Страница 17 из 92
В XI веке знаменитый Авиценна — Абу Али Ибн Сина — исцелял юношей, которые таяли от несчастной любви, теряли сон и аппетит. От недугов любви он лечил их любовью — от подобного лечил подобным. Стала легендой история, когда ни один врач не мог вылечить уже почти бездыханного принца, потому что никто не нашел причину его болезни. Ибн Сина догадался, что болезнь вызвана его робкой и безгласной любовью, настоял, чтобы родители принца посватались к возлюбленной, — и вернул юношу к жизни.
Он умел распознать, кого любит упорствующий в молчании юноша. В «Каноне врачебной науки» (1020 г.) Ибн Сина писал:
«Любовь — заболевание вроде наваждения, похожее на меланхолию… Определение предмета любви есть одно из средств лечения. Это делается так: называют много имен, повторяемых неоднократно, а руку держат на пульсе. Если пульс очень изменяется и становится как бы прерывистым, то, повторяя и проверяя это несколько раз, ты узнаешь имя возлюбленной.
Затем таким же образом называют улицы, дома, ремесла, роды работы, родословия и города, сочетая каждое название с именем возлюбленной и следя за пульсом; если он изменяется при повторном упоминании какой-либо из этих примет, ты собираешь из них сведения о возлюбленной, о ее уборах и занятиях, и узнаешь, кто она…
Если ты не находишь другого лечения, кроме сближения между ними, дозволенного верой и законом, — осуществи его» (Цит. по книге: Гагарин Ю., Лебедев В. Психология и космос. 3-е изд. М., 1976.)
В ФРГ произошел анекдотический случай, который обошел всю печать мира. Молодой служащий, получив «нет» в ответ на признание в любви, буквально заболел от душевных страданий. Заболел так, как болели от несчастной любви в «Тысячи и одной ночи», в арабских и персидских преданиях и поэмах, в индийской и европейской рыцарской литературе средних веков. Несколько дней он чах, таял, не мог есть, пить, ходить — и хозяин уволил его за прогул.
Молодой человек подал в суд, суд назначил экспертизу, и экспертиза решила: любовное страдание — вид нервного шока, болезнь, которая требует лечения, как и все нервные расстройства. Суд постановил считать причину прогула уважительной, и молодой человек был восстановлен на работе.
Умирающая любовь может агонизировать долго, и если ее не лечить — радостями, отвлечениями, новыми увлечениями, — она может сделаться хронической и мучить человека долгие годы. В нас как бы умирает раздробленный кусок души, и как тело, у которого отрезало руку, так и душа, у которой отрезало любовь, жестоко страдает от увечья.
Что происходит в это время в нашей психике, как именно рушится, распадаясь на осколки, главный из воздушных замков нашей души? Мы видим только отдаленное эхо глубинных и очень многоэтажных сдвигов, которые совершаются в наших недрах, а их больную суть, их вывихнутое живое строение мы не знаем.
Наверно, придет время, когда психологи будут относиться к несчастной любви как к «любовному неврозу»; они станут изучать запутанную мозаику гибнущих ощущений, больные слияния нервных токов — то, что составляет агонию любви. Тогда-то (патология открывает скрытое в норме) могут раскрыться и кое-какие загадки самой любви — чувства, сотканного из загадок.
«Я полюбила женатого человека, полюбила по-настоящему и впервые. Мне 21 год, ему 32. Для него это просто мимолетное увлечение, и вообще он дон-жуан по своей натуре. Любовь к нему делает меня глубоко несчастной. Через полгода он уедет навсегда, и тогда у меня не будет никакого выбора. А что делать сейчас? Мы живем в общежитии в соседних комнатах, и я каждый день его вижу. Может быть, призвать на помощь всю свою волю?»
Видно, что писала это зрячая, рассудительная девушка, хотя рядом со зрячестью в ней живет слепота. Она видит его изъяны, понимает безнадежность своего чувства, но все-таки надеется на чудо, и в этом двоении, в этой власти иллюзий — одна из сутей любви. В ней воюют враждебные лагеря — разум, который видит изъяны любимого, и сердце, которое не хочет ничего видеть и рвется к нему…
Совсем как у Шекспира:
Мои глаза в тебя не влюблены,
Они твои пороки видят ясно.
А сердце ни одной твоей вины
Не видит и с глазами не согласно.
Двойное чувство девушки — это скорее всего не любовь, а влюбленность, причем больная, разорванная, из тяготений и отталкиваний. В юности это, к сожалению, встречается очень часто, и такое чувство-ловушка, чувство-капкан портит жизнь многим людям.
Как лучше вести себя в таких случаях? По-моему, лучше всего поскорее выбираться из капкана, потому что чем дольше ты из него не выберешься, тем больнее и тяжелее будет сделать это. Двоение чувства и разума часто ведет к несчастьям, а несчастная любовь может рождать черные, иногда непоправимые драмы.
Смерть от любви.
«Ему было всего 18 лет. Он очень любил ее, все время ждал звонка и смотрел на нее с восхищением. Сначала дела у них шли хорошо, но прошлым летом она с ним порвала. Он мучился и страдал целый месяц, а потом отравился газом. Оставил записку: «Простите, мама и папа, что причиняю вам боль, но мою боль вынести нельзя. Я пробовал терпеть, но это выше моих сил. Я не могу жить без нее, не могу выносить это невыносимое мучение».
В этот последний месяц он несколько раз перечитал Куприна «Гранатовый браслет» и Гёте «Страдания молодого Вертера».
Глупый мальчик, зачем он так сделал? Ведь, потерпи он еще немного, и горе начало бы уменьшаться. И мы тоже чувствуем себя виноватыми, что не предвидели его поступок, не предусмотрели, до какого шага может довести сына отчаяние.
Но не только мы виноваты. У нас вообще не учат детей и молодежь, как переносить личное горе, как стойко выдерживать несчастье. А как же можно не учить? Ведь от этого зависит жизнь или смерть…
Мать. Отец. (Ленинград, май, 1980)».
У погибшего мальчика, судя по письму, была психология интроверта (от латинского «интра» — внутрь — замкнутый на себе, обращенный внутрь себя): его душевная энергия больше шла в переживания, чем в действия (помните — «он все время ждал ее звонка»). На таких людей, когда они раздавлены горем, может остро повлиять отчаянный чужой пример, и родители не зря написали, что он несколько раз перечитал перед смертью «Гранатовый браслет» и «Страдания молодого Вертера».
Через полвека после появления своего «Вертера» Гёте как-то сказал: «Я всего один раз прочитал эту книжку, после того как она вышла в свет, и поостерегся сделать это вторично. Она начинена взрывчаткой! Мне от нее становится жутко, и я боюсь снова впасть в то патологическое состояние, из которого она возникла»[13].
Вспомним и Куприна: его Желтков любит робко, безгласно, из тихого далека; это как бы возрождение рыцарской любви средних веков — смиренного восхищения, коленопреклоненного чувства, которое похоже на падение верующего ниц перед мадонной.
Его любовь — большое чувство маленького человека, она вся состоит из обожания — снизу вверх — и самоотречения. У него нет никакой надежды на ответное чувство — так он несоизмерим с той, кого любит, так расколоты они всем укладом их жизни — маленький чиновник и аристократка.
Безнадежная любовь вобрала в себя всю его жизнь, захватила все пространство его души, вытеснив оттуда все остальное. В ней сгустился весь смысл его жизни, а вся жизнь вне ее потеряла свой смысл. Это любовь-болезнь, чувство, которое можно назвать «мономания» — единственная и всепоглощающая страсть (от греч. «моно» — единственный и «мания» — болезненная страсть).
И в предсмертном письме к ней он вспоминает, как обрушилось на него наводнение любви: «В первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека, прекраснее вас и нежнее. В вас как будто воплотилась вся красота земли…»
Она для него мировая величина, никто под небесами не может сравниться с ней: она так же возвышается над всеми женщинами, как богиня возвышается над всеми людьми. Такое представление о любимом как об уникальном, наивысшем в мире существе и питает любовь-иллюзию, любовь-экстаз, предельно романтическую и мономаническую.