Первозданная. Дилогия

– Конечно, мы ее подождем, Бренан. Нам некуда спешить. Впереди у нас пусть и не такая долгая жизнь, как у ведьм, но все же и не короткая. Любовь обязательно придет, иначе быть не может. – В ее голосе слышалась непоколебимая уверенность. – Не для того мы встретились, чтобы потом разбежаться. Сейчас ты нравишься мне, я нравлюсь тебе, нам хорошо вдвоем, и со временем это перерастет в настоящую любовь. Я и так чувствую к тебе… ну, что‑то более глубокое, чем просто симпатия. А ты… – Внезапно она заволновалась. – Ты ведь ни в кого не влюблен?

Бренану хотелось выкрикнуть: «Еще бы, конечно, влюблен! В тебя! Какая же ты слепая…» Но он сдержался и ответил:

– Я не люблю никакую другую девушку, Гвен. И раньше ни в кого не влюблялся, даже по‑детски. На Лахлине я не мог позволить себе такой роскоши, родители с детства твердили мне, что местные девушки не для меня, что я должен избегать их – как, собственно, и мальчишеского общества. А когда отец с мамой умерли и я переселился в Дервег… ну, там было несколько девушек, которые мне нравились. Но когда я представлял себя с какой‑нибудь из них, передо мной сразу же представали другие картины: как я случайно использую при ней чары, она испуганно визжит, убегает от меня, зовет на помощь поборников… и это сразу расхолаживало меня. После переезда на Абрад я постоянно путешествовал, нигде не задерживался больше чем на несколько дней, где уж там искать любовь. А легкодоступные девушки, которых Лиам называет «вкусненькой дичью», меня никогда не привлекали.

– Знаю. – Гвен посмотрела вперед, где вместе с герцогом во главе отряда ехал ее брат. – Хотя должна сказать, я очень нервничала в тот первый раз, когда ты отправился с нами на охоту. И очень обрадовалась, когда убедилась, что вы и впрямь охотились на обычную дичь… А скажи, он предлагал тебе другой вид охоты?

– Только в первый день. Я твердо ответил, что это не для меня, и он больше не затрагивал этой темы. Лиам только строит из себя бесцеремонного, а на самом деле он очень деликатный.

– Да, он такой. Я рада, что вы подружились.

– Это целиком заслуга Лиама. Он научил меня дружбе… То есть вы вдвоем меня научили. До встречи с вами у меня вообще не было ни друзей, ни подруг. Если, конечно, не считать маленьких кузин Грайне и Марвен.

– Скучаешь по ним?

– Трудно сказать. Временами они были невыносимы. Я их очень любил, а они меня… ну, где‑то в глубине души, наверное, все же любили, но редко это показывали. Старались относиться ко мне, как и остальная семья.

– Все изменится после их переезда на Абрад, – заверила его Гвен. – Тут ты будешь для них благодетелем, из‑за родства с тобой они станут благородными барышнями. Конечно, какое‑то время будут бояться тебя, но со временем глупые лахлинские суеверия выветрятся из их головок. На это не потребуется много времени. Они же еще маленькие, а дети быстро меняют свои взгляды. Когда увидят, с каким уважением относятся к ним люди из‑за того, что их двоюродный брат – ведьмак, а двоюродная сестра – ведьма, они перестанут считаться с мнением родителей.

– Надеюсь, так и будет, – вздохнул Бренан.

Следующие полчаса оба ехали, не проронив ни слова, и только время от времени обменивались слегка смущенными взглядами. Обычно Бренан не ощущал ни малейшей неловкости от молчания в обществе Гвен, но такой откровенный и достаточно неожиданный по содержанию разговор об их будущем очень взволновал его. С одной стороны, Гвен предлагала ему то, чего он и сам хотел почти с первого дня знакомства с ней. А с другой – это ее предложение было продиктовано не столько чувствами, сколько практическими соображениями. Безусловно, чувства тоже имели значение, и, если бы Бренан не понравился ей, она бы и думать не стала об их возможном браке; но все же решающим фактором, повлиявшим на ее решение, было то, что он – ведьмак. Единственный во всем мире, еще и соответствующий ей по возрасту… А впрочем, если хорошенько подумать, то и Бренана привлекло в ней то же самое. Сначала он просто был очарован ее красотой, и это ничем не отличалось от его реакции на других красивых девушек. А потом узнал о своем ведьмовском происхождении, и к его увлечению внешностью Гвен добавилось ощущение особого духовного и магического родства с ней. Но он быстро, почти мгновенно миновал эту стадию и теперь любил ее всю, целиком, а не только ведьмачку в ней. А Гвен, похоже, до сих пор находилась на полдороге между «он ведьмак, это моя судьба» и «может, я действительно люблю его». Только бы не застряла там…

– А почему ты заговорила об этом именно сегодня? – наконец отозвался Бренан. – Из‑за того, что Довнал уже достал тебя своими ухаживаниями?

– Да нет, он тут ни при чем, – ответила она. – Дело в другом. Перед твоей встречей с Шайной я должна была принять непростое решение, поэтому мне важно было знать, разделяешь ли ты мои взгляды на наше будущее. Можно не сомневаться, сестра захочет забрать тебя на Тир Минеган, меня же туда совсем не тянет, и я…

– Я не поеду на Минеган, – поспешно сказал Бренан. – Я хочу остаться с тобой.

Гвен ласково улыбнулась ему:

– Я тоже этого хочу. Но не собираюсь ставить тебя перед выбором – или со мной, или с сестрой. Теперь, выяснив, что наши желания совпадают, я согласна поехать с тобой. Знаю, мне придется трудно на Тир Минегане, но я уже не буду одинока, со мной будешь ты и поддержишь меня.

– Обязательно поддержу, – пообещал Бренан. – Всем, что будет в моих силах.

Дальше они уже не говорили о будущем, а завели разговор о прошлом. Бренан, заинтригованный новой для него трактовкой Мор Деораха, расспрашивал Гвен о событиях тех давних времен, а она охотно рассказывала ему историю освобождения Абрада от нечисти, которая коренным образом отличалась от официальной лахлинской версии.

Ясное дело, Бренан не был полным невеждой в этом вопросе, после переезда на Абрад он прочел много исторических книг и знал, что его соотечественники позорно прятались на своем острове от всех опасностей, в то время как остальные люди самоотверженно боролись против демонов и чудовищ. Также он знал и то, что ведущую роль в этой борьбе играли колдуны и ведьмы, а вот легендарные молитвы лахлинских праведников вряд ли помогли уничтожить хотя бы одно исчадье ада.

Вместе с тем у Бренана до сих пор оставалось множество пробелов в его знаниях о мире, так как он, не отваживаясь обращаться к колдунам, был вынужден довольствоваться обычными книжными магазинами, где продавали только одобренную Духовным Советом литературу. Поэтому даже в кратком рассказе Гвен его то и дело подстерегали сюрпризы; в частности, ему пришлось вновь пересмотреть свои взгляды на драконов. Если лахлинские проповедники называли их отродьем Китрайла и причисляли к разновидности демонов, то духовники Абрада были более умеренными в этом вопросе. Они считали драконов просто исполинскими ящерицами, а все истории об их умении летать, разговаривать и чаровать объявляли детскими сказочками. Однако выяснилось, что ведьмы и колдуны искренне верят в эти «детские сказочки». По их убеждению, драконы были такими же детьми Дыва, как и люди, и до прибытия шинанцев оставались единственными существами в Новом Свете, противостоящими монстрам. В этой борьбе они почти все погибли, и к началу Мор Деораха уцелело всего двенадцать особей. С появлением людей драконы устранились от дальнейшей борьбы, полетели на отдаленный юго‑восточный остров, который со временем стал называться Драконьим, и там, на протяжении последующих семи столетий, тихо и спокойно умерли. В старину некоторые ведьмы даже общались с Последним Драконом, а одна из них, Бетан вер Энид, присутствовала при том, как он умер и сгорел в магическом огне…

– Тебе действительно нужно на Тир Минеган, – в конце концов подытожила Гвен. – Там тебя будут учить как следует. А я не умею. Сосредоточиваюсь на чем‑то одном и забываю об остальном. Забываю, что настоящее образование должно быть разносторонним. Я скверная учительница.