Страница 12 из 35
В этом месте дорога разветвлялась: одна продолжалась прямо, другая — правее — вела в тот самый хутор, который надо разведать. На развилке маячило несколько фигур в касках.
— Как же нам их обойти? — подумал вслух Кошелев.
Над степью вот-вот встанет рассвет. Багряная полоска на востоке становилась все шире. В разреженной тьме начали щебетать степные птахи. На траву пала предутренняя роса и сразу обострила запахи степи.
Но сумерки еще не ушли; они боролись с наступающей зарей.
— Балка-то рядом! — воскликнул Цыганков. — Там поспим трошки. Давай туда, пока темно.
Ноги вязли в пашне. Друзья торопились. С откосов оврага они скатились вниз и… Цыганков не успел сообразить, в чем дело, как перед ним выросла фигура гитлеровца с автоматом. В следующие за этим секунды Иван увидел, как Кошелев выставил руку с пистолетом, и прогремело несколько выстрелов. Немец качнулся, упал. А два юных разведчика бросились напролом через густой кустарник. Они бежали, сами не зная куда. Вдогонку неслись выстрелы, крики…
Отдышались они километров через пять, в другой балке, куда попали через кукурузное поле. Оглядели друг друга и невольно улыбнулись. Вид у обоих был довольно дикий: рубахи истерзаны в клочья, лицо, руки, ноги исцарапаны колючками и исхлестаны ветвями.
Рядом журчал ручеек. Ребята умылись, и только теперь Кошелев обнаружил, что пистолета нет, наверно, потерялся, когда бежали.
— Ну и черт с ним, — махнул он рукой. — Все равно без патронов он не нужен. Я ведь, кажется, всю обойму в того немца выпустил.
Стали держать совет, как быть дальше. Светало. Идти к хутору в открытую теперь было опасно: возможно, гитлеровцы, встревоженные ночным происшествием, держатся настороже и уже предупредили своя посты в окрестностях. Решили как следует выспаться, а ночью подойти к хутору поближе. Главная трудность заключалась в том, что разведчики потеряли ориентировку и не знали, где они сейчас находятся.
— Перед рассветом, — вспоминал Цыганков, — Марс находился слева от направления нашего движения. А мы шли прямо на хутор. Значит, ночью будем опять держаться этого курса.
Усталые и голодные, они уснули тут же, возле родника.
Проснувшись, но еще не открыв глаза, Иван почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он разомкнул веки и увидел над собой трех фашистов с котелками. Они молча разглядывали подростков.
Иван вскочил, толкнул спящего Кошелева. Тот проснулся, сел и сжался в комок, каждую секунду готовый к прыжку.
— Боковские мы, — затараторил Иван, вспомнив наставления лейтенанта. — Домой с братом пробираемся. Ферштеен?
Рослый гитлеровец с какими-то нашивками на рукаве отрицательно покачал головой. Потом он похлопал ребят по карманам, ничего не обнаружил и что-то сказал двум другим солдатам.
Фашисты опустили котелки в родник, и Цыганков понял, что солдаты появились здесь, в овраге, вовсе не потому, что искали кого-то. Они, видно, часто ходили сюда за водой, вон даже тропинку наверх протоптали. А они, разведчики, тоже хороши. Не могли заранее сообразить это и уснули, как сурки, возле тропинки, словно другого, более подходящего места не было.
«Ничего, — утешал себя Цыганков, — в следующий раз умнее будем».
И тут же он подумал о том, что этого «следующего раза» может и не быть. Приведут сейчас их к начальству, а там скажут: «Ага, это те самые, кто нашего часового ночью убил. Расстрелять их». А то еще пытать начнут. Ну и пусть пытают. Все равно ничего не выведают. Боковские мы, домой идем — и никаких гвоздей!
Немцы повели их из оврага наверх.
— Отвечать, как Иван Васильевич учил, — шепнул Цыганков товарищу.
В километре от оврага была небольшая роща, которую ночью разведчики не заметили. В ней располагалась вражеская рота, как на глазок определил Иван. Дальше, за рощей, виднелся маленький — дворов в двадцать — хуторок. Там размещался штаб какой-то части, куда и доставили двух пленников.
Офицер с большой родинкой на лбу сразу приступил к допросу:
— Кто вы есть?
— Боковские мы, — посыпал Цыганков заученные фразы. — Ходили к родичам в Ложки. Стали возвращаться домой, а тут как раз ваши наперли, наш… советские то есть, отступили, мы и оказались в таком положении. Ночами главным образом пробирались. А путь долгий, пешком-то…
— Лянгзам! — перебил офицер. — Говорить… Как это?.. Тихо, нет, медленно. Што есть боковски?
— Боковская — это станица такая большая. Речка Чир там течет. Из этой станицы мы, мать там…
Офицер плохо знал русский язык и с трудом понимал смысл ответов. Он задал еще несколько вопросов, и тогда Иван убедился, что о событиях минувшей ночи здесь ничего не известно. Это придало ему смелости, и он вдруг заревел так, что Кошелев даже вздрогнул.
— Отпустите нас, господин дяденька! Мамка дома беспокоится, думает — сгинули мы. Отпустите, Христа ради!
Неподдельные слезы текли по веснушчатому лицу Ивана. Кошелев смотрел на друга с восхищением: «Вот артист».
Офицер кисло улыбнулся:
— О, такой большой — и как это? — плакать.
Дальше русские слова шли вперемешку с немецкими, но Иван главное понял: их под конвоем отправляли в Боковскую, где местный комендант должен установить личности подростков.
— Если вы враль — капут, — добавил гитлеровец.
«Ах ты, гад, хитрюга! — думал Цыганков, с тайной ненавистью уставившись на родинку офицера. — Ишь чего придумал! Да только мы похитрее тебя. До Боковской далеко, пока доедем — десять раз удрать можно».
Кошелева тоже привлекло родимое пятно на лбу офицера. «Бог шельму метит», — вспомнилась поговорка. Ну погоди, меченый, встретишься другой раз — не уйдешь. Эта метка на лбу — как раз мишень для пули.
Ребят усадили в кузов грузовика с высокими бортами и повезли. Ехали недолго. Машина остановилась, и пленников проводили в какое-то здание. Когда Иван шел от машины к дому, он увидел, что находится в том самом хуторе, который предстояло разведать. На улицах было много немцев.
Ребят заперли в комнате. Окно отсюда выходило в степь. Из него был виден изгиб большака, и разведчики не преминули этим воспользоваться. Дежурили у окна по очереди, а чтобы побольше запомнить, дежурный перечислял отдыхающему все, что появлялось на дороге.
— В хутор идет шесть машин с ранеными, — докладывал Кошелев. — Ага, а вот танк с оторванной пушкой. Здорово ему наши дали… Четыре пушки с машинами к Дону пошли…
Прошел день, стемнело, а о ребятах как будто забыли. Голодные, они уснули, но в середине ночи их разбудили, сунули по куску хлеба и полусонных опять посадили в автомашину под конвоем двух солдат с автоматами. Друзья сидели спиной к кабине и напряженно ждали удобного момента для побега. А автоматчикам, видно, хотелось спать, они клевали носом, но машину то и дело встряхивало на выбоинах, и тогда солдаты разлепляли тяжелые веки и подозрительно косились на подростков.
В конце концов утомленные ребята, так ничего и не придумав, забылись тяжелым сном.
Но поспать не удалось. Немцы вдруг залопотали по-своему, посматривая в степь. Там, в лощине возле дороги щипала траву телочка. Возле ни пастуха, никого. Видимо, еще днем отбилась от стада и по неопытности забрела, сама не ведая куда. У фашистов сразу и сон пропал: заполучить свеженькую телятину на завтрак — одно удовольствие. Солдат забарабанил по крыше кабины, чтобы шофер остановил машину, а другой снял автомат и тщательно прицелился. Но стрелок из него оказался аховый: короткая очередь только вспугнула телку; она скакнула, смешно взбрыкнув задними ногами, и отбежала подальше. Тогда шофер высунул из окошка карабин. Но и его пули просвистели мимо, а телка запрыгала дальше, вверх по склону. Еще минута, и она скроется за гребнем высотки. Этого азартные охотники допустить не могли. Автоматчики помчались в обход, а шофер-коротыш, пыхтя и сопя, полез по склону прямо к телке.
Цыганков и Кошелев, наблюдавшие за этой картиной, только теперь сообразили, что остались без охраны. Иван быстро огляделся. Справа, метрах в ста, темнел извилистый овраг. Выскочить из кузова и очутиться в нем оказалось делом одной минуты. Выбравшись наверх по дальнему отрогу, друзья увидели неподалеку еще одну балку. Они перемахнули туда и долго бежали по ее склону. Немного погодя издалека послышались выстрелы. Иван и Павел остановились, когда уже стало совсем светло. Сколько пробежали, определить было трудно. Отдышавшись, выбрались из балки и осмотрелись. Кругом лежала степь. К горизонту она вздымалась невысокими холмами. Ни дорог, ни речек… Теперь погони можно не опасаться.