Страница 35 из 117
В комнате для допросов его ждал молодой человек, среднего роста, лет тридцати. На мундире нашивки штурмбанфюрера. Лицо узкое, но с высоким и широким лбом, глаза черные, как бы скрывающиеся под полуопущенными веками. Во взгляде, когда он с интересом разглядывал заросшее щетиной лицо избитого юноши, не было ничего угрожающего. Милан, разумеется, не знал, что Феликс Вебер, заканчивая школу офицеров, многим отличался от своих однокашников. Он и мундир не любил, надевал его только в тех случаях, когда это было обязательно. После окончания в 1928 году университета Вебер поступил на службу в прусскую государственную полицию, а после прохождения годичной практики был назначен следователем в политический отдел берлинской полиции. Эта работа ему нравилась больше административной, так как он получил право ходить в гражданском платье, кроме всего прочего ему было поручено создать сеть доносчиков в высших учебных заведениях. Свое задание он выполнял охотно и добросовестно.
Он часто беседовал со своим отцом, Густавом Вебером, библиотекарем по профессии, и отец терпеливо объяснял ему, что будущее принадлежит Гитлеру и его движению. Молодой следователь был достаточно умен, чтобы быстро разобраться в реальном соотношении сил, а когда узнал, что и его отец является членом нацистской партии, колебался недолго. В библиотеке отца он и познакомился с профессором Эккером и тайно вступил в СД. Двойная игра, какую Феликс вел до прихода Гитлера к власти, вынудила его быть осмотрительным, однако он быстро усвоил всю хитрую методику, которой так хорошо владели старые, опытные разведчики.
— Настоящий преступник, — поучал его Эккер, — может успешно действовать в течение долгих лет потому, что он основательно знаком с методами работы полиции, ему известно многообразие расставляемых ею ловушек, все законы он знает наизусть, и это дает ему возможность искусно лавировать во всех лабиринтах преступного мира. Следователь — мастер своей профессии, если он хорошо чувствует психологию преступника. Иначе говоря, он должен знать все уловки политической конспирации.
Вебер оказался способным учеником, со временем он в совершенстве изучил искусство лавирования, чем и оказал бесценную услугу нацистской партии. После захвата власти нацистами он остался служить в политической полиции, не теряя при этом связи с СД, секретной разведкой партии. Когда Геринг, став премьер-министром Пруссии, создал гестапо, Вебер был назначен в нем офицером по особым поручениям.
— Садитесь, — показывая на стул, сказал Вебер. Отослав конвоира, он равнодушно посмотрел на заключенного, с большим трудом превозмогавшего боль. «Браун — кретин, черт его возьми! — подумал он. — Если этот парень всего лишь красный, то и возиться с ним не стоит, надо или немедленно повесить его, или отослать в концлагерь. Однако, если верить документам, юноша — красный агент, а ведь каждому дураку известно, что их разведка организована очень хорошо». — Как себя чувствуете? — спросил Вебер, встал со стула и, подойдя ближе, оперся о стол. Затем вынул портсигар и закурил.
— Пить очень хочется, — проговорил Милан.
Вебер налил стакан воды, подал ему:
— Пожалуйста.
Милан пил жадно, закрыв глаза, из уголков рта по подбородку тоненькими струйками стекала вода. Когда стакан опустел, Вебер спросил, не хочет ли он еще. Милан кивнул. Выпил еще стакан — это несколько освежило его. Офицер предложил ему сигарету, Милан закурил. Первую затяжку он воспринял, как удар в грудь, голова так закружилась, что Милан испугался, не упадет ли со стула. «Что-то, видимо, случилось», — подумал он, но не обрадовался перемене. Грызли сомнения: все это лишь тактический прием, направленный на то, чтобы он в более приличном виде предстал перед дулами винтовок. Конечная цель — физическое уничтожение — остается прежней.
— Я внимательно познакомился с вашим делом, — сказал Вебер, покачивая головой. — Вы венгерский подданный. Признайтесь, ради бога, зачем вам понадобилось вмешиваться во внутренние дела Германии? Видите ли, я признаю за вами право не питать симпатий к нам, к «новому порядку» рейха. Но, простите, молодой человек, это наше внутреннее дело. Какого черта вы в него суетесь? Стипендиат, репортер почтенной газеты злоупотребляет нашим гостеприимством, как безумец, мечется между Берлином, Веной, Будапештом, Прагой и занимается шпионажем.
— Я не шпион, — сказал Радович.
— А кто же вы тогда?
Милан молчал, смотря на все укорачивающуюся в его пальцах сигарету. Нет никакого смысла вступать с офицером в идеологическую дискуссию.
— Я вообще-то люблю венгров, — продолжал Вебер. — Они прекрасно выступали на Олимпиаде. Дрожь пробирала при виде Чика, когда он плыл, а борец Зомбори и тот другой... Снимаю перед ними шляпу. Но, очевидно, венгры не только хорошие спортсмены, они ловкие шпионы и диверсанты. Вам сколько лет?
— Двадцать.
— Когда вы вступили в коммунистическую партию?
Ни один из них, конечно, не знал, что под комнатой для допросов, двумя этажами ниже, Гейдрих слышит каждое их слово. Звукооператор в белом халате взволнованно смотрел на задумавшегося Гейдриха, стараясь отыскать на его лице следы досады. Качество звука было безупречным — фирма Сименс спроектировала специально для этой цели особый столик со встроенным в него аппаратом для магнитофонной записи. Сейчас пластинка крутилась вхолостую, так как наверху молчали.
Гейдрих закурил, небрежно положив нога на ногу. Кто-то тихо кашлянул — чуткий микрофон передал и этот приглушенный звук. Затем снова заговорил Вебер:
— Можно поинтересоваться, на что вы надеялись? А впрочем, это уже неважно. Бросьте свой окурок. Скажите, Радович, кто такой Цезарь?
Последовало долгое молчание. Бесшумно открылась дверь — вошел Шульмайер. Гейдрих поднес палец к губам и кивнул на стул. Майор сел.
— Цезарь — это не человек.
— А что же это такое? Говорите!
— Цезарь — это пароль, означающий способ установления связи. Клавечка этого не знал. Он, очевидно, думал, что Цезарь чья-то кличка.
— Скажите, Радович, только искренне, что означал приказ передать материал Цезарю?
— Это значило, что в четвертое воскресенье условленного месяца, то есть 23 августа...
— Неделю назад?
— Да, в прошлое воскресенье, между двенадцатью и часом дня, мой связной должен был прийти за материалом. Первая буква в слове Цезарь — в венгерском алфавите всего лишь четвертая. Это и означает четвертое воскресенье месяца.
— Подождите, а как связной мог узнать, что он ничем не рискует, придя к вам?
— Вы думаете...
— Я не думаю, а знаю, молодой человек, что вас арестовали в пятницу. Я, например, отвел бы вас на вашу квартиру и вместе с вами ждал бы там появления связного.
— Понимаю, но тогда связной не пришел бы ко мне. Однако метод «Цезарь» предписывает и предварительную проверку. Номер телефона моей квартиры 17-13-19. Связной, прежде чем прийти на встречу, должен был сначала позвонить мне и спросить: «Это номер 47-72-24?» Этот номер — комбинация первой буквы в слове «Цезарь» и гласных этого же слова. «Ц» — четвертая буква венгерского алфавита, «е» — седьмая, «а» — вторая. Если бы я назвал номер своего телефона, это означало бы, что я не один, пусть не приходит, короче говоря, случилась какая-то беда.
— А если все в порядке, что вы должны были ответить?
— Тогда я сказал бы: «Нет, это квартира Юлия Цезаря», что означало бы — связной может смело идти на встречу.
— А как вы удостоверялись, что он и есть ваш связной?
— Он должен был прийти как распространитель книг. Предложил бы мне купить книги в рассрочку. Четвертой по счету следовало предложить биографию Юлия Цезаря. Но это еще не все. Для полной уверенности я должен был полистать ее и найти на семнадцатой странице отметку под словом Цезарь. Это очень просто. Под буквами «ц», «а», «з», «р» сделаны наколы булавкой. Если наколы на месте, я обязан выполнять все указания связного.
— Послушайте, Радович, я могу несколько облегчить ваше положение. Вас переведут в камеру с лучшими условиями, вам окажут медицинскую помощь, так как вы находитесь в очень плохом состоянии. В камере вам дадут бумагу и карандаш. Напишите свою биографию, но только подробно и точно. Понимаете — подробно? Меня интересуют не только ваше участие и деятельность в коммунистическом движении, но и ваши друзья, в том числе и женщины, с которыми вы имели связи. Все ясно?