Стать человеком

— В городке не встречались, — отверг ее предположение Эндре, — а в городе... Я даже не знаю, какой город вы имеете в виду.

Ева снова закурила и угостила сигаретой Эндре. Когда она положила ногу на ногу, юбка у нее слегка поползла вверх.

— Тогда где же мы с вами могли встречаться?

— А вам не приходилось случайно бывать в Будапеште на киностудии?

— Не один раз, и отнюдь не случайно.

— Вы там работали?

— У Арона Деметера.

— Снимались в каком-нибудь фильме?

Тут Ева снова почувствовала себя в своей стихии, мигом превратившись в актрису. Она разговорилась, и Эндре понял из ее рассказа, что, будучи молодой и многообещающей актрисой, она блестящей артистической карьере предпочла любовь. Ради своего Ковача она оставила театральный институт, хотя все, кто ее знал, прочили ей большое будущее на сцене. Теперь же она убедилась, что ее жертва была напрасной. Нельзя сказать, что она не любит мужа. Петер, ее муж, честный, порядочный человек, но... их совместная жизнь почему-то не удалась. Муж рано утром уходит на работу, домой возвращается поздно вечером, в праздники же он, как правило, дежурит в части, а она целыми днями скучает одна. Она создана для большего, чем быть обыкновенной домохозяйкой. Но она и на это согласна, лишь бы вечера проводить вместе с мужем.

— А подруг у вас разве нет? — поинтересовался Эндре.

— Нет. И по соседям я не люблю ходить. Вы себе представить не можете, какая это скука изо дня в день видеть вокруг себя одни и те же лица, слушать одни и те же разговоры и сплетни. У меня от такой жизни появилось ощущение, будто я нахожусь в тюрьме...

— Полагаю, что в вашем городке есть клуб?

Ева горько рассмеялась:

— Есть, разумеется. Как не быть! В двухкомнатной квартире размещается этот клуб. Но что в нем делают?! Пьют вино и до утра дуются в карты. Можно, конечно, прийти, сесть за столик, поговорить с офицерами, но о чем? О чем с ними разговаривать? О театре, о музыке, о литературе? Это их мало интересует. Разумеется, есть много таких, кто охотно пошел бы в театр или почитал что-нибудь серьезное, но у них не хватает на это времени. А что же им остается? Волочиться за юбками и подшучивать друг над другом...

— Если бы я был офицером, — заметил Эндре, — я бы не преминул поухаживать за вами.

— Спасибо за комплимент. — Ева загасила сигарету я подняла взгляд на юношу. — Вполне вероятно, что ваши старания не пропали бы даром. От дремучей скуки, в которой я пребываю, я, может, и изменила бы мужу, если бы встретился человек, который был бы близок мне по духу и понимал меня. Но среди окружающих такого человека нет.

Эти слова Эндре воспринял как приглашение к легкому флирту, отказываться от которого было бы грешно.

— Знаете что... — начал он. — Разрешите мне называть вас просто Евой? А то как-то неловко говорить вам «товарищ» или «сударыня».

— Зовите меня просто Евой.

— Хорошо, Ева...

Она улыбнулась:

— Вы не голодны?

— Да нет.

Тем временем за окном рассвело, из-за горизонта показалось солнце, под лучами которого снег вокруг заискрился. Ева, погрузившись в свои мысли, смотрела в окно, слегка покачиваясь в такт подрагиванию вагона. Эндре невольно залюбовался ею. «Этот Ковач либо дурак, либо неврастеник, — невольно подумал он, — если заставляет скучать такую женщину. Она ждет его не дождется, а он в это время играет в солдатики. Эти современные мужчины с ума, видно, посходили».

Чем дольше Эндре думал о Еве, тем больше она ему нравилась. «Ну и скотина же я! — ругал он себя. — Стоило только женщине пожаловаться на скуку и одиночество, как я уже готов волочиться за ней...»

Сквозь густые светлые волосы Евы пробивались солнечные лучики, но так продолжалось всего лишь несколько мгновений. Потом поезд повернул вправо и солнце уплыло из окошка, «Эта женщина, конечно, несчастлива, — мысленно рассуждал Эндре, — хотя красива и умна...»

— Если бы я был вашим мужем, — наконец заговорил он, — я бы ушел из армии, устроился на гражданке и все свободное время уделял вам. — Он прислонился спиной к окну и продолжал: — Я вообще не могу понять мужчин, которые предпочитают военную карьеру гражданской профессии.

Женщина взглянула на Эндре:

— Три дня назад я уехала от мужа. Перед самыми праздниками я предъявила ему ультиматум: или я, или служба в армии. Между прочим, у него есть диплом педагога. Вот я и предложила ему демобилизоваться, чтобы потом переехать в Будапешт. Он попросил отложить решение этого вопроса на неделю, я согласилась. Праздники прошли. И что же он решил? Он предложил мне потерпеть еще годик, пообещал, что за это время добьется перевода в Пешт. Но я не хочу и не могу ждать так долго. И я поставила условие: или он немедленно подает рапорт с просьбой о демобилизации, или я забираю вещи и уезжаю. Разумеется, никакого рапорта он не подал. Я собралась и уехала.

— Но сейчас-то вы возвращаетесь.

— Всего на несколько дней. Видите, у меня и вещей-то, собственно, никаких нет. Дело в том, что мне приснился дурной сон, а я очень суеверна. Однако, как только я смогу убедиться в том, что с ним ничего не случилось, я немедленно возвращаюсь в Пешт.

— Да ничего с ним не случилось.

— А вам откуда известно?

— А что с ним может случиться? Он знает, что вы приедете?

— Нет, а что?

— Тогда я помогу вам: чемодан-то у вас все-таки тяжелый.

На минуту в вагоне воцарилась тишина, лишь колеса по-прежнему выстукивали свою монотонную песню.

Ева смело выдержала взгляд юноши, не отвела глаз в сторону.

— А вы, как я посмотрю, такой же напористый, как ваш отец, — заметила она.

— А откуда вы знаете моего отца?

— Люди много говорят о нем.

— Вы станете смеяться: я пока что не напористый, но очень хотел бы стать таким.

Ева рассмеялась:

— Пока мы доедем до Кевешда, вы, чего, доброго, убедите меня в том, что совсем невинный мальчик.

— Этого я утверждать не стану. Но, хотите верьте, хотите нет, только, когда я в первый раз поцеловался с девушкой, меня потом не один день мучили угрызения совести. Позже я, конечно, уже не был таким наивным, однако с кое-какими принципами не расстался до сих пор.

— А именно?

— Вы смеяться станете, если скажу.

— Ничего с вами не случится, если и посмеюсь немного. Ну, говорите же, может, это и не смешно вовсе. — Интуитивно Ева почувствовала какую-то противоречивость в характере парня. Например, несколько минут назад она подумала, что юноша пересядет на ее сторону и начнет шептать ей на ухо всякие любезности, а он как ни в чем не бывало продолжал сидеть на своем месте, вытянув ноги, и лишь издали смотрел на нее.

— Никогда не добиваться любви с помощью насилия, — проговорил он и сдвинул брови. — От этого принципа я не откажусь, даже если стану отъявленным негодяем.

Ева с удивлением взглянула на юношу:

— Негодяем? А почему вы решили им стать?

— Потому что им легче живется на свете, чем порядочным людям. Но давайте лучше вернемся к моим принципам. До сих пор я не смел в присутствии посторонних обнять девушку, тем более поцеловать ее...

— Это и мне не нравится. Но почему вы именно сейчас решили распрощаться с кое-какими принципами?.

— Потому что до сих пор я другими глазами смотрел на девушек, а теперь убедился, что им больше нравятся хамы. Стоит только человеку проявить себя с этой стороны, как они слетаются, словно мухи на мед.

Ева улыбнулась одними глазами, затем кивнула и попросила:

— Не снимете ли вы мой чемодан с полки?

Когда Эндре снял чемодан, она достала бутерброды и начала уговаривать его поесть:

— Пора привыкнуть, что вкусными вещами вас будут угощать девушки и женщины, а не ваш повар.

Эндре при виде аккуратно нарезанных бутербродов почувствовал легкий голод, но есть все же отказался и лишь после настойчивых уговоров Евы переменил свое решение.

Поезд мчался по Задунайской равнине, а они сидели вдвоем в купе и с аппетитом уплетали бутерброды, временно забыв о своих заботах. Разговаривая, они перескакивали с одной темы на другую, и тут выяснилось, что у них есть общие знакомые.