Страница 35 из 181
Пронесло… Перья — это для пущей торжественности. В каждое вставлен самый обыкновенный черный фломастер. Я так обрадовалась, что на все вопросы отвечала машинально. Очнулась, оп-па, а на пальце — уже снежно-белое кольцо. Папочка их с собой привез. Сплав золота с палладием. И свидетели… расписываются, на развороте той же самой амбарной книги. Плещеев с Бароном — свидетели. От московского царя и Святого престола. Сюрприз! Стольник сразу исполнился важности — государственное дело! Иезуит сказал маленький спич. Сначала на латыни, потом — архаическим русским языком. Думаю, что персонально для Плещеева. Про «великое дело, начатое с маленького шага». После сделался невообразимо строгим, выудил из складок плаща небольшую шкатулку и протянул Фрицу. Причем, стал аккурат боком к кинокамере. Наверное, тоже заметил.
Фриц взял штуковину осторожно, как гранату без чеки. Открыл… Старенькая, потертая фиговина, вроде бы серебряная. Печать? Так и есть — подлинная печать Оттона Первого. Подарок Папы. Фамильный сувенир… Честь-то, какая! Небось, убирались в кладовках Ватикана и веником в углу зацепили. Мой благоверный эту штучку в руках повертел, на народ глянул… Папочка цветет. Комендант вообще никак не реагирует. Плещеев маленько перекосился. Когда Священная Римская Империя создавалась, Московского царства ещё в помине не было. Задолго до крещения Руси этой печатью уже вовсю махали. Седая древность, спору нет. Раритет! Вот хитрецы… Деликатный намек на кучу дипломатических последствий, а не придраться. Ну, печать, ну и что?
Московский царь, надо ему отдать должное — тоже дядька не промах. Прислал Фрицу серебряный скипетр. Это такая граненая палка с набалдашником в форме продолговатой шишки из резных дубовых листьев. На взгляд — килограмма два весит. Теперь, иезуита перекосило. Намек прозрачный, если кто-то жалует императорскими регалиями, тот, принявшему — типа сюзерен. Даже я эти «блатные расклады» знаю. Если моё чудо попробует встать на колени или хоть поцеловать эту штуку… Камера всё снимает! Не встал… Сухо поблагодарил… Молоток!
Э-э-э… А мне это всё зачем в руки совать? Печать ладно, а дрыняку? Тяжеленная! Там все три килограмма будут. Руки освободить? Меня на руки взять? Вот так и зарождаются нездоровые традиции, в стиле мультика про Чебурашку и крокодила Гену. «Давай, я понесу чемодан, а ты — меня» Зато — символично! Пускай… Руки у Фрица сильные и теплые. Хорошо к нему прижаться, положив голову на плечо. Ладно, чуть наклонив голову к плечу. Зажмуриться… Вовремя, как чувствовала. По сомкнутым векам бьет разряд фотовспышки. Всё?
Четверо «гвардейцев» тащат закрытый мешковиной сундук. Ставят его на торец, освобождают от чехла. Белое, угловатое, мучительно знакомое по фильмам, но совершенно неуместное здесь и сейчас… С длинной никелированной ручкой на передней панели Холодильник?! Парень, стоящий справа, распахивает дверцу. Из недр ящика, на собравшихся, пыхает холодом. Растекаются по каменным плитам пола клубы морозного пара. Внутри звякают бутылки и матово поблескивает нержавеющими боками стальная выварка с мороженым. Кажется, праздник удался. Мороженое — я обожаю… А холодильник, в подарок — это совсем по-домашнему. По нашему… Наверное, Фриц — первый политический деятель в современной Европе, у которого будет дома нормальный холодильник. Вот только куда его ставить? Там же, вроде бы, испарительная система на твердой углекислоте. Раз в неделю — заправка. И обязательно — выхлопной патрубок на улицу. Дырку в стене вертеть?
Подарки сложили на свободной стороне длинного стола. Холодильник — водрузили прямо на скатерть. Снова взвыло самовозбуждение радиотрансляции. Включен прямой канал… Комендант берет слово… Веско, говорит, душевно… На трех языках. Откуда он латыни нахватался? Вроде по образованию биолог. Не важно! В голове сладко шумит. Фриц сидит рядом, в торце, а гости — вдоль, по пять человек с каждой стороны. С «прокладками» из курсантов. Папа — против коменданта, ближе к холодильнику и скипетру с печатью… Барон со стольником — ближе к нам. Разумно. Не по-русски или европейски, а холодным государственным смыслом.
Если закрыть глаза — кажется, что в зале собрались сотни полторы народа. Динамик передает через эфир скрип стульев, негромкие фразы, стук ножей, звон посуды. Рядом и за тысячи километров люди усаживаются за стол… В нашем Ангарске — глубокая ночь. Прохождение радиоволн отличное… Маму слышно — будто она рядом стоит. А сколько людей просто слушает нас, не имея возможности включиться в беседу? Эфир открыт для всех! Трансляция идет на длинных волнах, принимай — не хочу. Когда-нибудь, через много лет, народа у нас станет много и ощущение большой семьи может размыться. Мама рассказывала, что в больших городах, люди могут годами (!) не знать, как зовут соседа по лестничной площадке. Урбанизация. Надеюсь не дожить.
Оператор поставил пульт управления радио на скатерть, отодвинув в сторону тарелки. Когда работают на одной волне десяток приемо-передатчиков — за устойчивостью системы надо следить непрерывно. Посвист самовозбуждения периодически раздается, но сразу же и пропадает. Удачный день… Ни атмосферных помех, ни грозовых разрядов. Новое переключение. Вот теперь помехи слышны. Или это не помехи? Снова закрыла глаза, сосредоточилась… Фриц говорит по-немецки, с вопросительной интонацией. Что-то, насчет — всем ли роздано по куску хлеба и мяса? Это где же такие бомжи завелись, что едят руками, но радиостанцию имеют? От удивления открываю глаза.
Звяканье раздается здесь. Курсанты пластают ножами поросят. А вот булькает — в динамике. Нарочито, словно микрофон специально держат у наполняемого стакана. На фоне характерного свиста ветра, свиста паровых турбин и поскрипывания дерева, звуковая картинка складывается в образ — над вечерней Балтикой воздушная стихия болтает крылатые сцепки с десантом. Ребята — сейчас с нами. Сидят на ящиках и рундуках, подстелив чистый брезент и расставив между ног термосы. Готовы закусить… и выпить… Им лететь ещё целую ночь, логика нарушителей понятна. Протрезветь, до высадки, успеют. Хотя дисциплина — ну, вы сами понимаете… чуток усопла. На вопрос, Фрица, королевским рыком — «Кто тут главный? Для кого был отдан приказ о сухом законе?», динамик, со смешком, отвечает на ломаном русском, «что лев, разумеется — царь зверей, но цепляться к птичкам не по чину». И добавляет басом — «Ради такого дня, займи — но выпей». Спорить бесполезно. Большие мальчики играют в викингов. Дотянуться до остряка — руки коротки… Портить торжество перебранкой — потерять лицо. Папа делает Фрицу знак — забей… Стольник понимающе улыбается. Наверное, у него свои ассоциации. Мой благоверный (не могу, пока ещё, сказать официально — муж), похоже, представляется боярскому сыну удачливым вождем маленькой дружины. Каждому — своё… От куска жаркого поднимается ароматный пар. Горячая вареная картошка сама рассыпается крахмальными ломтиками. Свежий помидорный салат пахнет растительным маслом и мелко рубленым чесноком. Интересно, Миша Плещеев будет питаться, как дома привык или таки осквернит руки вилкой? Да какое мне вообще дело? Кушать хочу!
Впрочем, у начинающих государственных деятелей тоже случаются свои маленькие накладки. Если для мороженого окружение сухого льда — в самый раз, то местное «шампанское» (самое настоящее, из аббатства Сент-Илер, скандально знаменитое «вино дьявола», другого здесь пока просто нет) — разочаровало. Оно тупо замерзло… Хоть штопором пробку выковыривай. И водка — замерзла. Те холодильники, что мы видели в кино, только внешне на наш, самодельный, похожи. Ложное знание. Минус 60 градусов Цельсия обратили напитки в каменной твердости монолит. Облом… Мне, почему-то, нравились фильмы, где стреляют в потолок пробки. А ещё, мне кажется, что кто-то из дарителей, желая сделать «как лучше» перекрутил регулятор холода. Или каждый подкрутил «по чуть-чуть», а у всех вместе вышло — «до упора».
Зато — получилось весело. Убедившись, что молочно белая масса из бутылок литься не желает, а время не ждет (судя по звукам в динамике — у всех уже налито!), Фриц взял команду на себя. Движение бровей — и графин с компотом завис над нашими бокалами. Себе курсанты плеснули того же. А у старших — нашла коса на камень. Папочка опередил — занес над бокалом иезуита заветную фляжечку. Святой отец только плечами пожал. Комендант, с видом мученика, ногтем указал на стекле допустимый уровень. Плещеев, уже знакомый с ядреным напитком, вздохнул. Остаток родитель опорожнил в свою тару. Встали, чокнулись. Оператор что-то сотворил с пультом управления радио. Динамик, сквозь завывание помех, грянул разноголосым хором: