Страница 35 из 90
Стой, стой, мы ведь разъехаться целый час не могли – как же это сейчас за мгновение вышло?
Полусонная веревка трассы петлями наматывается на ось вездехода. Впереди столб света от фар, а слева и справа – две сумеречные молчаливые стены. Белые палочки разметки защелкиваются монотонно под левое колесо. Дремотно. Взгляду не за что зацепиться, голове нечем заняться. В сонные мозги лезет постороннее:
Колючую грань бокала
Тревогой красит рассвет.
Сегодня ты все мне сказала,
Спасибо за честный ответ.
Не знаю, быль или небыль,
Просто ль вообразил,
Но было распахнуто небо,
И мир ослепителен был.
Смеялись березы весело,
Плясали в твоих глазах,
Падал в болото месяц,
Путался в камышах.
Кони бродили за речкою,
Вечер – для нас двоих…
Краткими были встречи.
Не стало теперь и таких.
Только выглянул лучик
И спрятался между туч.
Если судьба – наручники,
То есть ли к наручникам ключ?
– Совсем ты, Шура, раскис.
– Да сердце болит что‑то.
– А оно у тебя есть?
– Должно быть.
– Эт ты зря. С этим органом на «Скорой помощи» лучше не работать. Тем более здесь.
– Люсь, а ты вспоминаешь что‑нибудь? Ну, хоть иногда?
– Что именно?
– Свой дом, свой мир, жизнь…
Ну что ты плачешь, маленькая мышка? Не надо, не плачь, прошу тебя. Прости, я не хотел сделать тебе больно…
А как же сердце?
Глава двадцать четвертая
Сон не сон, явь не явь. Так, дремота, морок. Мышка, наплакавшись досыта, влезла в перчаточный ящик и спит, зарывшись в чистую ветошь. Моя башка клонится на капот неудержимо. Патрик периодически клюет носом, при этом автомобиль выписывает на асфальте дуги. Пытаясь бороться с одурью, он начал насвистывать что‑то бравурное, но выходил вместо желаемого протяжный грустный блюз.
– Ты это прекращай, – ругаюсь лениво, – денег на бригаде не будет. Хватит мучиться, становись в сторонку и кемарь. Неча гореть на работе. Пара часов сна еще никому не вредила.
Патрик обиженно побурчал что‑то на тему, что он‑де вполне свеж и еще может, но на обочинку отъехал с видимой радостью. Уронил стриженую голову на баранку и выключился тут же. Пора и мне. Перебраться, что ли, в салон, вытянуться на носилках? А, лениво. И так сойдет…
Вялые мысли перемешиваются причудливым калейдоскопом. Удивительным образом во сне всему находится свое место. Ревущий Кабан, приколотый к стене, вырывает из щеки окровавленный нож, роняет его на пол. Гномик в цирковом костюме подхватывает оружие, сияющей бабочкой клинок танцует вокруг перчатки. Бабочка взлетает, перепархивает к плачущему лицу Дженни, вонзается ей в грудь. Она падает, и я вижу, что это Нилыч со страшными ранами лежит на темной траве.
Проснулся в поту. Утерся. Бормочу: «Сон страшон, да Бог милостив», проваливаюсь обратно. Кошмары последних дней смыкаются в нечто уж вовсе фантастическое.
Вездеход стоит на поверхности огромного сияющего зеркала. Нет, не льда, но на настоящем зеркале гигантских размеров из отполированного металла. Кажется, даже различаются вдали завитки резной рамы. Я бьюсь, пытаясь вырваться из стального захвата, но тщетно – мои кисти крепко прикованы наручниками к дверце автомобиля, короткая цепь пропущена через ручку.
Неожиданно на поверхности зеркала рождается из ниоткуда грациозная кошачья фигура – Владычица Ночи тихо приближается ко мне, вкладывает в мою ладонь маленький ключик и вновь исчезает. Я ковыряюсь в замке неловко, ключ выскальзывает из рук и летит, летит вниз, разбивая зеркало пополам. Мой вездеход, вместе со мной, болтающимся на ручке, рушится на глыбу мягкого сыра. Я проваливаюсь в нее и погружаюсь в пористые недра, глубже, глубже – к царству полного мрака.
– Господи! – закуриваю трясущимися руками. Вот уж воистину: подольше поспится – корова в лаптях приснится! Бригада сопит во все носовые завертки. А тут уж и не до сна. Привидится же, тьфу‑тьфу! Выбрался наружу немного поразмять затекшие члены, тихонько прикрыв за собой дверь.
Ночь тепла и влажна. Тьма вокруг нема и загадочна. Небо беззвездно. В переплетении черноты можно вообразить себе все, что угодно. Есть нечто первобытное в таком ночном безлюдье.
Занятый собственными переживаниями, я вдруг понял, что совершенно не представляю себе нашего местонахождения – что это вокруг? Лес, равнина, озера? Ежу ясно, что не город и не пустыня, а в остальном – загадка. Что там толковал Нилыч, покойник, о лесных напастях? Не прихватить ли из машины автомат? А много он мне прошлый раз помог? О неприятном думалось почему‑то в сослагательном наклонении, настоящего страха темнота не вызывала. Билось, не отпуская, назойливым рефреном в висках стихотворение:
Если судьба – наручники,
То где от наручников ключ?
– странным образом ассоциирующееся со сном, примерещившимся мне только что.
Я повторил его от начала до конца мысленно, затем прочитал вслух, обращаясь к густому мраку. И даже не вздрогнул от мягкого голоса, прошептавшего мне прямо в ухо:
– Какие у тебя все‑таки грустные воспоминания, Са‑ша…
Ответил, точно зная, с кем разговариваю:
– А это не воспоминания, милая. Это как раз стихи.
– Разве? А мне показалось…
– Да, пожалуй, ты права. Разницы никакой. Где ты, Лина? Я бы хотел взглянуть на тебя.
– Это невозможно. Здесь не моя территория. Но я тебя вижу прекрасно. Что за задачу задал ты себе, колдун с именем волны? Для чего искать ответ, который тебе прекрасно известен? Дверей‑то полным‑полно, и не все плотно закрыты. Щели в любой двери есть. Но даже в приоткрытую не зайти без ключа… Существуй такая возможность, я бы не оказалась тут взаперти. Великое множество миров один прекраснее другого ждут меня, а я сижу у порога, словно кошка, надоевшая хозяевам. Ключ! Вся сила в ключе! Иначе двери открываются только внутрь впускают, но не выпускают. Наружу никак не получается.
Я вдруг представил себе дорогу, по которой мы ехали, но по бокам ее не полотнища темноты, а вполне осязаемые высокие стены со множеством дверей или даже ворот. За каждой – свой мир. Где‑то есть проход и в мой?
– Я же говорила, что ты и без меня знаешь ответ на все свои вопросы. И знал всегда. Странный ты все‑таки колдун, Саша. До такой степени пренебрегать данной тебе силой! Все равно что сидишь голодным на мешке с едой. Я буду счастлива, если тебе чем‑нибудь поможет это знание. Мне не помогает… Жаль, что нельзя оказаться сейчас рядом. Я часто думаю о том, как ты прикасался ко мне…
Мне вспомнилась гибкая сила грациозного тела, упругость ушей, бархат играющей серебряным огнем шерсти. Мысленно я провел рукой от выемки между лопаток до основания хвоста, почти физически ощущая под тонкой шкурой кости позвоночника.
– Спасибо, Са‑ша, – прошелестел голос Владычицы Ночи, – мне очень сладко. Но я мечтаю, чтобы ты дотронулся до меня на самом деле. А теперь прости. Я вынуждена покинуть тебя. Удачи тебе, носящий имя прибоя.
– Счастливо, Лина! – воскликнул я и почувствовал, что она пропала.
Ночь остыла, мрак загустел. В кабине зажегся свет.
– Эй, Шура! Что это с тобой? Ходишь взад‑вперед, бормочешь что‑то. Чем за? В смысле, зачем?
– С голосами разговариваю.
– А, ну это дело серьезное. Таблеточку от голосов поискать? – участливо поинтересовалась маленькая начальница.
– Обойдусь! – буркнул я и полез в тепло кабины.
– Фу, невежа какой! – Видя мое нежелание беседовать, Рат взялась за писанину, благо что машина стояла, писать удобнее.
Патрик очнулся с рассветом, когда первые лучи восходящего солнца уткнулись ему прямо в физиономию. Он открыл глаза и неожиданно громко чихнул, потешно сморщив нос.
– Куда едем? – немедленно по пробуждении осведомился наш пилот.
Мышка огляделась с преувеличенным вниманием.
– Да вроде никуда не едем. Стоим пока.
– А куда ехать надо?