Мстители двенадцатого года

— Дурак был, — признался Алексей. — И зол без меры.

— Господин полковник ждут, — деликатно кашлянул Волох.

В палатке отца корнет Александров водил пальцем по карте, раскинутой на складном столике. Он явно обрадовался Алексею, мило покраснел.

— Я рад видеть вас, князь.

— Да, счастливый случай нас свел, примите мою благодарность.

— Вы, ребята, — усмехнулся отец, — еще ножками друг дружке пошаркайте. Чай будешь пить? Или что другое? Тогда слушай. Корнет со своим взводом идет в разведки. Как раз мимо той избушки, где твоя милашка тебя лелеяла. Можешь гостинчик ей послать. Корнет с удовольствием доставит. Иди-ка в обоз да присмотри там что-нибудь повеселее. Красну ленточку, к примеру. Или ухват новый. — Отец был весел. Наверное, тем, что Алексей не пустил глубоко в сердце измену Мари. — Волоху твоему я уже приказал сакву приготовить.

Батюшка славно распорядился. Саква — дорожный мешок конного солдата длиной в полтора аршина — могла вместить в себя не одну только красну ленточку. В таком мешке прочной льняной парусины всадник возил за собой и белье, и другую пару штанов, и полушубок с теплыми рукавицами, и пару сапог, и подковы на все четыре копыта с набором гвоздей, и шильце с мыльцем, и многое еще, чтобы в походе быть как дома, когда всегда и все под рукой, когда знаешь, где взять и куда обратно положить.

Волох тут же расстарался: набил мешок, как боров брюхо. Коробок свечей — не сальных, а чистого воска, наряды какие-то, сухари солдатские, сахарная голова, леденцы, небольшой походный самовар на складных ножках и три серебряных стакана к нему, даже зачем-то бутылка красного вина — для бабки, наверное. Туда же уместились роговой гребень, сережки с бирюзой, платочек в красных цветах, поясок тонкой кожи…

— Ты не казак! — в сердцах укорил его Алексей. — Ты — сваха! Ровно приданое собрал. Чем бы тебя поучить?

— Вам виднее, — Волох отвернулся. Покопался в возке, что-то еще выгреб из него, умял в сакву. — Вы — благородие, а мы — люди вольные. Что думаем, то и делаем. — Он затянул ремни. — Пойти доложить полковнику.

Алексей, пользуясь случаем, покопался в телегах, где навалом лежало оружие, выбрал саблю — тяжеловатую, но по руке, отобрал пистолеты.

В палатке, на столике, карты уже не было, а замерла в ожидании откупоренная бутылка коньяка и раскатились печеные картошки.

— Садись, Лешка. Корнет посошок возжелал выпить.

Алексей улыбнулся:

— Батюшка, кто же коньяк картошкой закусывает?

— А я не коньяк картошкой закусываю, — сердито поправил его отец, — а картошку коньяком запиваю. Корнет, прошу к столу.

Тут же на столике, невесть откуда, появились хорошие закуски.

Александров по-птичьи пригубил коньяк, что-то мелко поклевал и встал:

— Разрешите отправляться, господин полковник?

— В добрый час.

Волох откинул полог, проводил корнета долгим взглядом:

— Скачет ладно. По-нашему, по-казачьи. — Помолчал, сел на сундучок в угол, принялся облупливать печеное яйцо. — А всеж-ки не казак. Либо баба, либо девка.

— Да что ты заладил? — полковник разлил коньяк. — Какая тебе в том печаль?

— Жалею я его. Девке на войне все ить в большую тягость. Малую нужду справить — и то забота немалая.

— Да с чего ты взял?

— Кушает как мышь.

— Это как? — полковник в изумлении задержал бутылку над стаканом. — С писком, что ли?

— Ест все, но мало.

— Тьфу, дурак! Ты лучше командиру оружие в порядок приведи. А то все жрешь, пьешь да выдумываешь.

Волох взял саблю с кровати, куда бросил ее, войдя, Алексей, вытянул из ножен, осмотрел клинок.

— Железка хорошая. Навострить малость…

— Только не здесь, — предупредил полковник. — Иди к костру.

Волох забрал под мышку саблю, взял пистолеты, вышел.

— От матушки — ничего? — спросил Алексей, ошкуривая картофелину.

— Жду с оказией. Да ты об ней не печалься, она у нас бойкая, не пропадет. Да и Бурбонец с ней, этот не выдаст.

Снаружи доносился легкий говор, тренькала балалайка: гусары пекли в кострах картошку, варили кашу. Через откинутый полог в палатку потягивало бивачным дымком.

Алексей прислушался.

— Сказывали, дядька Онисим, что энтот Наполевон шибко малóй ростом. Так ли?

— Малой… — густо басил старый гусар. — И птичка мала, да коготок у ей востер. Однако, парень, сорока коготком воруить, а сокол клювом бьеть. Да без промаху.

— А наш государь куда виднее будет, — встрял в разговор третий.

— Да ты видал ли его?

— А вот как тебя — рукой подать. На смотру. Такой ладной, из себя красивый. И глаз у него добрый да ласковый. Так и сказать — всей России батюшка, всему народу отец родный.

Полковник наклонил голову к сыну, сказал тихонько:

— Тебе только, Алексей, признаюсь… Не люб мне наш государь.

— Что так? — удивился Алексей.

— Как мог допустить убийство собственного отца? Как мог не отомстить за него?

Алексей пожал плечами.

— Но он же главных заговорщиков — Палена и Зубова — отстранил…

Старый князь грохнул кулаком в стол — подпрыгнули стаканы, Алексей едва успел подхватить бутылку.

— Ты что, Алеша? Если бы, не дай бог, Волох твой меня сгубил бы, так ты его всего-навсего отстранил от себя, так?

— Батюшка, это их дело, семейственное.

— Это у нас с тобой семейственное. А у государей оно государево. Судьба России от таких-то дел вершится. При Павле-то, думаю, мы бы к этой войне подготовнее были бы. Не так?

Алексей не успел ответить. Снаружи сыграли тревогу. Он выскочил из палатки. Возле нее яростно вертелся на разгоряченном коне корнет Александров с бледным безусым лицом. От костра бежал Волох с саблей и пистолетами Алексея.

— Угнали! — кричал Александров. — Дом зажгли!

— По коням! — вскричал Алексей.

Все взволновалось. Гусары выводят лошадей седлают их как попало; уже в седлах поправляют на себе амуницию.

Алексей скакал рядом с корнетом. Справа — старый князь и Волох. Александров вырвался вперед.

— Куда? — закричал Волох. — Сворачивай!

— Здесь прямая дорога! — отвечал корнет, обернувшись.

— Прямо только вороны летают! Не в догон надо, а вперерез. Я знаю тут кривую тропку.

Вытянувшись цепочкой, влетели в рощу, скакали — морда в хвост, — уклоняясь от веток, перескакивая бурелом. Вылетели в поле.

— Вот они!

Краем леса тянулся драгунский строй, за ним несколько фур и телег. Завидя гусар, строй поломался, рассыпался и врассыпную ринулся навстречу.

— Сабли вон! — закричал Алексей. — Сабли к атаке!

Мгновенно перестроились, развернулись в цепь, начали охватывать французов полукольцом. Алексей вырвался вперед, домчал до хвоста обоза. В крайней телеге увидел Парашу. Сидела, свесив босые ноги, простоволосая. Лицо побитое, платье — рваное, руки связаны за спиной.

Алексей осадил коня, не спешившись, кончиком сабельного клинка подцепил и пересек веревку меж запястьев. Параша выпрямилась, стала жать и тискать замлевшие руки.

— Лёсик!..

— А бабка где?

— Бабка, Лёсик, в дому сгорела. Как его запалили, так она в ём и осталась.

— Ах! — у Алексея вырвалось ругательство. — Александров! Останься с ней. — И, не слыша ответа, развернув мигом коня, устремился встречь противнику, охваченному уже не полукольцом, а замкнутым строем.

И пошла страшная, жестокая, беспощадная рубка. На Алексея летел ловкий драгун. Алексей в страшной ярости, едва поравнялись, поднял коня на дыбы и, используя его вес и силу своей руки, наискось обрушил удар клинком в основание шеи, пониже уха. Голова драгуна слетела с плеч. Покатилась в одну сторону, разбрызгивая кровь, с изумленными глазами, кивер — в другую сторону, бренча по земле. Из шеи ударил фонтан, обильно хлынуло. Но Алексей уже этого не видел — бросился на другого. И с такой яростью, что тот не выдержал, повернулся и поскакал прочь, панически оглядываясь. Алексей нагнал его, воткнул кончик сабли в спину, с левой стороны. Драгун выронил повод, всплеснул руками и опрокинулся на круп коня, который в ужасе понес и сбросил всадника…