Последний порог

— Да, но ты не немка. — Бернат посерьезнел: — Кроме шуток. С твоей стороны было бы просто глупо заиметь ребенка.

Андреа встала и присела напротив отца на низенькую тумбочку. Сквозь открытое окно врывался лязг и грохот подземной дороги.

— Папа, из моих классных подруг многие уже не девушки. По глупости потеряли невинность. А я еще девушка, и допустить глупость мне бы не хотелось. Мне исполнилось семнадцать лет, я люблю Чабу. Скажи, что мне делать. Я тебя внимательно слушаю.

Бернат уже жалел, что затеял весь этот разговор. Теперь Анди примется его допрашивать, пока не получит успокоительного ответа. Но говорить о подобных вещах — дело весьма деликатное. Он окинул ласковым взором продолговатое лицо девушки, ее каштановые волосы, грудь, обтянутую белой блузкой. Да, Анди уже не ребенок. Она выросла и сейчас хотела бы получить благословение на свою любовь. Говорил он обо всем всегда откровенно, искренне, в том числе и о любви, ни разу не стращал дочь адом, не обещал ей райской благодати, библию они читали, как сборник сказок, так что бог, Иисус Христос в сознании Анди принадлежали к одной компании со Снегурочкой, гномами, Красной Шапочкой и Серым Волком, И вот теперь он вдруг подумал: правильным ли был такой его метод воспитания, правомерно ли он поступил, разбив ее иллюзорную религиозную мораль? Да, правомерно. Верующие, безусловно, народ счастливый, но жизнь убеждает, что любовь и плотские страсти обычно являются препятствием на пути религиозно настроенных людей. Религиозные каноны тяжким грузом давят на их совесть. Чувство греха мешает им любить раскрепощенно.

— Мое мнение тебе известно, — заявил он дочери. — Мы об этом говорили не раз. Любовь — не только духовная, но и физическая связь. Именно в этом и состоит ее полное совершенство. На тот счет, когда это наступает, нет ни правил, ни канонов. Вы любите друг друга уже много лет. Если я скажу, что чувственной грани в вашей любви вы достигнете, когда тебе исполнится восемнадцать лет, и тогда духовная связь между вами дополнится и физической связью, это будет глупостью. Могу заявить одно. Связь, которая унижает, подавляет тебя, от которой на другой день или позже ты стыдишься самое себя, которая вызывает у тебя чувство отвращения, — это не любовь.

Андреа лежала на спине, взгляд ее блуждал по пожелтевшим обоям потолка. Время от времени порывы северного ветра с шумом бились об оконные шторы, и снова наступала тишина. Чаба дышал ровно, спокойно, забывшись возле нее здоровым, глубоким сном.

Девушка принялась считать дни. «Боже, — думала она, — через три дня мне надо быть в поезде. Может быть, опять не увидимся месяцев десять?» Почувствовав боль в руке, она осторожно высвободила ее из-под головы юноши. Закурив, девушка поставила на одеяло пепельницу и принялась дымить. События прошедших десяти дней смешались в ее сознании в беспорядочную кучу, она не старалась придать своим мыслям какую-либо стройность, для нее существовало одно — воспоминание о воскресной ночи, когда они стали принадлежать друг другу. В понедельник они встретились на станции с тетушкой Эльфи и Аттилой, и она не могла избавиться от чувства, что ее лицо обязательно выдаст все случившееся ночью. Перед выходом из дома она тщательно изучала свое лицо в зеркале, стараясь обнаружить, что все-таки в нем изменилось. И тут же пришла к выводу, что взгляд ее стал спокойнее, просветленнее, а голубой цвет глаз еще прозрачнее. Тетушка Эльфи не заметила в ней ничего особенного, поскольку, помимо слов похвалы по поводу ее замечательного бронзового загара, больше ничего не сказала, а просто обняла и поцеловала в щеку. Аттила тоже вел себя по-дружески, и она не испытывала к нему никакой антипатии, только его белокурые волосы, казалось, немного порыжели. Андреа еще раз попыталась восстановить в памяти события истекших дней, часы, наполненные любовными ласками, негромкие беседы, мечты о будущем, однако появлявшиеся было кадры тут же исчезали. Все казалось далеким, реальным же, чуть ли не осязаемым на ощупь было одно ощущение счастья. Возможно, на лице ее и не отразилась происшедшая с ней перемена, но она знала, что уже не та девушка, которой была десять дней назад.

Она осторожно выскользнула из-под одеяла, накинула халат и, тихо ступая, направилась в ванную. Наполнила ванну теплой водой и пыталась, ни о чем не думая, насладиться радостью омовения. Но это ей не удавалось, в памяти то и дело что-нибудь да возникало.

Вчера вечером они обсуждали, почему Чаба столь сдержанно вел себя после ее приезда. Ей очень нравилась искренность юноши, но одновременно немного печалила. Она никак не думала, что тетушка Эльфи могла противиться их браку. Андреа преодолела горечь.

— Я хотела стать твоей, — заявила она, — отнюдь не потому, чтобы ты на мне женился.

Чаба удивленно на нее посмотрел:

— Ты хотела стать моей?

Она со смехом ответила:

— Для того и приехала из Будапешта, чтобы нынешним летом стать твоей любовницей. Да-да, ты не ослышался, именно твоей любовницей.

Покрыв тело мыльной пеной, Андреа погрузилась в воду. Разумеется, она охотно согласилась бы стать его женой, но о женитьбе ни в коем случае даже не заикнется. Что-нибудь все равно произойдет. Во всяком случае, тетушке Эльфи она пришлась по душе. Та была бы непрочь заполучить такую невестку, как она. Знать бы только, чем эти Гуттены так гордятся.

— Кажется, твоя мать и дядюшке Вальтеру запретила жениться, — заметила девушка Чабе вчера вечером.

— Ерунда, — рассмеявшись ответил Чаба.

— Почему же он не женится? Богатый, симпатичный да и не очень уж стар.

— Это все так, только дядюшка Вальтер педераст.

Она удивилась:

— А тебе откуда известно?

— От него самого, от дядюшки Вальтера.

Чаба рассказал всю эту страшную историю. Два года назад Эндре Поору не удалось получить места в общежитии теологической академии. Чаба устроил его на постой к дядюшке Вальтеру. Несколько месяцев все было в порядке. Жили они мирно. Вдруг однажды Эндре в отчаянии признался Чабе, что дядюшка Вальтер начал к нему приставать.

— То есть как «приставать»? — спросил Чаба. — Говори по-венгерски, святоша. Пытался, что ли, заигрывать с тобой?

— Нет, не так, — испуганно произнес Эндре, но вдаваться в подробности не захотел.

В тот же день он съехал с виллы. Чаба начал следить. Ему бросилось в глаза, что лакеем и шофером у дядюшки Вальтера был парень, похожий лицом на девушку. Он заметил также, что дружеские встречи на вилле всегда проходят без женщин. Чаба почувствовал себя дурно и решил тоже съехать с виллы. На следующий день он сообщил о своем намерении. Дядюшка Вальтер, удивившись, принялся доискиваться, зачем он это делает. Чаба увиливать не стал и высказал всю правду. Сперва дядюшку Вальтера это поразило, но потом он признал, что является гомосексуалистом. Он только просил Чабу не говорить об этом отцу.

— Знаешь, — промолвил Чаба, — собственно говоря, мне его жалко.

— А чего его жалеть? — удивилась девушка. — В этом дядюшка Вальтер обретает свое счастье. А счастливых людей не жалеют.

«Если тетушка Эльфи будет чересчур упрямиться, — подумала она, сидя в ванной, — я ей выложу историю про ее гомосексуального братца». Когда она вернулась в комнату, Чаба уже проснулся и курил.

— Я уж решил, что ты сбежала, — заметил он. — Можно умыться?

Девушка кивнула и присела на тумбочку перед зеркалом.

— Неплохо бы тебе поторопиться. Достанется от твоей матери, если опоздаем.

У нее испортилось настроение, как только она узнала, что тетушка Эльфи не считает ее себе равной. Странно, но при мысли об Эльфи ее охватывало чувство, близкое к ненависти. Однако инстинкт подсказывал ей, что свою неприязнь к Хайдуне надо скрывать хотя бы ради Чабы, поскольку, как было ей известно, сын самозабвенно любит свою мать. Это еще больше усиливало ее горечь, так как и слепому было видно, что любимцем в семье был Аттила.

— Нет у меня настроения идти сегодня на ужин, — призналась она Чабе чуть попозже. Оба уже оделись, привели в порядок квартиру, основательно ее проветрив. — Лучше бы нам остаться вдвоем.