Ромэна Мирмо

Увидев молодого человека, тетя Тина издала радостно-удивленное восклицание, тотчас же подхваченное тетей Ниной:

— Как? Это вы, месье де Клерси? Какими судьбами?

Тетя Тина и тетя Нина, забыв про свои кофты и утренние чепцы, высунулись из окна, плечо к плечу, разглядывая гостя. Они взирали на него с восторгом. Все эти две недели, что Пьер де Клерси гостил в Аржимонском замке, они сходили по нем с ума. Достоинства, изящество, красота молодого месье де Клерси были одним из излюбленнейших предметов их бесед. В нем барышни де Жердьер восхищались всем: покроем платья, прической, цветом глаз. Тетя Тина и тетя Нина единодушно пели ему хвалы. Пьер де Клерси покорил их в первый же свой приезд в Ла-Фульри, куда явился в обществе своего брата и мадам де Вранкур. Разумеется, барышни де Жердь ер признавали, что месье Андрэ де Клерси безукоризнен, но Пьеру они отдавали полное предпочтение. Пьер де Клерси это видел, потешался этим, но, в сущности, это ему льстило. Эта дань восхищения его особе и его юности со стороны этих старых парок была ему приятна. И всякий раз, когда он являлся в Ла-Фульри, он старался быть с ними как можно любезнее. Он шутил с ними, воровал у них буль-де-гомы и мятные лепешки и грозился, что в один прекрасный день похитит их на автомобиле и помчит их со скоростью восьмидесяти километров в час. При этой угрозе тетя Тина и тетя Нина поднимали визг. Автомобиль внушал им смешанное чувство любопытства и страха. Они ни за что бы не сели на эту дьявольскую машину. Они предпочитали свой шарабан и свою старую лошадь. И все же они смотрели не без восхищения на магический экипаж, остановившийся у Ла-Фульри.

На вопрос старых дев Пьер де Клерси отвечал смехом:

— Да, представьте, это я, мадемуазель де Жердьер! На этот раз я явился вас похитить. И по-настоящему!

С легкостью своих лет он ухватился за подоконник и подтянулся на руках. В восхищении, тетя Тина и тетя Нина закричали, суетясь и кудахча, как старые курицы:

— Перестаньте, месье Пьер, вы разобьетесь.

Но Пьер де Клерси исполнил ловкий подъем на руках и проворно соскочил в столовую. Подбежав к барышням де Жердьер, он поцеловал им руки, затем, засунув пальцы в мешок с буль-де-гомами, оглянулся кругом и приветствовал широким жестом мифологические рисунки, расстилавшие по стенам свое напыщенное и бледное витийство.

— Дорогие хозяйки, на этот раз я вас еще пощажу. Я вас не похищу, но мне нужен заложник. И вот с чем я приехал. Уже два дня, как мадам Мирмо не появлялась в Аржимоне, и без нее больше не могут быть; ее требуют громогласно. Ввиду чего мадам де Вранкур возложила на меня поручение привезти мадам Мирмо к завтраку. Поэтому я вас приглашаю, дорогие хозяйки, поставить мадам Мирмо в известность о том, чего от нее ждут, иначе я увожу вас самих, не дав вам даже времени надеть шляпы.

Тетя Тина и тетя Нина взирали на Пьера де Клерси с забавным умилением. Они словно говорили: какой он милый! Тетя Тина первая обрела дар речи. Она волновалась:

— Ну конечно же, нужно сказать Ромэне. Где она? В саду, должно быть; скорее, скорее, Нина.

Можно было подумать, они сердятся на Ромэну за то, что ее нет и что она медлит, хотя бы лишь минуту, исполнить волю Пьера де Клерси; но когда тетя Нина уже собралась идти на поиски племянницы, дверь столовой отворилась и мадам Мирмо появилась на пороге.

При виде ее Пьер де Клерси покраснел; ему казалось, будто комната озарилась внезапным светом, а рисунки по стенам вдруг засветились, играя яркими красками. Старые сестры для него словно пропали, как печальные совы, спугнутые вместе с темнотой. И вдруг он смутился. Ему стало стыдно, что он сейчас говорил таким шутливым тоном. Только бы эти барышни де Жердьер не вздумали рассказывать, что он влезает к ним в окно, как мальчишка, что он ворует у них буль-де-гомы. Его сразу охватили робость, тревога и чуть ли не дрожь.

На Ромэне Мирмо было одно из тех мягких восточных платьев, которые она любила. Сегодняшнее ее платье было цвета песка и меда и украшено легкими арабесками[32] из золотых нитей. Без шляпы, с небрежно зачесанными волосами, она держала в руке большой букет серно-желтых роз, почти того же Оттенка, что и облегавшая ее сирийская ткань, и среди них было несколько красных. Увидев Пьера де Клерси, она было отступила на шаг. Но ее колебание длилось недолго, и она подошла к молодому человеку, протягивая ему руку:

— Что делать, мы в деревне. Вы меня извините, что я еще не одета, месье де Клерси? И потом, разве тетя Тина и тетя Нина не служат мне примером?

Она, смеясь, указала на кофты, папильотки и чепцы барышень де Жердьер. Это открытие повергло бедных дев в смущение. Может быть, впервые в жизни они испытывали чувство кокетства. Ромэна Мирмо положила букет на стол и оправила на плечах слегка спустившуюся «абаю». Пьер де Клерси следил за этим жестом со слепым восхищением. Вдруг он вспомнил, что ему следовало бы объяснить свой приезд.

— Извините меня, пожалуйста, что я вас побеспокоил, но меня прислала мадам де Вранкур. Вы уже два дня не были в Аржимоне, и она боялась, не нездоровы ли вы. Так вот, я взялся съездить, чтобы узнать…

Этими словами Пьер де Клерси говорил не все. Он не сказал, что эти два дня казались ему нескончаемыми и мрачными, что Аржимон представлялся ему местом уныния, что он двадцать раз готов уже был отправиться в Ла-Фульри и не сделал этого только потому, что боялся явиться некстати. Он не сказал также, что это он обратил внимание мадам де Вранкур на отсутствие ее приятельницы. Он продолжал:

— Разрешите вам сказать, что мне поручено привезти вас в Аржимон к завтраку, если вы ничего не имеете против. О, вы не откажете! Без вас я не посмею показаться мадам де Вранкур на глаза.

У него был такой встревоженный вид, что Ромэна Мирмо засмеялась:

— Да я согласна; но только я не одета, и вам придется подождать добрых полчаса. К счастью, тетя Тина и тетя Нина тут и составят вам компанию; к тому же я потороплюсь.

Ромэна снова взяла букет, принесенный ею из сада:

— Итак, запаситесь терпением и поухаживайте за тетей Тиной и тетей Ниной. Мне кажется, они немного влюблены в вас, юный донжуан.

Тетя Тина и тетя Нина запротестовали, тряся папильотками, а Ромэна кричала им, уходя:

— И смотрите, месье де Клерси, не скушайте у них всех буль-де-гомов!

Пьер де Клерси провел со старыми девами странный час. Уход Ромэны словно лишил комнату всего ее света. Рисунки на стенах казались ему начерченными пеплом. Видневшиеся на них мифологические фигуры приобретали для него призрачный облик. Слова, которыми он обменивался с барышнями де Жердьер, раздавались замогильно; они были беззвучны и лишены для него всякого смысла. И эта беседа, казалось, тянулась уже века и должна была длиться вечно. У Пьера де Клерси было такое чувство, словно он сошел в мир теней. Единственным живым предметом была красная роза из букета мадам Мирмо, оставшаяся лежать на столе. Это был для него поистине цветок пламени и огня. Он жег ему глаза своим ярким пурпуром, и от него нельзя было отвести взгляда.

Думы же его последовали за Ромэной в комнату, где молодая женщина одевалась. При мысли об этом у Пьера билось сердце. Что-то загадочное и таинственное совершалось в нескольких шагах от него. Да, совсем близко, над этим потолком с выступающими балками, выкрашенными в серый цвет, находилась мадам Мирмо, тут, рядом, и, однако же, очень далеко. В то время как эти старые девы щебетали около него всякий скучный вздор, а он им отвечал кое-как и наугад он испытывал подлинную галлюцинацию. Он видел, как Ромэна Мирмо расхаживает по этой комнате, которой он не знает и куда, должно быть, никогда не войдет. Она открывает шкаф, достает белье, одежду. Вот она распахивает сирийское платье; закинув руки, она расчесывает свои чудесные волосы. И каждый из этих жестов Пьер представлял себе с необыкновенной отчетливостью.

И в то же время эти образы, такие четкие, не вызывали в нем ничего чувственного. Они напоминали ему скорее какую-то церемонию, как бы обряд нечто вроде священнослужения, привычного и вместе с тем далекого. Конечно, ему приходилось видеть, как женщины одеваются и раздеваются, но это не имело никакого отношения к тому, что сейчас делала Ромэна Мирмо. Она была для него совсем особым существом, мысль о котором и присутствие которого приводили его в состояние пленительной мечтательности. И он оставался бы так еще целые часы, если бы вдруг не отворилась дверь: Ромэна Мирмо была готова…

32

Арабески — насыщенный и сложный орнамент, основанный на прихотливом переплетении геометрических и стилизованных растительных мотивов; иногда включал в себя надписи. Был распространен в основном в арабских странах.