Священная земля

— Миссис Докстейдер...

— Зови меня Кэтлин, пожалуйста.

— Почему мама сбежала?

— Потому что мы требовали, чтобы она переехала в дом для матерей-одиночек и сохранила свою беременность в тайне. Потом мы собирались отдать ребенка одной из сестер Германа. Герман — мой муж, отец Моники. Младенца воспитали бы как двоюродного родственника. Мы считали, что ранний ребенок только разрушит жизнь Моники.

После того как она сбежала, мы просто не знали, что нам делать. Для Германа она была маленькой принцессой, светом в окошке. Когда она нас покинула, у него внутри что-то оборвалось. Мы давали объявления во всех крупных газетах страны, умоляли ее вернуться домой с ребенком. Но... больше о ней мы ничего не слышали.

— Вы знаете, кто мой отец? — прошептала Эрика.

— Моника никогда не рассказывала нам. — Кэтлин достала из сумочки платок с вышитыми инициалами. — Я понятия не имею, кто он. Она не была плохой девочкой. Просто ее переполняла энергия и жизнь. Ты не представляешь, сколько раз с того дня я жалела о том, что мы с отцом наговорили ей! Она хотела родить ребенка дома. Она осталась бы с нами.

Кэтлин взглянула на Эрику блестящими, ранимыми глазами.

— Ты выросла бы в нашем доме.

— Просто не знаю, что и сказать.

Кэтлин промокнула глаза платком.

— Я тоже. Нам потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть.

Они смотрели друг на друга. Молодая женщина разглядывала лицо пожилой, пытаясь найти сходство — у обеих был одинаковый вдовий пик. Пожилая рассматривала лицо, которое могло быть таким же, как у ее дочери в тридцать лет.

— А можно мне посетить пещеру? — попросила Кэтлин.

— Пещеру?

— Да, если это не запрещено.

Джаред проводил их вниз по подмосткам, помогая пожилой женщине спускаться по ступенькам, пока Эрика доставала ключ от замка на охранных воротах. Внутри она включила люминесцентное освещение, купающее пещеру в причудливом сиянии, озаряя деревянные балки и подпорки, рвы, выкопанные в полу, стену с алым и золотым солнцами и загадочными символами и, наконец, Прародительницу, мирно лежавшую на боку под прозрачным защитным чехлом, похожим на стеклянный саркофаг.

Вздох Кэтлин прошелестел, словно легкий ветерок.

— Я все знаю об этой пещере, — тихо сказала она, будто не желая тревожить сон Прародительницы, — рисунки на стене, слова Примера Мадре. Все, как я себе и представляла.

Эрика удивленно посмотрела на нее.

— Вы уже бывали здесь?

— Нет, нет. Каньон засыпали до моего рождения. Просто мне о ней рассказывали.

— Кто?

Она улыбнулась.

— Человек, который написал полотно, висящее в моей гостиной. Женщина, которая построила тут приют под названием Церковь Духов. Сестра Сара, моя мать. Твоя прабабка. Я была плодом ее запретной любви. И причиной, по которой она исчезла.

* * *

— Моя мать всегда знала, что в пещере кто-то похоронен, — сказала Кэтлин. Они вместе с Эрикой сидели в залитой солнцем гостиной миссис Докстейдер, листая фотоальбомы, рассматривая газетные вырезки и памятные вещи. — Она чувствовала это, хотя у нее не было никаких доказательств. Она даже утверждала, что призрак, обитавший в пещере, приказал ей построить Церковь Духов прямо здесь.

— Что с ней случилось? Почему она пропала?

— У нее была любовная связь с женатым человеком, но жена не давала ему развод. Когда мама узнала, что беременна, она поняла, что это расстроит ее последователей, поэтому предпочла исчезнуть. Она переехала в небольшой городок, где не было кинотеатров и люди не могли узнать ее. Там я родилась, и она воспитывала меня в одиночку. Я никогда не видела своего отца. Даже не знаю, общались ли они друг с другом после случившегося. Единственное, что мне известно, — это была очень печальная история. Мама умерла, когда мне исполнилось двадцать два года. Ее похоронили на кладбище в моем родном городке. Там и по сей день никто не подозревает, что женщина в той могиле на самом деле знаменитая сестра Сара.

— Значит, вот почему вы хотели, чтобы моя мать отказалась от ребенка?

Кэтлин грустно улыбнулась.

— Подрастая, я видела страдания матери. Она пыталась скрыть их, но ребенок чувствует подобные вещи. Я знала, что она стала изгоем, потому что была незамужней женщиной с ребенком. И я знала, что этот позор лег и на меня. Она выдавала себя за вдову, и поэтому мы жили во лжи. Мы не хотели, чтобы Монике довелось пережить то же самое.

Эрика с трудом могла осмыслить все услышанное. Она ощущала себя умиравшим от голода человеком, которого привели на пышный банкет. Фотографии и истории, похожие на нее люди — огромная семья теток, дядек и кузенов с кузинами, дедушек, бабушек и прадедов до самых давних времен.

— Это, — продолжала Кэтлин, — Дэниел Гудсайд. Он был капитаном бостонского клипера. Я нашла эту фотографию в старом сундуке, там лежали два портрета, сделанные в 1875 году. В другой рамке была женщина, но бумага совсем заплесневела, и спасти снимок не удалось. На оборотной стороне я разобрала ее имя: Марина, жена Дэниела. Ничего не знаю ни о Марине, ни о том, какая у нее была фамилия. Думаю, что она тоже жила в Бостоне. Видишь, он потерял руку, возможно, на гражданской войне. Он был художником.

На следующей странице находилась небольшая акварель кисти Дэниела Гудсайда, написанная в 1830 году, — «Шаманка племени топаа, живущая в миссии Сан-Габриел».

— Топаа, — пробормотала Эрика. — Никогда не слышала о таком племени.

Кэтлин закрыла книгу и встала.

— Может быть, он имел в виду тонгва? В ту пору была полная чехарда с толкованием имен и слов. Пойдем, я проведу для тебя экскурсию по дому.

Она взяла Эрику под руку.

— Отец моего мужа — твой прадед — завез первые финиковые пальмы из Аравии и основал ферму в 1890 году. Я вышла замуж за его сына в 1946 году, сразу после войны. Мне было восемнадцать. Твоя мать родилась через два года, в 1948.

Их прервала горничная, сообщившая Эрике, что ее зовут к телефону. Это был Джаред.

— Лучше поскорей возвращайся. Тут творится нечто совершенно невероятное.

* * *

Из дома на колесах доносился задорный смех. Гостьей Джареда оказалась крупная женщина с румяными щеками и крепким рукопожатием.

— Доктор Тайлер, меня зовут Ирэн Янг. Я привезла вещь, которая может вас заинтересовать. Вообще-то я работаю учительницей физкультуры в Бэйкерсфилде, но у меня есть хобби — генеалогия. Я отслеживаю свое родовое древо. А увидев в выпусках новостей репортаж о том, что вы нашли дарственную на ранчо, принадлежавшее семейству Наварро, поняла, что непременно должна встретиться с вами. — Она опустила руку в большую наплечную сумку и вынула из нее кожаную папку. — Я проследила предков по материнской линии до семьи с фамилией Наварро, которая жила на ранчо Палома. Вот их фотография. — Она протянула очень старый снимок в защитной пластиковой рамке. — Там сзади что-то написано. Фото было сделано в 1866 году по случаю дня рождения этой женщины. — Она указала на величавую пожилую даму, сидевшую в центре группы людей, напоминающих собравшуюся вместе семью.

Ирэн объясняла, что связывалась со многими потомками людей с этого снимка, но имен одной пары ей установить не удалось. Она ткнула в них пальцем.

Эрика, прищурившись, рассматривала однорукого человека в заднем ряду.

— Господи! Это же Дэниел Гудсайд. Мой предок.

— Что! — воскликнул Джаред, разглядывая снимок.

— Гудсайд? — переспросила Ирэн. — Так его звали? Я полагаю, что он был женат на женщине, сидящей рядом с ним.

— Значит, это Марина, — сказала Эрика, вспоминая то, что ей рассказывала Кэтлин.

— Она очень похожа на женщину в центре. Глава рода, Анжела Наварро. Следовательно, жена Гудсайда тоже была Наварро.

— Моя бабушка сказала, что не знала девичьей фамилии Марины и считала ее уроженкой Бостона. Боже мой... Получается, что это я родственница Наварро?