Крысолов

— Ты меня уж загнал, командир. Нельзя и минуту отдохнуть.

— Дома на диване будешь отдыхать.

— Помоги тогда мне хотя бы нести упаковку с ловушками.

— Вот еще, — фыркнул он.

— Да, чем они там занимаются? — показал я на помещение за стеклом. — У вас же здесь как-никак заведение больничного типа.

— Идет лечебный процесс. Трудотерапия, называется, — нехотя пояснил он, опасаясь, что снова я попытаюсь переложить свою упаковку ему на плечи. — Крысоловки изготовляют.

— В ручную.

— Нет, полуавтоматически.

— Слушай, папаша, а на кой шут тогда понадобились эти мои ловушки? У вас, наверное, и без них ими весь склад завален?

— Мне, представь, не докладывают. Но начальству виднее — ему всегда все виднее.

По задней лестнице мы поднялись на второй этаж и зашли в большую квадратную комнату — владения хозяйственника. Комната оказалась забита самыми невообразимыми вещами — по большей части списанными и ни на что не годными. Здесь были поломанные и искореженные лопаты, древние медицинские приборы, стертые автомобильные покрышки, рваная больничная одежда и поврежденная казенная мебель. Одним словом, Шехнер — известный старьевщик — быстро бы нашел с ним общий язык.

— У тебя прямо Подземные сады, — констатировал я.

— Угу, они самые, — согласился хозяйственник. — Давай поставь ловушки здесь, что ли? Где еще, я не знаю. И кто это, интересно, сделал эту заявку?

— Крысы — зверьки тоже со странностями. Им бы у тебя понравилось, — заметил я, быстро разместив на полу его комнаты несколько ловушек.

— Не сомневаюсь, — кивнул он.

— Распишись в регистрационной книге.

— Но здесь же сказано, что ты израсходовал целую упаковку. Не стыковка получается.

— Зачем мне расставлять целую упаковку? Крысы же у тебя не водятся, — возразил я. — Позабудешься, и сам вместо крысы угодишь в ловушку, ногу повредишь — будешь потом хромать.

Хозяйственник поколебался, борясь со своей натурой, затем махнул рукой и с обреченным видом произнес:

— Ладно, пес с ним, распишусь. Только неиспользованные ловушки отдай мне — пригодятся. Пойдем, я провожу тебя до ворот. У нас запрещено расхаживать посторонним по территории лечебницы. Порядок есть порядок.

— Правильно, посторонние могут чего-нибудь украсть, — согласился я.

16

Облака, казалось, начинались с самой земли, от самых моих ног, и чем выше, тем гуще и плотнее они становились. И вся эта белесая масса непомерным прессом давила на меня, окутывала, словно пеленой и проникала в каждую клетку моего организма. Представлялось, что ей нет предела — тянется она до бесконечности. Но предел был — за слоем облаков скрывались яркое солнце и чистое синее небо. Только я никогда в жизни не видел этого яркого солнца и чистого синего неба.

Я стоял возле низкого дома супругов Ванов, из бокового приоткрытого окна которого беспрерывно грохотало старое ружье его хозяина. «Как ему удается чего-то разглядеть в таком тумане?» — подумалось мне. Хорошо хоть, что туман опустился лишь сейчас, а не часом раньше — иначе я мог бы запросто попасть в автокатастрофу, когда в заводских развалинах искал на машине дорогу к лечебнице. Впрочем, опасность грозила мне и здесь. Вдруг этот воинственный ветеран примет меня за большую крысу, и чего доброго пристрелит. Пора было идти к нему в дом.

— Здравствуйте! — приветствовал я товарища Вана, отворившего мне дверь.

— Здрасьте, — недоверчиво отозвался тот с порога.

— Вы осторожнее с ним — может, чего доброго, еще случайно бабахнуть. Раз, и нет человека, — сказал я и отвел рукой в сторону ствол ружья, наведенного на мою грудь.

— Извините. Я отстреливал крыс, а на это оружие у меня есть разрешение.

— Знаю. В понедельник мы с моим напарником ставили у вас ловушки. Мне нужно их проверить.

— Как же, я прекрасно помню вас и вашего друга. Как же, — энергично закивал он. — Такой веселый симпатичный молодой человек. Спасибо, после вашего визита тараканы у нас совершенно исчезли. Проходите, и сами посмотрите.

— Мы, собственно, специализируемся не по тараканам — это побочное занятие. Главное для нашей службы — крысы, — уточнил я, идя вместе с ним по коридору к кладовке.

— Конечно, что они, крысы. Но от вашего порошка у нас пропали тараканы. Моя жена боится тараканов, а мне что? Они мне не мешают, потом живые существа как-никак. Вот крысы — другое дело. Моя жена пошла сейчас с продуктовыми талонами по магазинам, — товарищ Ван огляделся по сторонам, вероятно, желая убедиться, что она действительно ушла, а не спряталась где-нибудь в доме, — а я отстреливал крыс во дворе.

— Да, помню, вы ветеран расчистки старого города, у вас есть навык борьбы с ними.

— Навык у меня — есть. Но вы ошибаетесь, никакой я не ветеран расчистки старого города. Это все причуды моей жены, она постоянно чего-нибудь сочиняет. Что поделаешь? Она уже пожилой человек, со своими слабостями и своими представлениями о жизни. Опять же, женщина. Говорит, людям нравится, когда их обманывают. Представьте, официальным лицам тоже. Поэтому, почему не пойти людям навстречу? Тем более что быть честными нам не по карману.

Из товарища Вана не требовалось вытягивать ответы на искусно поставленные вопросы, вызывая на откровенную беседу, напротив, тут была другая крайность — его излишняя словоохотливость. От нее у меня даже путались собственные мысли.

— Выходит, что вы не расчищали старый город?

— Нет, я расчищал наш округ.

— Но какая, собственно, разница?

— Как же, разница есть. У тех, кто расчищал город, больше льгот, чем у тех, кто расчищал округ.

— Что ж, понятно Мне эти тонкости не были известны… Я заберу с собой пойманных крыс, чтобы избавить вас от ненужных хлопот, — сказал я и, присев на корточки в кладовке, принялся перезаряжать ловушки. Еще хотел посоветовать ему, чтобы он вместо стрельбы из окна навел бы лучше порядок у себя в доме. Но передумал. Ружейная пальба приносила ему удовольствие, а лохмотья пыли и грязи повсюду его совсем не смущали.

— Зато насчет своей службы в закрытой лечебнице вы нисколько не преувеличили, — заметил я. — Я заезжал туда по делам в первой половине дня, и спросил у охранника на проходной, помнит ли он вас?

— Зачем?

— Да просто пришлось к слову.

— Ясно, — кивнул он. — И понравилось там?

— Чему там нравится?

— Ну, так, — протянул товарищ Ван. — Нет, про закрытую лечебницу я вас не обманывал. Служению этому медицинскому заведению я посвятил около пяти лет, за что получил памятный жетон и благодарность от высокого начальства.

— Поздравляю. Но, признаться, я не понимаю, зачем все эти строгости на территории самой лечебницы?

— Никаких строгостей нет. Просто есть инструкции — они определяют поведение больных, врачей и обслуживающего персонала.

— Верно, без инструкций у нас никуда, — согласился я. — Но прежде я не знал, что больных в лечебнице заставляют работать.

— Ну, не все в лечебнице работают, некоторые только лечатся.

Едва я затронул в нашей беседе закрытую лечебницу, как он утратил свою разговорчивость, стал выражаться сдержаннее и осторожнее, да и посуровел в лице. Оказывается, что некоторые темы не располагали его к словесным излияниям.

— И что же за болезни у них там лечат?

— Э-э, да разные. Но точно не отвечу, я ведь не доктор. А работа для них — часть лечебного процесса. Они изготавливают крысоловки, и с удовольствием. Потому как крыс они терпеть не могут. К тому же и обществу польза.

— Это верно, ловушек у нас вечно не хватает.

— Они что произвели на вас сильное впечатление? — кашлянул он в кулак. — Я о больных?

— Трудно сказать. По крайней мере, чувство они вызывают неоднозначное.

— Вот-вот, неоднозначное. Верно сказано. Но вы были там всего лишь раз. А теперь, представьте, каково мне было находиться в лечебнице изо дня в день? Постоянно чувствовать, что поблизости эти… больные? Представляете, что это были за муки? — наконец, прорвало товарища Вана. — И вам, получается, захотелось? — подмигнул он мне.