Маяковский, русский поэт

написав:

В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней

Но в поэме "Флейта-Позвоночник" (1916) Маяковский написал:

Все чаще думаю — не поставить ли лучше точку пули в своем конце. Сегодня я на всякий случай даю прощальный концерт.

А в поэме "Человек" (1917):

А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою. В бессвязный бред о демоне растет моя тоска. Идет за мной, к воде манит, ведет на крыши скат. Снега кругом. Снегов налет. Завьются и замрут. И падает — опять — на лед замерзший изумруд. Дрожит душа. Меж льдов она, и ей из льдов не выйти! Вот так и буду, заколдованный, набережной Невы идти. Шагну — и снова в месте том. Рванусь — и снова зря. Воздвигся перед носом дом. Разверзлась за оконным льдом пузатая заря. Туда! Мяукал кот. Коптел, горя, ночник. Звонюсь в звонок. Аптекаря! Аптекаря! Повис на палки ног. Выросли, спутались мысли, оленьи рога. Плачем марая пол, распластался в моленье о моем потерянном рае. Аптекарь! Аптекарь! Где до конца сердце тоску изноет? У неба ль бескрайнего в нивах, в бреде ль Сахар, у пустынь в помешанном зное есть приют для ревнивых? За стенками склянок столько тайн. Ты знаешь высшие справедливости. Аптекарь, дай душу без боли в просторы вывести. Протягивает. Череп. "Яд". Скрестилась кость на кость. Кому даешь? Бессмертен я, твой небывалый гость.

Маяковский вновь возвращается к теме самоубийства семь лет спустя в своей поэме "Про это" (1923), эпиграфом к которой служит следующая цитата из "Человек":

Был этот блеск. И это  тогда называлось Невою.

(нижеследующий отрывок из поэмы "Про это"):

Человек из-за 7-ми лет Волны устои стальные моют. Недвижный,           страшный,                    упершись в бока столицы,         в отчаянье созданной мною, стоит      на своих стоэтажных быках. Небо воздушными скрепами вышил. Из вод феерией стали восстал. Глаза подымаю выше,                    выше… Вон!     Вон —           опершись о перила моста… Прости, Нева!              Не прощает,                         гонит. Сжалься!         Не сжалился бешеный бег, Он!    Он —         у небес в воспаленном фоне, прикрученный мною, стоит человек. Стоит.       Разметал изросшие волосы. Я уши лаплю.             Напрасные мнешь! Я слышу         мой,             мой собственный голос. Мне лапы дырявит голоса нож. Мой собственный голос —                        он молит,                                он просится: — Владимир!             Остановись!                        Не покинь! Зачем ты тогда не позволил мне                             броситься? С размаху сердце разбить о быки? Семь лет я стою.                Я смотрю в эти воды, к перилам прикручен канатами строк. Семь лет с меня глаз эти воды не сводят. Когда ж,         когда ж избавления срок? Ты, может, к ихней примазался касте? Целуешь?         Ешь?              Отпускаешь брюшко? Сам     в ихний быт,                 в их семейное счастье намереваешься пролезть петушком?! Не думай! —            Рука наклоняется вниз его. Грозится          сухой              в подмостную кручу. — Не думай бежать!                    Это я                         вызвал. Найду.       Загоню.              Доконаю.                       Замучу! Там,     в городе,              праздник.                     Я слышу гром его. Так что ж!           Скажи, чтоб явились они. Постановленье неси исполкомово. Муку мою конфискуй,                    отмени. Пока     по этой            по Невской                      по глуби спаситель-любовь                 не придет ко мне, скитайся ж и ты,                 и тебя не полюбят. Греби!       Тони меж домовьих камней! —      Спасите! Стой, подушка!               Напрасное тщенье. Лапой гребу —               плохое весло. Мост сжимается.                Невским  течением меня несло,            несло и несло. Уже я далеко.              Я, может быть, за день. За день        от тени моей с моста. Но гром его голоса гонится сзади. В погоне угроз паруса распластал. — Забыть задумал невский блеск?! Ее заменишь?!             Некем! По гроб запомни переплеск, плескавший в "Человеке". — Начал кричать.               Разве это осилите?! Буря басит —              не осилить вовек. Спасите! Спасите! Спасите! Спасите! Там    на мосту            на Неве                   человек!