Мельбурн – Москва

К счастью, перед тем, как самолет приземлился в Москве, я увидела, что другие пассажиры достают из сумок толстые свитера, и, забежав в туалет, поддела подаренный Грэйси комплект термобелья для аквалангистов. Только это и помогло мне не околеть в первые часы пребывания на родине. В плохо отапливаемом такси, на котором я добиралась из Домодедово в Бутово, у меня зуб на зуб не попадал, успокаивала лишь мысль, что заказанную онлайн «подростковую» теплую одежду уже доставили по московскому адресу Дениса.

Когда Сергей Денисович открыл дверь, я посиневшими губами начала было произносить слова приветствия, но не успела закончить, потому что он крепко обнял меня и расцеловал в обе щеки.

– Добро пожаловать домой, Наташенька. Замерзла?

– Д-да.

– Тогда первым делом горячего чаю.

После трех чашек чая с малиной я перестала трястись и, оглядевшись, пришла в полное недоумение – Денис говорил, что его дед живет в просторной однокомнатной квартире. Однако подобного я себе и представить не могла – в Австралии самые жалкие однокомнатные квартиры в домах для эмигрантов имеют спальню, комнату для гостей и столовую с примыкающей к ней кухней. Чтобы лучше все осмотреть, я специально лишний раз сбегала в туалет – может, где-то еще есть незамеченное мной помещение. Нет – только комната, кухня и санузел.

Выйдя из ванной, я твердо сказала:

– Простите, Сергей Денисович, но я вас сильно стесню. Думаю, лучше мне позвонить в какой-нибудь отель и….

– Не говори ерунды, – нахмурившись, прервал меня он, – у Дениски на кухне компьютер, поэтому он велел мне уложить тебя там, на его место – сказал, компьютер тебе будет нужен. А так, если тебе на кухне плохо, то можешь в комнате ложиться, я на кухню пойду.

– Что вы, Сергей Денисович, я совсем не потому, просто у вас такая маленькая квартира, что мне неловко вам мешать.

– Какая же она маленькая? – в голосе его слышалась легкая обида. – Комната двадцать метров, кухня одиннадцать, сюда слона можно поместить, не то, что девчушку вроде тебя. Конечно, в Австралии, может, другие мерки, но ты же, как мне Дениска говорил, урожденная москвичка? Или я что-то напутал?

– Нет-нет, все правильно. Но папа увез меня отсюда в пять лет, я мало, что помню.

Сергей Денисович широко улыбнулся.

– Ну вот, теперь и вспоминай – каково оно жить дома. Мы, москвичи, всякого навидались. Папа-то твой сам из коренных москвичей?

Я покачала головой.

– Нет. Он вырос в Москве, но родился в Харбине.

Представить себе трудно, в какой восторг привели Сергея Денисовича мои слова.

– Подумать только! – он даже руками всплеснул. – Харбин, харбинские русские! Целая ветвь российской истории, но у нас очень мало об этом известно.

– Это из-за того, что до сих пор не отменен приказ НКВД два нуля пять девять три от тридцать седьмого года, – объяснила я, вспомнив рассказы папы и дяди Ромы Марудина, – а согласно этому приказу все служащие КВЖД объявлены предателями родины.

– КВЖД это, если я не ошибаюсь, Китайско-Восточная железная дорога, верно? – уточнил он.

– Да, верно. Папин дед работал там еще до Октябрьской революции – согласно договору России с китайцами, железную дорогу обслуживали русские путейцы. Когда советское правительство продало КВЖД японцам, русским предложили вернуться в СССР, но многие остались и продолжали работать, папин дед тоже. Им просто некуда было ехать, понимаете? В Харбине дом, работа, друзья, а в Советском Союзе никого из родных уже не осталось – кто-то уехал, кого-то расстреляли. Многие ведь были из дворянских семей.

Сергей Денисович кивнул.

– Конечно, все понятно, Наташенька, не надо так волноваться.

Я волновалась, потому что всегда волновались папа с дядей Ромой, вспоминая свою прошедшую в Харбине юность. И еще потому, что дед Дениса первым из всех моих знакомых заинтересовался харбинским происхождением папы. Сама я тоже мало об этом думала – ну, из Харбина, так из Харбина. В Австралию постоянно приезжают люди со всех уголков планеты, чему тут удивляться?

– Когда в тридцать шестом советские войска вошли в Харбин, всех служащих КВЖД объявили предателями за то, что они работали на японцев. Их вывезли в СССР и расстреляли. И папиного деда тоже.

– В то время везде по стране расстреливали ни за что, – вздохнул Сергей Денисович, – не только в Харбине.

– Многих расстрелянных и репрессированных позже реабилитировали, а харбинцы до сих пор так и считаются предателями. Но ведь они просто работали, они не предавали свою страну, – возмущенно сказала я, – не предавали!

Когда к нам в Мельбурн приезжал дядя Рома Марудин, они с папой могли часами предаваться воспоминаниям. Из их рассказов я знала, что папин дед и бабка были арестованы и расстреляны чекистами, а папиного отца, Михаила Воронина, укрыла у себя семья его школьного друга Леонида Марудина. Марудиных НКВД не трогало – на КВЖД они не работали, у них была своя скотобойня. Михаила родители Леонида удержали у себя почти насильно – он рвался бежать к родителям – и этим спасли. Ему было уже шестнадцать, а в Советском Союзе расстреливали и двенадцатилетних.

Михаил так и остался в их семье, позже они вместе с Леонидом окончили Харбинский университет и почти одновременно женились на дочерях известного востоковеда профессора Шипулина. Михаил – на старшей, Екатерине, Леонид – на младшей, Вере. Мой папа и дядя Рома Марудин – их дети и, следовательно, двоюродные братья.

Заслушавшийся Сергей Денисович спрашивает:

– А когда же семья твоего папы вернулась в Союз? – и тут же спохватывается: – Ой, Наташенька, ты, наверное, устала с дороги, а я, старый, тебя разговорами донимаю. Давай, располагайся здесь, отдохни с дороги, а я пойду поработаю.

Но я вижу, что ему не хочется прерывать наш разговор – во-первых, интересно, во-вторых, столько времени один, без Дениса, и не с кем просто так посидеть на кухне и в домашней обстановке поболтать. Поэтому я наливаю себе еще одну чашку чаю и кладу на блюдечко варенье – чтобы показать, что пока не собираюсь вставать из-за стола.

– Да нет, совсем я не устала, не уходите, Сергей Денисович.

Он уже привстал было с табуретки, но тут же с удовольствием опустился обратно, и я продолжила рассказ о том, как в сорок восьмом профессор Шипулин, отец Екатерины и Веры, получил приглашение приехать в Московский университет. По приезде в Москву он прислал дочерям письмо, сообщив, что они с матерью доехали, устроились, и все в порядке. Это письмо оказалось единственным – больше Екатерина с Верой не получили ни одного сообщения. После двух лет безуспешных поисков они решили, что их родители, как и многие харбинские репатрианты, сгинули в застенках НКВД.

Шли годы, умер Сталин, расстреляли Берию. Советское правительство, нуждавшееся в рабочих руках, начало кампанию по возвращению харбинских русских в Союз. Им обещали всяческие блага и сулили чуть ли не райскую жизнь на исторической родине, строящей социализм. Разумеется, после всего пережитого ни Воронины, ни Марудины на подобные посулы не поддались бы, но к середине пятидесятых отношение китайцев к русским настолько ухудшилось, что иного выхода, казалось, не было.

Воронины уезжали первыми с большой группой репатриантов, в распоряжение которых советское правительство предоставило три вагона, для вывоза имущества. На всякий случай сестры договорились, что, обустроившись в Союзе, Екатерина пошлет Марудиным телеграмму, и, если все в порядке, те выедут следом.

Телеграммы Леонид и Вера ждали долго, но так и не дождались. Немудрено – едва репатрианты пересекли границу СССР, как их прямиком отправили в Казахстан, поднимать целину. Всем выдали ватники с телогрейками, шапки-ушанки и сапоги, других вещей у приехавших на родину харбинцев не осталось – три вагона с нажитым за десятилетия имуществом так и канули в неизвестность.

Пока папа жил и учился в каком-то интернате – в стране Советов все дети должны были учиться! – Воронины старшие под завывание вьюг и суховеев поднимали целину. Жаловаться и роптать на обман было опасно – поднимать целину в те годы считалось не наказанием, а великой честью. К счастью Екатерина сохранила единственное письмо от родителей с их адресом и после долгих колебаний – ведь отец мог оказаться «врагом народа» – все же рискнула им написать. Письмо шло очень долго, но дошло. Профессор Шипулин, как оказалось, все еще работал в Московском университете и жил в Москве. Адрес у Шипулиных теперь был другой, не тот, что на конверте, но, к счастью, на почте кто-то знал, куда они переехали, и письмо Екатерины, в конце концов, доставили по назначению. Все эти годы Шипулины тщетно пытались найти дочерей – письма их до Харбина не доходили, на запросы ни одно ведомство не давало ответа.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.