Мельбурн – Москва

Тогда, в раннем детстве, я никогда не задавала папе вопросов типа: «Для чего мы сюда приехали? Где наш дом? Где мама? Почему с нами нет Мишки?» Не спрашивала и позже – когда мы уже переехали в Мельбурн, и я достаточно повзрослела. Зачем спрашивать, если ответ, я знала, находится в моей памяти – мне нужно было лишь осознать смысл запечатлевшейся в детском мозгу сцены на кухне, а помнила я все, до единого слова и жеста родителей. Почему? Потому что тот день полностью изменил мою жизнь. Никого ни о чем не спрашивая, я пыталась до всего дойти сама. Сколько мне было, когда пришло понимание, – четырнадцать, пятнадцать? Не помню, но знаю точно: именно тогда я твердо решила все отсечь и забыть. Навсегда. Так зачем теперь, когда мне больше двадцати, вновь вызывать откуда-то этот кошмар?

– Я помню все, что надо, папа, – твердо сказала я, – ты знаешь, какая у меня хорошая память. Но ее я не хочу помнить. И… я не хочу ничего о ней знать.

Папа печально вздохнул.

– Хорошо, не будем об этом, я только хотел сказать…. Это она, – он провел пальцем по прекрасному лицу томно смотревшей с фотографии женщины, – твоя мама. Когда-то я безумно любил ее, потом презирал и ненавидел, а теперь… не знаю. Наверное, каждый имеет право выбирать в жизни свой путь. Если без меня тебе вдруг станет очень одиноко и горько….

– Нет! – закричала я. – Папа, разорви эту фотографию, пожалуйста, я никогда, слышишь, я…. Иначе, я сама разорву!

– Погоди, не кричи, не перебивай, мне трудно говорить. Не вини ее, она… Я помню тот день – лето… рано, а солнце уже взошло. Вышел из дому на работу, а она мела тротуар у подъезда. В грязном халатике, на волосах какая-то жуткая косынка. Остановилась на минуту, посмотрела на меня, улыбнулась, сказала: «доброе утро». Как она была красива, боже мой! В тот день я потерял голову, Иногда говорю себе: надо было думать, ей было только девятнадцать, а мне уже тридцать восемь, и я был достаточно опытен в отношениях с женщинами. Но когда вспоминаю ее…. Нет ни о чем не жалею, у меня было десять лет счастья, и у меня осталась ты. Ты… похожа на нее, те же глаза, тот же рот, такие же волосы – пышные, хотя и светлые. Не уничтожай фотографию. Так вот, что я хотел сказать? Да, вот что: у тебя есть два брата, Мишу ты помнишь, – голос его задрожал, и по исхудавшей щеке неожиданно покатилась слеза, – младшего ты никогда не видела, но… он тоже твой брат, у вас троих одна мать. Я… просил Сэма Доули найти их, они живут в США. Я не хотел ничего о ней знать все эти годы, но ты должна. И если вам когда-нибудь придется встретиться, помни одно: это твоя мать, и я… я любил ее.

– Хорошо, папа.

Не сказав больше ни слова, я положила фотографию вместе с альбомом на прежнее место, заперла потайной ящик секретера на ключ и мысленно пообещала себе никогда больше его не отпирать.

На следующий день папы не стало. Прощаясь с ним перед кремацией, я сунула ключ от секретера в карман его пиджака, коснулась губами холодного лба, а потом долго следила глазами за медленно вплывающим в дверцу печи гробом.

Глава третья

После похорон Марудины провели в Мельбурне еще две недели, опасаясь оставить меня одну, потом вернулись в Сидней. Ехать с ними я наотрез отказалась – нужно было начинать другую жизнь. Без папы. Через неделю после их отъезда позвонила Грэйси.

– Прими мои соболезнования, Натали, дорогая, прости, что не могла сделать это раньше – почти месяц провела в Новой Зеландии. Работа. Увидимся?

Мы встретились через день в том же кафе в Шампань Лонж, и вид у Грэйси был крайне утомленный.

– Ты не больна? – невольно вырвалось у меня.

– Хуже, – она слабо улыбнулась и махнула рукой, – целый месяц проработала в кабинете семейного врача помощницей медсестры. Пациентка и ее муж пытались сфабриковать обвинение в неэтичном поведении, устраивали всевозможные провокации. Собирались содрать с бедняги крупную компенсацию – суды обычно в таких случаях принимают сторону пациентки. Хорошо, он вовремя подсуетился обратиться к нам. Теперь они будут сами платить по полной за ложное обвинение.

– Но как же? – ужаснулась я. – Ты ведь не имеешь права фиксировать на видео момент осмотра.

– Конечно, нет, а то все было бы в сто раз проще. Но есть моменты, которые юридически мы имеем право фиксировать, и это очень кропотливая работа. Детектив-профессионал должен быть подкован в юриспруденции. Ладно, как у тебя идут дела, Натали?

Я лишь пожала плечами – как могли у меня идти дела? Не было папы, а все оставалось прежним.

– Стараюсь оттянуть момент, когда придется разбираться в своих финансовых делах, – я тяжело вздохнула.

– Это неминуемо, – сочувственно отозвалась Грэйси, – нам с Денисом здорово повезло, что всем занимается дедушка, хотя доход нашей семьи, разумеется, много меньше твоего.

Действительно, им здорово повезло, а вот мне придется общаться с агентом по недвижимости и знакомиться с отчетом о полученных доходах. Придется иметь дело с менеджером, который перечисляет мне дивиденды с акций компании, а также с адвокатом, контролирующим правильность начисления налогов. В принципе, можно всего этого и не делать – просто использовать те суммы, которые поступают на мой банковский счет, – но папа советовал всегда и все держать под личным контролем.

– Если честно, Грэйси, мне это кажется странным, но я еще живу. Кстати, два дня назад я оставила работу в компании. Окружающие считают это естественным – ведь мне осталось менее полугода до окончания университета.

– Наверное, предполагается, что через полгода ты вернешься? – с легким смущением в голосе она отвела глаза.

– Пока в разговоре со мной кто-нибудь нет-нет да вставит «когда ты, Натали, опять приступишь к работе….». Но ты ведь знаешь, что у меня другие планы. Да, и еще: с сентября начну посещать краткие курсы по праву. Ты права – детектив должен быть юридически подкован, – я со смехом процитировала фразу с сайта моих курсов по праву при мельбурнском университете Ля Троб: – «Вы изучите право и научитесь использовать это с максимальной пользой для клиента».

Грэйси смотрела на меня долго и задумчиво, и постепенно в ее взгляде появилось нечто вроде понимания.

– Знаешь, Натали, давай, закажем еще кофе, – она подождала, пока официант поставит перед нами чашки, высыпала в свой кофе сахар, помешала и только после этого вновь заговорила: – Скажи, ты сама себя понимаешь?

– Думаю, да, – с некоторым вызовом в голосе ответила я, тоже бросая в кофе сахар.

– Прежде ты была вполне довольна своей жизнью и выбранной специальностью. Работа менеджера по персоналу тебя устраивала, тебе нравилось общаться с людьми, а потом вдруг….. Ты можешь продолжить свое образование и получить степень доктора психологии, я знаю тебя и вижу, что это твое. Быть детективом – не твое.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, Натали. Папа был прирожденным детективом, Сью тоже, – голос ее слегка дрогнул, – а вот я нет. Я просто вношу свою лепту в семейный бизнес, после гибели Сью постаралась сохранить агентство. Сначала делала это в память о папе, теперь ради Дениса – он увлечен работой со своей программой, ему нужна база. Я много работаю, потому, что нам нужны деньги, но не собираюсь всю жизнь оставаться детективом – хочу получить степень доктора права и стать барристером, а это еще три года учебы. Говорю это, чтобы ты поняла: лично для меня работа детектива – всего лишь способ выжить.

– А для Сэма? – наши взгляды встретились, но я не стала отворачиваться, и смотрела прямо ей в глаза, хотя чувствовала, что румянец заливает мне щеки.

– Сэм, он такой же, как папа и Сью, фанат своего дела, но ведь ты не Сэм! Пойми, если ты не рождена стать детективом, то ничто не сможет этого изменить. Никакое чувство…. Я имею в виду…..

Тут тактичная Грэйси сбилась и умолкла – разумеется, она прекрасно понимала, какое чувство я испытываю к Сэму, но говорить об этом без моего дозволения считала себя не вправе. Я решила такое дозволение ей дать.