Страница 21 из 61
В полку было выращено шесть полных Георгиевских кавалеров, один из которых – вахмистр Завьялов, до сей поры на службе, несмотря на его почтенные лета. За заслуги, пожизненно, зачислен на службу и ведает шорной мастерской.
Тут же рассказал Алексею о первом эскадроне, обо всех офицерах, в особенности – о командире, войсковом старшине Васильчикове.
– Чином, старше должностного, пожалован лично Государем на прошлогодних учениях. Отличился особо. По заслугам – и честь.
Тут же повернулся к Каледину и просто, как товарищу, сказал:
– И так как Вы, Алексей Максимович, в эскадроне, после командира, старший по чину, остальные офицеры – хорунжие, с завтрашнего дня принимайте эскадрон, командир просится в отпуск, дочь на выданье.
Алексей даже растерялся:
«Как, только день в полку – и эскадрон под начало? Справлюсь ли?»
Почуяв его сомнения, Кошелев сказал:
– А Вы не тушуйтесь. Урядники там опытные, толковые. Я, опять же, не в стороне, рядом, если что – прошу ко мне. И чаще с Хрисанфом Кирилловичем встречайтесь. Он не только мой заместитель, а ещё и друг сердечный. Служаки более опытного не встречал. Во всё вникнет, всё держит под неусыпным контролем. Учитесь у него.
И когда со всеми формальностями было покончено, Алексей был поставлен на все виды довольствия, Кошелев поднялся из-за стола, подошёл к нему вплотную:
– Верю в Вас, Алексей Максимович. В повседневной службе – позволяю шашку отца носить. Неуставная, но память святая, я Вас понимаю, – и он указал на богатый клинок, в серебряных ножнах, на портупее у Каледина через плечо.
В строю – конечно, уставную. А сейчас – идите, устраивайтесь. Хрисанф Кириллович Вас дожидается. Он всех молодых офицеров лично устраивает. Ординарца выберете сами.
Удачи Вам. И – до встречи вечером, в офицерском собрании. Начало в девятнадцать часов.
Алексей вышел из кабинета командира полка. И уже через час устроен был так, что лучше и не пожелаешь. В его распоряжении были две комнатки, уютные, светлые, маленькая кухонька и прихожая с отдельным входом.
Половина Царевского, его соседа, была такой же.
Его дорожные вещи были уже здесь. Он с наслаждением, сам, прибил подарок отца – персидский ковёр на стену, у дивана, повесил на него подаренные отцом шашки – Георгиевскую и старинную, с которой и прибыл в полк.
Тут же достал из дорожной сумы свою, офицерскую, полученную на выпуске из училища, и пристегнул к ремням портупеи. Он решил не выделяться среди офицеров внешними атрибутами, как ни дороги они ему были, а жить и служить по уставу, не давая себе поблажки ни в чём.
Скоро комната приобрела жилой и уютный вид – на полках стояло восемь–девять десятков книг, самых любимых, на стене висели две фотографии, в красивых рамках: на одной был запечатлён его отец, в форме, с орденами, а на другой – Мария.
Вся форма аккуратно висела в шкафу, милая и необходимая утварь – Дуняшки забота, стояла в настенном шкафу на кухоньке, сияя серебром.
Несколько бутылок донского вина и тяжёлые бокалы, с ножками в серебре, уютно устроились на круглом столике в гостиной.
На полу красивыми узорами радовал глаз второй ковёр, который ему подарила Мария накануне его отъезда на службу.
Алексей даже разволновался, так защемило сердце и ему показалось, что это кусочек отчего дома, той жизни, в которой осталась она. Его судьба, переместился вместе с этими милыми вещами к его месту службы.
Он присел на диван и задумался.
С чего начать службу? Как вести себя с личным составом, офицерами? Найти верный тон во взаимоотношениях с руководством полка? Обрести друзей по службе?
Он решительно поднялся и сказал громко, на всю комнату:
– Ладно! Поступай, как велит совесть, – говорил мне отец, – и никогда не жалей о сделанном.
Он приготовил парадный мундир, сдержал искушение и оставил на портупее уставную шашку, надраил до блеска фасонистые сапоги, которые пошил в отпуске у отцовского сапожника, приладил к ним серебряные шпоры – опять же отцовский подарок, и за четверть часа до назначенного времени уже был в офицерском собрании.
– Алёша, друг, как я рад тебя видеть, – раздался зычный голос хорунжего Троепольского, который, курсом ранее его, выпустился из училища и с которым он очень дружил.
– Нашего полку прибыло, – и шумный, всегда веселый Троепольский, заключил его в дружеские объятья.
– И я очень рад, Саша. Это такое счастье – встретить друга.
И только тут Троепольский увидел на его плечах погоны сотника:
– О, Ваше благородие, да Вы – с золотом, – на жаргонно-училищном обратился старинный приятель к своему младшему, по возрасту, но старшему по чину товарищу, – училище завершили, и уже старше меня чином. Молодец!
Я знал, ты был талантливее и даровитее всех.
Ровно в семь часов в зал вошёл командир полка, ведя под руку яркую, удивительно милую и скромную женщину, одетую с большим вкусом, но не вычурно.
Все замерли. Полковник Кошелев в парадном мундире, с Георгиевской шашкой и множеством орденов на груди, подвёл жену к Каледину и представил его ей:
– Знакомьтесь, Наталья Николаевна, это наш новый боевой товарищ, незабвенного Михаила Григорьевича сынок, Алексей Каледин. Сотником из училища выпущен, как золотой медалист.
Алексей благоговейно поцеловал руку жене командира и та, просто и без жеманства, сказала:
– Алексей Максимович, всегда помним Вашего батюшку. И наш дом для Вас всегда открыт.
Обратившись к Кошелеву с доброй улыбкой, произнесла:
– Вы позволите, Ваше Высокоблагородие, первый вальс я танцую с сотником.
Кошелев, с радостию, согласился:
– Да, да, голубушка. Непременно. Если сотник умеет танцевать вальс, а, Алексей Максимович?
– Умею, Юрий Алексеевич. Не подведу, – и он лихо прищёлкнул каблуками. При этом малиновым звоном отозвались и шпоры, даже Кошелев обратил внимание на их необычайно чистый звук:
– Отцовы?
– Да, Ваше… Юрий Алексеевич.
– О. я помню этот звон ещё у войскового старшины Каледина. Ни у кого шпоры так больше не звенели. Чистый какой звук!
– А вы знаете их историю, юноша? – спросил Кошелев у Каледина.
– Нет, Юрий Алексеевич.
– О, это славная история. Эти шпоры преподнесли Вашему отцу невольники, которых мы освободили из турецкого плена. Знаменитый мастер их делал. Из серебра с позолотою, а внутри – какой-то драгоценный камень вделан. Вот он, перекатываясь в серебряном шарике, и издаёт такой звон.
Берегите их. Это священная реликвия, священная память.
– Спасибо, Юрий Алексеевич. Отец не говорил об этом. Запомню навсегда.
Вначале вечера Кошелев представил всем офицерам полка Каледина, которого посадил рядом с собой, по правую руку, и попросил его рассказать о себе.
Все заинтересованно слушали краткий рассказ Каледина. Из-за стола, где сидел заместитель командира полка, молодой, жгучий южанин-подъесаул, задал вопрос, испросив позволения у Кошелева:
– Сотник, расскажите нам о конференции, в которой Вы участвовали. Мы, конечно, всё читали, но многое ведь было и кроме печати.
Каледин основательно рассказал о самой конференции, повторил, сжато, тезисы своего доклада, главное внимание уделил пересказу разговора с Великим князем по завершению конференции.
Офицеры, с большим вниманием, выслушали его сообщение. Было много и иных вопросов, и на все Алексей отвечал обстоятельно и предельно откровенно, ёмко и вместе с тем – кратко.
– Ну, что, друзья, удовлетворили своё любопытство? Тогда позвольте тост – за нашего нового боевого товарища, за добрую и удачную его службу в нашем прославленном полку. Как знать, быть может, Алексей Максимович и свою достойную страницу впишет в его историю, – завершил все расспросы командир полка.
Все офицеры встали, дружно сдвинули бокалы и громко, по традиции, грянули:
– За сотника Алексея Каледина. Нашего боевого побратима. Ура!
Вечер был дивный…
Каледин обратил внимание, что пили офицеры мало. Гораздо важнее был интересный разговор. Многие, в ходе вечера, вставали, подходили к роялю, играли марши, старинные казачьи песни и пели.