Страница 22 из 61
А когда заиграл и запел войсковой старшина Васильчиков, все стали зачарованно слушать его красивый и сильный голос, выводящий, казалось, прямо к Господу:
«На Дону, на Доне
Гулевали кони…»
Эту песню знали все, и дружные голоса офицеров поддержали командира первого эскадрона, а затем – долго ему аплодировали.
Не выдержала и Наталья Николаевна. Опираясь на руку Каледина, вышла к роялю, за которым так и остался Васильчиков, и под его аккомпонемент, спела дивным голосом, старинный русский романс «Отвори, потихоньку, калитку».
И когда окончание романса утонуло в бурных аплодисментах офицеров, она звонко и задорно воскликнула:
– Господа, господа, а сотник Каледин пригласил меня на вальс!
– Вальс! – громко объявил исполняющий обязанности устроителя вечера, незнакомый пока Каледину пожилой уже сотник.
Каледин встал, подошёл к возбужденной и от этого ещё более прекрасной Наталье Николаевне, галантно прищёлкнул каблуками, склонил голову в поклоне – и уже через минуту забыл обо всём на свете.
Уроки танцев в училище не прошли даром. Танцевала эта пара, действительно, прекрасно. И все с гордостью, а кто-то – даже и завистью – смотрели на танцующую пару.
И когда в конце танца, Каледин опустился на левое колено, а его дама грациозно обошла круг вокруг него, не выпуская его руки из своей, и остановилась, опустив глаза долу, зал разразился бурными аплодисментами.
Алексей поднялся, с чувством благодарности поцеловал ей руку и повёл к столу, за которым сидел довольный и счастливый Кошелев.
– Да, сотник, талантливый человек – талантлив во всём. Рад, рад очень этому. Вас с Натальей Николаевной – хоть на сцену Императорского театра. Молодцы, очень красиво.
И зал снова взорвался аплодисментами.
А хорунжий Тымченко звонко и протяжно выкрикнул извечно казачье:
– Любо, сотник! Любо!
И зал его поддержал.
Где-то появилась гитара и Алексей проникновенно, красивым и сильным голосом, спел подхваченное им в Екатеринодаре, где он был на соревнованиях по математике:
«Зачем ты встретился со мной,
Когда в саду цвели цветы…»
Завершил песню с лихим посвистом:
«Ах, судьба моя, судьба, ах, судьба,
ты скажи мне – почему и зачем?
Ах, судьба моя, разлука-судьба,
И ответить я никак не могу…»
– Ох, сотник, – проникновенно сказала Наталья Николаевна, – не дадут Вам теперь проходу наши барышни. Вы – умница! Столько дарований у одного человека!
– У меня есть избранница, Наталья Николаевна. Мы помолвлены, – с улыбкой ответил Каледин.
Расходились поздно. Каледин, проводив командира с женой к их дому, направился к себе.
Кажется, он и не спал. Но рано утром, бодрый, в новом полевом обмундировании – любил больше всего гимнастёрку, с синими, с алым лампасом, шароварами, в этом облачении ему было очень удобно и комфортно, уже был в эскадроне.
Дежурный старший урядник бодро доложил ему о положении дел в эскадроне.
Алексей прошёл по казарме. Казаки ещё спали. Обмундирование было аккуратно заправлено. В помещениях царил образцовый порядок. В оружейной, надраенные до зеркального блеска, стояли карабины. Он придирчиво осмотрел их и ни на одном не увидел изъяну.
Так началась его, более чем месячное, непростое испытание. Но, поговорив в первый же день с офицерами эскадрона, он обрёл в них горячих сторонников и верных товарищей.
Унтер-офицеры в эскадроне тоже были подобраны и вышколены на славу.
Кошелев в его дела не вмешивался, но через неделю, увидев, что Каледин почернел и похудел, посоветовал:
– Не надорвитесь, Алексей Максимович. О Вас уже и так легенды в полку ходят. Ваши занятия хвалят опытные офицеры, заметно подтянулись унтер-офицеры, да и на казаков – стало любо посмотреть. Молодец, хвалю, но, всё же, не запалитесь, как конь в долгой скачке.
Умейте и отдыхать. Ведь не единой службой жив человек. В жизни много интересного и важного.
– Спасибо, Юрий Алексеевич. Но я очень рад, что жизнь послала мне это испытание. Я повзрослел сразу на годы и годы.
И уж совсем завоевал он высокую славу и признание всего полка, когда полк был, для проверки, поднят по боевой тревоге корпусным командиром.
Генерал-лейтенант Шаповалов был въедливым и требовательным военачальником. Добиться его похвалы было непросто. Он во все вопросы вникал лично, обедал всегда в солдатской столовой и, упаси Боже, если обед ему чем-то не нравился. Распекал за это более всего.
И он лично поставил Каледину, без скидок на его временное положение и малоопытность, самую сложную задачу – выйти в тыл условному противнику и взять мост, удерживая его до подхода основных сил полка.
– Действуйте, сотник. Лично буду ждать на мосту. Посмотрю, что у Вас получится. В своих действиях – свободны. Но задачу выполнить обязаны.
Алексей сразу же собрал офицеров, унтер-офицеров и ввёл их в курс дела:
– Как будет действовать, друзья? Тут нужен нетрадиционный подход.
Совещались недолго. Конечно, как всегда раздавалась предложения – в конной лаве, одним натиском, лихой атакой…
– На пулемёты? – только и бросил Алексей одну фразу.
И он, выслушав всех, принял решение:
– Действовать будем так: с вечера уходим в обратном направлении от моста, в два часа ночи, постоянно меняя направление. Чтобы исключить все случайности и не дать противнику разведать наши намерения.
– Выходим мы сюда, южнее моста, – он показал на карте, – переправляемся вплавь через реку.
Противника нельзя недооценивать. И Царевский (а Алексей уже успел подружиться с подъесаулом и знал его особый ум и находчивость) – он везде расставит дозоры, разъезды нас перестренут ещё задолго до моста. Поэтому, смотрите, чтобы во время переправы ни стремя, ни уздечка не звякнули. Копыта коней, надёжно, обмотать рогожей. Не доходя до моста пятиста метров – спешиваемся.
На конях остаётся лишь взвод хорунжего Выходцева. Вот вам, братцы, на смерть, в реальном бою, придётся идти.
– Как только я подам сигнал, следить внимательно, – и Алексей на удивление присутствующих, совершенно реально издал утиное кряканье, – вы, в конном строю, бросаетесь на мост, а мы, в пешем порядке, атакуем его охрану, прямо из прибрежных кустов.
– Перед этим – Вы, урядник Шестопалов, с казаками Тимофеевым и Платоновым, снимаете дозор слева, а Вы, вахмистр Плешаков, со своими орлами, справа. Если получится всё тихо – объединяйтесь, и под командой вахмистра Плешакова, с засады, вот в этой рощице, препятствуйте подходу главных сил эскадрона Царевского. Обязательно, хорунжий Трофимов, передайте им два «Льюиса», чтобы было чем сдержать натиск эскадрона. Там дорога узкая, только о двуконь пройти можно, огонь двух пулемётов будет убийственным.
Всё, о чём Алексей говорил сейчас, отрабатывалось в эскадроне за время его недолгого командования. Казаки с охотой и интересом выполняли смелые задумки молодого командира, а другие эскадроны лишь посмеивались над ними:
– И, пехота чумазая! Забыли о славе и удали казачества. Ползаете на брюхе, словно ящерки. Кому это надо?
И когда на одном из таких занятий поприсутствовал сам командир полка, даже он не скрыл своего изумления – на плечах каждого казака был мешок, весь утыканный ветками, травой. Зрелище было настолько непривычным, что даже его зоркий взгляд не заметил эскадрона, затаившегося у дороги, по которой беспечно, в конном строю, передвигался другой эскадрон его полка.
Словно лешие, дружно кинулись люди Каледина к строю, а ещё миг – держали всех коней, перепуганных и всхрапывающих от неожиданности, эскадрона есаула Еланцева, под уздцы.
– Всё, земляки, слезай с коней, вы все – убиты, – весело гоготали казаки Каледина, сдерживая дичащихся коней товарищей, а из карабины, зорким и страшным зрачком, смотрели в переносицу каждому всаднику.
Кошелев даже поёжился. Он зримо представил, что бы произошло в реальном бою, и на разборе учений хвалил Каледина и ставил его в пример всем офицерам полка.