Стать человеком

Когда поезд уже подъезжал к городу, Эндре заметил, что Ева вроде бы нервничает. Она и в самом деле нервничала. Попутчик ей нравился, но ее беспокоило, что, даже расставшись с мужем, она постоянно думает о нем. «Я не должна распускаться, — мысленно уговаривала она себя. — Раз Петер решил остаться в армии, значит, нас уже ничто не связывает. Наш разрыв зависит не от меня. Если бы он по-настоящему меня любил, то я занимала бы первое место в его жизни, а это не так. Конечно, я спрошу, что же он в конце концов решил...»

Поезд начал замедлять ход. Они оделись, сняли свои вещи с полки и растерянно уставились друг на друга.

— Встретимся в гостинице, — неожиданно произнесла Ева, — благо она в городе одна. Я сама вас разыщу.

Эндре молча кивнул. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится эта гостиница, более того, ему даже расхотелось встречаться с Евой. Он сел в такси и уехал.

Ехать пришлось недолго. Вскоре машина остановилась перед трехэтажным зданием. Эндре расплатился с шофером и, выйдя из машины, принялся с любопытством осматривать здание в стиле барокко, которое, судя по всему, недавно отремонтировали. На первом этаже располагался ресторан и эспрессо с отдельным входом.

Эндре вошел в просторный холл с удобными креслами и низенькими столиками. Слева виднелась большая стеклянная дверь с табличкой «Вход в ресторан» на венгерском и на трех иностранных языках. Справа от двери находилась длинная стойка, за которой скучала от безделья красивая девушка-администратор в темно-синем форменном костюме.

Придав лицу серьезное выражение, Эндре подошел к стойке и поздоровался. Девушка взглянула на него с удивлением:

— Добрый день! Что желаете?

Эндре чуть было не рассмеялся от такой вежливости. Он оперся руками о стойку, слегка сдвинул шапку на затылок и сказал:

— Я хотел бы снять номер до утра, одноместный, если можно, с ванной.

Девушка опять удивленно взглянула на него. Глаза у нее были серо-зеленые, как у кошки, и лишь обрамлявшие их густые длинные ресницы сглаживали первое неприятное впечатление.

— А почему бы вам не обратиться в военную гостиницу? — спросила девушка. — Она находится на соседней улице, второй дом направо.

Юноша потер подбородок, в глазах у него появились озорные огоньки.

— Если подойдете ко мне поближе, я по секрету шепну вам причину, по которой не могу этого сделать, — проговорил он, оглядываясь.

Как раз в этот момент в дверях гостиницы показалась Ева. Девушка-администратор по привычке отвесила входившей вежливый поклон.

— Ровно в полночь заканчивается мой отпуск. Неужели вы хотите, чтобы оставшееся время я обязательно провел в обществе военных? Наверное, нет?..

— Это уж ваше личное дело, — заметила девушка-администратор грудным голосом. Она достала из ящика бланк анкеты для проживающих и протянула его Эндре: — Прошу вас, заполните вот это. — Затем обратилась к Еве: — Доброе утро, сударыня. Прошу минутку терпения. — Склонившись над большой толстой книгой, она что-то поискала, а затем сказала: — Вам, товарищ военный, я могу предоставить сто тридцатый номер... с ванной, с видом на площадь. Сто десять форинтов в сутки...

— Могу я сразу расплатиться?

— Как вам будет угодно.

Эндре заглянул в счет, заполненный девушкой-администратором, и положил перед ней две бумажки в сто пятьдесят форинтов.

— Сейчас я дам вам сдачу.

— Оставьте себе, уважаемая.

— Благодарю вас, но я чаевых не беру.

«Вот черт! — мысленно выругался Эндре. — Какая сознательная!»

Положив сдачу в карман, он поднялся в номер. Поставил чемодан, подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел на засыпанную снегом площадь, обрамленную двух- и трехэтажными зданиями в стиле барокко. В самом центре площади возвышался бронзовый памятник, обнесенный красивой оградой из кованого железа, вокруг которой росли деревья, похожие на гигантские лопаты. Задернув штору, Эндре пощупал радиатор водяного отопления — он оказался горячим, затем заглянул в ванную, где все так и сияло чистотой.

«Зачем я это делаю? — подумал он, закуривая. — Зачем мне все это? Неплохо бы знать, когда она зайдет, а то, чего доброго, застанет меня в ванной».

Долго ждать ему не пришлось: вскоре в дверь постучали. Эндре открыл дверь и увидел Еву. Она быстро проскользнула в номер и подставила ему щеку для поцелуя.

Эндре обнял ее.

— Постой! — Она высвободилась из его объятий: — Подождем немного.

— Чего ждать? — Эндре снова попытался обнять ее.

— Подожди, — прошептала она. — Сначала я должна поговорить с Петером... Прошу тебя...

— Потом поговоришь...

— Нет, я должна сначала с ним поговорить... Ради себя, ради тебя...

— Ковач не так глуп, чтобы позволить тебе уехать.

Однако Ева осталась непреклонной.

— Ты подожди, я скоро вернусь. Я тебя не обману. Я даже чемодан здесь оставлю.

И она ушла.

Эндре пообедал в ресторане один. Он не спускал глаз с двери, но Ева почему-то не возвращалась.

После обеда он зашел в эспрессо. Первой, кого он там увидел, была Марика, встрече с которой он очень обрадовался. Он подошел к столику, за которым она сидела, и спросил:

— Узнаете меня, Лоллобриджида?

— Конечно, узнаю. Из отпуска возвращаетесь?

— Не помешаю? — Не дожидаясь ответа, он сел на свободный стул.

Улыбка исчезла с лица Марики, взгляд ее темных глаз стал серьезным.

— Теперь-то уж я уверена в том, что вы мне солгали, — заявила она.

— Почему вы так думаете?

— Если бы вы были сыном Гезы Варьяша, вы бы сейчас со мной так не говорили...

— Это почему же?

Марика пригладила волосы.

— Я прочла в газете, что у Варьяша умерла жена. И по радио об этом сообщали.

— Подождите меня, — перебил ее Эндре, — только никуда не уходите.

Он еще раз посмотрел на грустное лицо девушки и быстро вышел. Поднявшись к себе в номер, он достал из чемодана книгу отца и вернулся к Марике.

— Вот вам и обещанный роман с автографом моего папаши. — Эндре положил книгу на стол.

Девушка перевела взгляд с юноши на книгу, раскрыла ее, полистала и, заметив надпись, прочла:

— «Марике Шипош с пожеланием никогда не оставаться одинокой. Декабрь 1964 года. Геза Варьяш». Спасибо, — тихо поблагодарила она. — Не сердитесь на меня, пожалуйста...

— Что касается скорби, то скорбеть можно по-разному: одни делают это ради показухи, а другие переживают тихо, в душе... И хоть вам это, видимо, вовсе не интересно, все же скажу: я любил мать и очень жалею, что ее больше нет... Но ее уже никакими слезами из могилы не поднимешь...

— Я не хотела вас обидеть. Просто мне показалось несколько странным ваше поведение. Вы, конечно, правы. Но если бы моя мама умерла, я бы, наверное, все время только и делала, что плакала.

— И жалели бы самое себя, — мрачно констатировал Эндре. — Люди порой любят казаться печальными, чтобы другие замечали это и сочувствовали им. А меня пусть никто не жалеет, даже вы. Я этого не люблю. Только я имею право жалеть себя. — Подозвав жестом официанта, он заказал две рюмки коньяка, не спросив Марику, будет ли она пить. «У меня есть еще две тысячи форинтов, — мысленно подсчитал он, — до весны вполне хватит».

Посмотрев на его печальное лицо, Марика подумала: «Сейчас он совсем не такой, каким был перед праздниками. Сразу видно, что смерть матери потрясла его. И мне его очень жаль, хотя я и не имею права...» Чтобы как-то отвлечь Эндре от невеселых мыслей, она спросила:

— Вы когда возвращаетесь в часть?

— Должен быть в казарме ровно в полночь.

— Трудно служить?

— Дело не в этом.

— А в чем же?

— В том, что в армии все нужно делать по команде старших и командиров.

На лице у девушки появилась робкая улыбка. Она решила, что Эндре в семье баловали, потакали во всем, поэтому теперь ему так трудно приспосабливаться к армейской жизни.

Официант поставил на стол коньяк, однако Марика к своей рюмке даже не притронулась.