Страница 104 из 121
Жанне было плохо в ненашевском лесу. Нейхензон никогда не ошибался, он не ошибся и теперь, поручив Жанну Каботинскому. Пронырливый полячок знал свое дело. Когда Жанна, приехав, удивленно спросила:
— Где же школа? где дети?
Каботинский, глазками клопиного цвета бегая по Жанне, причмокивая, присвистывая, ответил:
— Деточек нет. Вот, если вы выйдете замуж, деточки будут. Да зачем вам дети? Ведь вы сами деточка. Впрочем, если вы обязательно хотите вести, так сказать, трудовую жизнь, у нас найдется работа в конторе.
Начались томительные недели. Служба Жанны была фиктивной. Она переписывала какие-то бумаги. Каботинский, не читая, кидал их в печку. Людей не было, кроме глухого сторожа Анисима и того же Каботинского, который с каждым днем становился все назойливей. Жанна чувствовала: в ее жизни ничего не меняется, разве что тембр голосов: у Раймонда Нея был бас, у Каботинского дискант, а слова все те же, так же становятся синеватыми и мутными, вроде сметаны, белки похотливых глазок.
Но нет, не от этого страдала Жанна. Раз в неделю Каботинский ездил за почтой. Он привозил газеты и желтые тяжелые конверты из лестреста. Жанне писем не было. Она учитывала все: и то, что Андрею некогда: он занят работой, и то, что от Тулона до Ненашева очень далеко. Она терпеливо ждала. Но когда прошло шесть недель, томление сменилось открытой тревогой. Андрей арестован. Она должна ехать, ехать, как можно скорей. Она сказала об этом Каботинскому.
— Теперь нельзя. Распутица. Недели через две. Я подумаю. Я все устрою.
Каботинский действительно задумался. Он начал что-то устраивать. Два дня спустя к Жанне в контору явилась какая-то шепелявая бабка. Она попросила помочь ей выхлопотать пособие: мужу деревом отшибло ногу. Жанна обрадовалась делу, внимательно выслушала, обещала поговорить с Каботинским. Тогда бабка вытащила кулечек с сахаром:
— Вот сахарок вам. Кушайте на здоровье.
Жанна удивилась: откуда она знает, что у Жанны нет сахара. Жанна спросила как-то у Каботинского, где здесь достать сахар. Может быть, это он ей сказал? Жанна хотела заплатить бабке, но бабка отказалась взять деньги и, шепелявя что-то невнятное, ушла восвояси. А вечером, когда Жанна пила чай с этим самым сахаром, пришел Каботинский и, вытирая лоб, воскликнул:
— Уф, замучился! Ну, благодарите меня! Еле-еле вас выручил. Хотели сегодня же отвести в тюрьму.
— За что?
— Взяточка. Сахарок. Бабочка-то была особенная, из гепеу. Еле уговорил их, хоть до суда вас не трогать. Но об отъезде и не мечтайте. Я за вас дал подписку о невыезде.
— Это не может быть! Это недоразумение. Я ей предлагала деньги. Я сейчас же поеду туда. Я объясню им все.
— Нет, никуда вы не поедете. Я за вас расписался. Я честный человек. Я лошадей вам ни под каким видом не дам. Ждите, пока вас вызовут. Да вы, деточка, не огорчайтесь. Это только портит цвет лица. Конечно, все это рано или поздно выяснится, пока что здесь поживете. Чем вам здесь плохо? Благодарите меня — в тюрьме, честное слово, хуже! В тюрьме тараканы. А здесь вы в моем обществе. Я не позволю вам скучать. Теперь вы видите, до чего я вам предан. Будьте же ко мне снисходительны. Ведь я сгораю от страсти. Когда у нас в Варшаве войдешь в цукерню, это не Москва, это настоящий цветник хорошеньких женщин, и что же? — я бьюсь об заклад, что даже там вы бы пользовались успехом. Ну, не надо надувать губки. Губки созданы не для этого. Губки созданы, чтобы их целовали. Вот так.
И, проворно изогнувшись, юркий Каботинский поцеловал Жанну. Правда, большего он не добился. Он был немедленно изгнан из комнаты. Но главное сделано. Теперь Каботинский вправе рассчитывать на благодарность Нейхензона.
Так начались самые страшные мучения Жанны. Она знала, что нужно ехать. Она не могла уехать. Пешком? Но до станции восемьдесят верст лесом. Она не знает дороги. Она не дойдет. Написать Захаркевичу? Каботинский все равно не отошлет письма. Наконец Жанна решилась попросить сторожа, когда он поедет на станцию, тихонько от Каботинского сдать ее письмо. Но как это сделать? Ведь он глухой! Жанна все же сделала это. Она говорила с Анисимом руками, она говорила глазами, говорила и сердцем. Глухой Анисим понял ее. Он взял крохотное письмо, покрытое пятнами слез. В этом письме Жанна клялась Захаркевичу, что не брала взяток. Жанна умоляла спасти ее. Ради Андрея!..
Прошло еще несколько недель. От Захаркевича не было ответа. Не было и писем от Андрея. Жанне казалось, что она умирает. Ее руки слабели. С трудом она вставала с постели. Ей снились ужасные сны. Жужжанье мошек доводило ее до слез. Солнце день и ночь бродило по серому тусклому небу. Лес пахнул гарью. Была уже середина мая.
Вечером Жанна вышла из дому. Она решилась бежать. Она хотела утонуть в болотной топи. Зачем ей жить? Андрей погиб. Она это чувствует. У них одно сердце, и теперь ее сердце останавливается. Оно не хочет больше сжиматься. Это конец. Дикий конец! Проклятая страна!
Но Жанна не успела отойти от домика. За ней погнался Анисим. Он схватил ее и повел назад. У крыльца стоял молодой человек в кожаной куртке с потертым портфелем.
— Вы товарищ Ней? Я из гепеу.
Что это? Жанну пришли арестовать? Ей не дали отбежать и ста шагов отсюда, на сто шагов приблизиться к Андрею. Ей даже не дали утонуть в болотной топи. Ее хотят заставить жить в тюрьме, как будто улица Тибумери, как будто домик в ненашевском лесу не были для нее тюрьмой.
Товарищ Шаблов из уездного гепеу с удивлением глядел на эту маленькую женщину. Что за история? Может быть, она сумасшедшая?
— В чем дело, товарищ?
Жанна ничего не отвечала. Пусть ведет ее в тюрьму. Пусть ведет скорей. Если он верит, что она могла брать взятки, что же ей делать? Спорить? Опровергать? Нет, Жанна устала. Жанна устала жить. Она так хотела пропасть где-то в чужом лесу, в дыму болота. Жанна молчала.
Шаблов нетерпеливо кричал:
— Но в чем дело? Почему вы не отвечаете?
Жанна молчала. Товарищ Шаблов не признавал психологии. Для того чтобы заниматься душевными тонкостями, нужно иметь много свободного времени. И хотя для всех людей на свете в сутках имеются те же двадцать четыре часа, и хотя, говоря откровенно, часто товарищ Шаблов от скуки начинал считать, сколько раз он может подряд зевнуть, или же заниматься совсем абстрактными раздумьями, например: почему в русском языке ни одно слово не начинается на букву «ы»? — он все же считал себя человеком крайне занятым и не любил повторять дважды вопрос. Ведь он же являлся учредителем местного отделения лиги «Время». Как он мог стоять и думать, почему эта женщина молчит? Он просто сказал ей:
— Словом, если хотите, можете ехать со мной. Собирайте ваши вещи.
Жанна не спорила. Этот человек везет ее в тюрьму. Хорошо, пусть везет.
Они ехали и молчали. Они ехали мимо болота, в котором Жанне не дали остаться. Они отъехали уже верст двадцать, когда товарищ Шаблов решил заговорить с этой странной женщиной:
— Вы что же, товарищ, теперь в Москву?
Он явно издевался над Жанной. Он вез ее в тюрьму и говорил о Москве, откуда четыре дня до Андрея. Андрей не умер. Он ждет ее. А Жанну везут в тюрьму.
— Мне товарищ Захаркевич написал, что вы хотите в Москву.
Тогда Жанна схватила кожаный рукав. Тогда Жанна засмеялась. С Жанной происходило теперь совершенно непонятное. Она благодарила Шаблова. Она что-то объясняла ему, причем все время речь шла о товарище из Коминтерна, который работает во Франции, и о каком-то кулечке сахара. Шаблов ничего не понимал. Они проехали еще не менее десяти верст, прежде чем он понял наконец, в чем дело.
— Но вы ребенок! Как же можно поверить такой чепухе? Да этот Каботинский никогда и на сто шагов к гепеу не подойдет. Четыре раза он уже сидел, мерзавец, и ничего его не берет. Ну, теперь-то мы его так скоро не выпустим. А вот вы не забудьте рассказать товарищу Захаркевичу об этом Нейхензоне. Одна банда. Но как же вы сразу не догадались? Нет, товарищ, вы ребенок.
Товарищу Шаблову было двадцать лет. Таким образом, Жанна с большим правом могла бы его назвать ребенком. Однако товарищ Шаблов считал себя невероятно взрослым, он даже бородатому заведующему наробразом, у которого не только были дети, но и предвиделись в ближайшем будущем внуки, и тому говорил: «Вы ребенок». Товарищ Шаблов думал, что он все знает, все видел и что кругом него младенцы, он же должен их всячески инструктировать.