Страница 103 из 117
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Андреа. — Чаба — врач, и после каждой удачной операции он радуется, как ребенок. В такие минуты он бывает счастлив.
Эльфи задумчиво посмотрела на деревья в саду, на темнеющие облака на небе.
— Чаба родился не ко времени, — сказала она, — и это будет отравлять ему жизнь. Я читала Толстого — я очень люблю этого гиганта, — так вот Чаба напоминает мне чем-то одного из толстовских героев. Он, по-моему, и профессию врача потому выбрал, что жаждет помогать другим. Он чувствует себя виноватым потому, что у нас есть состояние. А что он может сделать? Это его круг, его общество, его мир, который добровольно не отпустит, а сам он не решается порвать с ним. Вот эта-то двойственность и отравляет ему жизнь.
Андреа ничего не успела ответить Эльфи, так как в этот момент на террасе появился Эндре в сопровождении генерала.
— Посмотрите, кого я к вам привел. Прямо, можно сказать, с линии фронта.
Поцеловав руку хозяйке дома, капеллан сел рядом с Андреа.
— Служба на передовой пошла тебе на пользу, Эндре, — заметил генерал. — Ты хорошо выглядишь.
— Разве что похудел немного, — сказала Эльфи, одарив священника ласковым взглядом.
— Жизнь в окопах нелегкая, тетушка Эльфи. Надеюсь, что дома поправлюсь на несколько кило.
Только тут он заметил, что мадам Эльфи в трауре, и сразу же смутился, принялся подыскивать слова сочувствия, а затем пробормотал что-то о том, что хотел бы разделить ее горе.
— Известие об этом поразило меня, — тихо продолжал он. — Но ничего не поделаешь, видно, такова воля божья...
— Или же злая воля фюрера, — перебил его генерал и сразу же пожалел о сказанном.
А священник в этот момент мысленно молил всевышнего, чтобы Хайду, чего доброго, не высказал крамольных мыслей, о которых он должен будет доложить профессору Эккеру.
— Ты слышал, что Чаба получил новое назначение? — спросил генерал Эндре.
— Сегодня утром мне сообщили об этом в министерстве, — ответил священник, — и я от души порадовался за Чабу. Это означает, что вам доверяют, дядюшка Аттила.
— А кому же еще доверять, если не Чабе Хайду? — спросила Андреа. — Уж не нужны ли тебе доказательства, что ему можно доверять?
— Ты не так меня поняла, — поспешил оправдаться Эндре, поправляя очки. — Совсем не так. Я лично готов отдать руку на отсечение из-за Чабы.
— Именно этого я и жду от тебя. — Андреа встала: — Принесу вам что-нибудь выпить.
Когда девушка ушла в комнату, Хайду обратился к Эндре со словами:
— Ты не обижай Чабу, а то Андреа выцарапает тебе за него глаза.
— Боже упаси! А когда у них свадьба?
— Спроси об этом Андреа.
— Можешь поторопить ее с этим, — сказала Эльфи.
— С чем? — не понял Эндре.
— С замужеством...
— А разве она этого не хочет? — удивился священник. — Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного, — ответил Хайду, — просто она упрямится...
Вернулась Андреа и поставила на стол бутылку и рюмки.
— Наливай, это мужская обязанность, — попросила она Эндре.
Капеллан посмотрел на бутылку и ахнул:
— Ого! Настоящий французский! — и разлил по рюмкам коньяк. — Я не знаю, правду ли говорят на фронте, что немцы после взятия Парижа пьют только французский коньяк с пятью звездочками. Из этого можно сделать вывод, что после захвата Англии они перейдут на виски. Ваше здоровье!
Хайду поднял рюмку и заметил:
— А не лучше ли было изменить порядок: сначала мы попьем русской водки, а уж потом виски, хотя бы потому, что водка — великолепный напиток.
Мужчины и Андреа выпили. Хозяйка дома, не прикасаясь к своей рюмке, продолжала вязать и следила за разговором.
— Хорошо бы и так, — согласился с генералом Эндре, раздумывая над тем, куда клонит дядюшка Аттила. Момент казался вполне подходящим для разговора, ради которого Эндре пришел в этот дом, но он боялся, что ответ дядюшки Аттилы будет отрицательным. «Нет, это невозможно. За семью Хайду я готов руку отдать на отсечение. Просто нужно убедить кое-кого в Берлине, что они ошиблись». — Я боюсь, дядюшка Аттила, что нам вряд ли придется пить русскую водку. Русская зима — ужасно холодное время года, а после Сталинграда немцы откатываются назад без остановок. Правда, я не разбираюсь в стратегии...
Генерал на миг задумался: «Конечно, в военных вопросах Эндре ничего не понимает».
— И все-таки нам сначала нужно попить русской водки. Водка нам нужна, как больному лекарство. Сколько времени ты пробудешь дома?
— Две недели, — ответил капеллан, отпивая глоток из рюмки. — Вы слышали об аресте Милана Радовича?
— А тебе об этом откуда известно?
— Я с ним разговаривал.
— С Радовичем?
— С ним лично.
Хайду начал жевать кончик сигары.
— Не говори ерунды, Эндре.
Священник засмеялся:
— Майор Бабарци попросил меня побеседовать с ним. Он надеялся, что Милан послушает меня. Люди майора схватили его. Он отбивался, убил нескольких жандармов. Самого Милана ранили, после чего он потерял сознание. Вот тогда его и схватили. Вместе с ним была советская парашютистка с рацией. Она погибла. Несчастный Милан!
— Он жив? — спросила Эльфи.
— Я же говорю, тетушка Эльфи, что я с ним разговаривал.
— Было бы лучше, если бы он умер, — скорее выдохнула, чем сказала, хозяйка дома, подумав в этот момент о брате Вальтере.
— Выяснилось, что Бабарци только для этого и отозвал меня с фронта, — продолжал Эндре.
— Этого я не понимаю, — вмешалась в разговор Андреа. — Неужели так важно, чтобы ты с ним поговорил?
— Ты, конечно, не знаешь Милана, а мы, его близкие друзья, хорошо знаем его характер. Он — коммунист, и к тому же фанатик. Бывают и такие. Он ничего не говорит даже тогда, когда его бьют, а Бабарци не хочет забить его до смерти. Они хотят заставить его признаться. Прежде чем пытать, они убеждали его, но тщетно.
— А чего же они хотят узнать от него? — спросил генерал у священника.
— С кем он поддерживал связь... Говорят, что до девятнадцатого марта он вел переговоры со многими видными политическими деятелями, а когда возвращался обратно, то наскочил на засаду, где его и ранили. Они хотят знать, где он все это время скрывался, кто его лечил, кто извлек пулю из раны, короче говоря, узнать о нем все.
На какое-то мгновение у Андреа закружилась голова. Только теперь она поняла, что ее жизнь находится в опасности. Боже мой... И не только ее жизнь, но и жизнь Чабы тоже.
А генерал в этот момент думал о том, что Чаба солгал ему. Если Милана ранили еще в марте и ему нужно было удалять пулю из раненой ноги, то само собой разумеется, что с такой просьбой он мог обратиться лишь к хорошо знакомому и опытному хирургу. Теперь генералу стала ясна комбинация, задуманная Эккером.
— И о чем же ты с ним говорил? — поинтересовался Хайду.
— По сути дела, ни о чем. Он мне сказал, что лучше умрет, но никаких показаний давать не станет. Скажите, дядюшка Аттила, а вы как считаете: есть в Венгрии политики, которые станут вести переговоры с коммунистами?
— Настоящий венгерский патриот не пойдет на такие переговоры. Это было бы изменой родине.
Сердце в груди у Эндре учащенно забилось. «Вот он, настоящий генерал-лейтенант Хайду! Он весь в этих словах. Я так и знал». Капеллану хотелось сорваться с места и бежать к Эккеру, чтобы рассказать об этом.
— А ты считаешь, что Радович все же заговорит? — спросил генерал.
Эндре энергично закачал головой:
— Знаете, он говорит, что хочет умереть, более того, он верит в то, что его смерть не будет напрасной.
— А если его все же сломят?
— Милана можно сломить физически, но не морально, — убежденно заявил Эндре.
— Возможно... — Генерал понимающе кивнул. — Наверное, это единственное качество коммунистов, которое мне нравится.
Хозяйка дома снова вспомнила о судьбе брата и невольно подумала, что такого же конца, видимо, не миновать и Милану. Она тихо заметила:
— Вполне возможно, что Милан и является опасным коммунистом, но мне лично жаль его. Для меня он всегда был таким милым, вежливым молодым человеком, немножко гордым, немножко самоуверенным... К тому же он так любил нашего Чабу...