Пятый свидетель

Судья Стивен Флаэрти вытащил дело Треммел из стопки и положил наверх, чтобы потрафить журналистам. Андреа Фриман, прокурор, назначенный округом, зачитала обвинения, и судья установил срок заседания на следующую неделю. До этого момента Треммел не должна была делать никаких заявлений. Вся эта рутинная процедура была проведена очень быстро. Флаэрти уже было собирался объявить короткий перерыв, чтобы пресса могла собрать свое оборудование и удалиться, но тут слово взял я и внес ходатайство об установлении залога для моей клиентки. Побочной причиной, чтобы сделать это, было желание посмотреть, как отреагирует обвинение. Иногда мне везло, и обвинитель, ратуя за крупную сумму залога, отчасти раскрывал свою будущую стратегию и имеющиеся у него в наличии доказательства.

Но Фриман была слишком хитра, чтобы допустить такую оплошность. Она лишь сказала, что Лайза Треммел представляет собой угрозу для общества и ее не следует отпускать под залог — во всяком случае, на этой стадии процесса. Она отметила, что человек, явившийся жертвой преступления, действовал не единолично, а был лишь звеном цепи в деле о лишении Лайзы права на собственность. Следовательно, другие люди и учреждения, составляющие эту цепь, могут оказаться в опасности, если Треммел отпустят на свободу.

Ничего нового для себя я не услышал. Было с самого начала очевидно, что обвинение использует в качестве мотива убийства Митчелла Бондуранта отъем дома у Лайзы. Фриман сказала только то, что является стандартным аргументом против залога, но не выдала ничего, что касалось ее плана выстраивания обвинения. Она была хорошим прокурором, и нам доводилось встречаться с ней по другим делам. Насколько помнится, я проиграл их все.

Когда настала моя очередь, я возразил, что нет никаких признаков, не говоря уж о доказательствах того, что Треммел может либо угрожать обществу, либо предпринять попытку скрыться. Без таких доказательств судья не имел оснований отклонить ходатайство о залоге.

Свое решение Флаэрти разделил между нами ровно пополам, присудив победу защите тем, что разрешил освобождение под залог, и выигрыш обвинению — тем, что назначил залог в размере двух миллионов долларов. Результат сводился к тому, что Лайза не могла уйти из тюрьмы. Она должна была либо представить гарантию наличия у нее доходов или собственности стоимостью не менее двух миллионов, либо найти поручителя. Поручительство требовало уплаты десятипроцентного аванса, то есть двухсот тысяч наличными, о чем не могло быть и речи. Так что она оставалась в тюрьме.

Наконец судья объявил перерыв, что давало мне несколько минут для разговора с Лайзой, прежде чем ее уведут. Пока журналисты покидали зал суда, я еще раз строго предупредил ее держать рот на замке.

— Лайза, теперь, когда к делу приковано внимание прессы, это еще более важно. Они могут попытаться добраться до вас в тюрьме — либо напрямую, либо через ваших сокамерниц или посетителей, которым, с вашей точки зрения, можно доверять. Так что помните…

— Ни с кем не разговаривать. Я это усвоила.

— Отлично. Теперь я хочу, чтобы вы знали, что сегодня мы со всеми моими сотрудниками собираемся, чтобы обсудить ход дела и выработать стратегию. У вас есть что-нибудь, что вы могли бы предложить нам для обсуждения? Что-нибудь, что может нам помочь.

— У меня есть только один вопрос, лично к вам.

— Что за вопрос?

— Почему вы ни разу не спросили меня, совершила ли я на самом деле то, в чем меня обвиняют?

Я увидел появившегося судебного пристава, он встал в дверях за спиной у Лайзы, готовый увести ее.

— Мне нет необходимости спрашивать вас об этом, Лайза, — сказал я. — Чтобы делать свою работу, мне не нужно знать ответа на этот вопрос.

— Тогда мне жаль, что у нас такая система правосудия. Я не уверена, что хочу иметь адвоката, который мне не верит.

— Что ж, выбор за вами. Не сомневаюсь, что адвокаты, которые пожелают взять ваше дело, выстроятся в очередь перед зданием суда. Но никто из них не знает обстоятельств этого дела и дела об отчуждении вашего дома так, как я, а если они будут говорить, что верят вам, это еще вовсе не значит, что так оно и есть. Я предпочитаю избегать подобной чуши. Мой девиз: не спрашивают — не отвечай. И это касается обеих сторон. Не спрашивайте меня, верю ли я вам, и мне не придется вам ничего говорить.

Я сделал паузу, чтобы увидеть, захочет ли она мне возразить. Она не захотела.

— Ну так как? Будем работать вместе? Мне совершенно ни к чему напрягаться, если вы собираетесь искать мне замену в лице кого-нибудь, кто будет вам верить.

— Думаю, будем работать вместе.

— Вот и хорошо. Я навещу вас завтра, чтобы обсудить наше дело и направление, в котором мы будем двигаться. Надеюсь, к тому времени мой сыщик соберет предварительные сведения об имеющихся у обвинения доказательствах. Он…

— Можно мне задать еще один вопрос, Микки?

— Разумеется, можно.

— Вы не сможете одолжить мне денег для залога?

Меня это ничуть не удивило. Я давно потерял счет клиентам, которые обращались ко мне с подобной просьбой. Правда, о такой сумме речь шла впервые, но я сомневался, что это был последний случай, когда клиент просит у меня в долг.

— Этого я сделать не могу, Лайза. Во-первых, у меня нет таких денег, во-вторых, по закону адвокат не имеет права вносить залог за собственного клиента. Так что здесь я вам помочь не могу. Что вам нужно сделать, так это привыкнуть к мысли, что вы останетесь в заключении, по крайней мере на время процесса. Залог установлен в размере двух миллионов, это означает, что вам потребуется минимум двести тысяч, чтобы внести аванс. Это очень большая сумма, Лайза, и даже если бы она у вас была, я бы потребовал половину в уплату услуг защиты. Так что в любом случае вы пока останетесь в тюрьме.

Я улыбнулся, но она не видела ничего забавного в том, что я ей сказал.

— А если вы вносите такой аванс, вам его возвращают после суда? — поинтересовалась она.

— Нет, деньги отходят поручителю в оплату риска, поскольку, если вы сбежите, именно с него потребуют все два миллиона.

Лайза взорвалась.

— Я не собираюсь сбегать! — закричала она. — Я намерена оставаться здесь и бороться. Просто я хочу быть со своим сыном. Ему нужна мать.

— Лайза, я не имел в виду лично вас. Я просто хотел объяснить, как действует система залога и поручительства. В любом случае судебный пристав, который стоит в дверях, и так уже проявил большое терпение. Вы должны идти с ним, а мне необходимо вернуться к работе над вашей защитой. Поговорим завтра.

Я кивнул приставу, и он подошел, чтобы увести Лайзу в охраняемый бокс. Когда они выходили через его дальнюю стальную дверь, ведущую на тюремную территорию, Лайза обернулась и посмотрела на меня испуганным взглядом, хотя никак не могла знать того, что ждет ее впереди, и того, что это лишь начало самого ужасного испытания в ее жизни.

Андреа Фриман задержалась, разговорившись с коллегой-прокурором, и это позволило мне присоединиться к ней, когда она выходила из зала суда.

— Не хотите перехватить чашечку кофе и поболтать? — спросил я, догнав ее.

— А вам разве не нужно поговорить со своими людьми?

— С моими людьми?

— Ну, с теми, что обвешаны камерами. Они наверняка выстроились за дверью.

— Я бы предпочел поговорить с вами, в том числе мы могли бы обсудить и линию поведения с прессой, если хотите.

— Думаю, несколько минут я могу вам уделить. Предпочитаете спуститься в нижний буфет или пойти со мной и выпить прокурорского кофе?

— Давайте спустимся вниз. У вас мне придется постоянно озираться.

— Из-за вашей бывшей жены?

— Из-за нее и из-за других, хотя в настоящий момент мы с моей бывшей в хорошей фазе отношений.

— Рада слышать.

— Вы знакомы с Мэгги?

В ван-нуйсском округе работало по меньшей мере восемьдесят заместителей главного окружного прокурора.

— Шапочно.

Мы покинули зал суда и остановились плечом к плечу перед толпой репортеров, чтобы объявить, что не будем комментировать дело на столь ранней стадии. Когда мы направлялись к лифту, не менее полудюжины корреспондентов, большей частью не местных, сунули мне свои визитки — «Нью-Йорк таймс», Си-эн-эн, «Дейтлайн», «Салон» и их общий Священный Грааль — «60 минут». Менее чем через сутки после того, как отыскал в Южном Лос-Анджелесе стоивший всего лишь 250 долларов в месяц договор по делу о конфискации дома, я превратился в ведущего адвоката, неожиданно получив дело, которое обещало стать важнейшим событием современной финансовой эпохи.