Страница 134 из 183
Архиеп. Иннокентий. С. 302–303.
Перед входом в преторию, возвышался над площадью, «каменный помост», по-гречески Лифостратон, по-еврейски Гаваафа (Ин. 19:13), что значит «блюдо» или «чаша», — названный так, вероятно, потому, что выложен был круглою, — из иглистых, к одному центру сходившихся, лучей, — искусной мозаикой, напоминавшей глубокую чашу. Он служил судейской трибуной, откуда объявлялись народу приговоры суда. Гласный и всенародный суд под открытым небом, — наследие древнеримской Республики — сохранял и императорский Рим.
Д. Мережковский. С. 553.
Перед дворцом лежало белое мраморное полукружие, представлявшее собою открытое пространство, обращенное к священному городу и бывшее почти таким же общественным местом, как пространство между крепостью Антония и храмом. На этом помосте мог быть воздвигнут в самое короткое время импровизированный трибунал — бема...
Т. Айнс. С. 285.
...Площадка перед домом прокуратора так названа от того, что была устлана мрамором и другими разноцветными камнями. Среди лифостротона находилось судейское место tribunal; ибо суд у римлян производился большей частью под открытым небом.
Архиеп. Иннокентий. С. 2–3.
Пред этот-то трибунал совет синедриона привел теперь своего Узника.
Т. Айнс. С. 502.
В дурном расположении духа, но с надменностью и почти вынужденным снисхождением к тому, на что смотрел, как на отвратительное суеверие людей низшей породы, Пилат вышел к ним и, ставши под палящими ранними лучами весеннего солнца, окинул взором пышное собрание знаменитого духовенства и буйную чернь необыкновенного народа, который он презирал, как римлянин и как правитель.
Ф. Фаррар 2 . С. 415.
Дворец, построенный на возвышении, гордо поднимался со своей колоннадой над окружавшими его домами, так что из окон его открывался далекий вид на город с его извивающимися улицами.
А. Митякин. С. 226.
В этом-то царственном дворце, — куда не входил Иисус ни разу в дни свободы, — началась в трех отделениях четвертая часть возмутительного суда, предшествовавшего смерти Спасателя. В ней не было слышно ни пустословия Анны, — ни заклятий Каиафы, для того чтобы исторгнуть признание, ни беззаконного решения синедриона; потому что здесь судья расположен был в пользу подсудимого и старался об Его освобождении — прилагая все силы и всю смелость, какие могли зародиться в слабой и гордой, преступной и робкой душе его, — выражая все сожаление, на которое способна была его запятнанная кровью натура. Этот последний суд был полон сострадания и сильных душевных волнений. Три раза менял он свой вид. Три раза иудеи обвиняли Иисуса и три раза оправдывали римляне. Три раза иудеи отвергали это оправдание, и три раза Пилат, несмотря на неприятные предостережения иудеев, с возрастающей энергией, с усиливающимся душевным волнением прилагал все свои усилия, все свои способности, чтобы уговорить обвинителей и отпустить жертву на свободу.
Ф. Фаррар 2 . С. 414.
Увидев в очень раннее время такое сборище и приготовясь к встрече какого-нибудь более важного, чем всегда, пасхального возмущения, Пилат вошел в залу суда, куда введен был Иисус, вместе (надо думать) с некоторыми из обвинителей…
А. Митякин. С. 226.
Обычно прокуратору сначала вручался обвинительный акт, который он мог отвергнуть. Далее, если обвинительный акт принимался, прокуратор должен был получить delatio nominis, в котором обвинитель заявляет, что он действует не по причине личной ненависти или вражды. Обвинения производились публично и обращались к судебным властям, обвиняемый имел право призвать своих свидетелей, а также право на защиту. Ни одна из этих официальных процедур не практиковалась в Иерусалиме, потому что оккупационные власти старались приспособить свои законы к местным религиозным обычаям.
Р. Сантала. С. 193–194.
Итак, Пилат приказал вынести свое «курульное кресло» из судебной палаты и поставить его на особом возвышении, которое называлось «гаваафа» — т. е. высокое место, или по-гречески «лифостротон», т. е. мозаичный помост, сделанный из разноцветных камней, как это в обычае было у римлян, которые любили, чтобы курульное кресло римских правителей и сановников всегда стояло на известном возвышении над окружающими, как в знак видимого величия римской власти, так и с целью дать возможность большему числу присутствующих непосредственно слышать постановления и решения этой власти.
А. Лопухин. С. 493.
Когда курульное кресло, обыкновенно сделанное из слоновой кости и представлявшее собой, в сущности, табурет на скрещенных ножках, было установлено на гаваафе, представлявшей достаточно места и для ассистентов, неизбежных по требованию римского судопроизводства, то из глубины дворца с обычной торжественной важностью, предшествуемый, за неимением обычных в таких случаях ликторов, легионерами и сопровождаемый ассистентами, показался игемон и занял свое место, у подножия которого, но все-таки выше окружающих людей, заняли места несколько почетных приближенных прокуратора. При обычном порядке судопроизводства, перед трибуналом судьи полагались сидения и для обвинителей и даже самого обвиняемого. Но в Иудее, к народу которой римляне вообще относились с крайним презрением, этот обычай часто не соблюдался, и трудно представить себе, чтобы он был соблюден теперь, когда обвинители находились в крайне возбужденном состоянии и заняты были единственной мыслью, чтобы как-нибудь поскорее добиться своей кровожадной цели, именно утверждения своего смертного приговора над осужденным.
А. Митякин. С. 226.
В завоеванных провинциях при суде обыкновенно полагались переводчики, но в данном случае, по-видимому, их не было, так как и Пилат и иудейские вожди, наверное, знакомы были с греческим языком, как языком образованности и всяких международных сношений. По всей вероятности, знаком был с этим языком и божественный Узник, так как в Галилее этот язык был весьма распространен в Его время. Отряд римских воинов, ограждавших трибунал прокуратора от натиска толпы, довершал внешнюю обстановку этого римского суда в Палестине.
А. Лопухин. С. 494–495.
И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, а в углу рта — ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора…
М. Булгаков. С. 20
Когда взор Пилата упал на Узника, стоявшего пред ним со связанными руками, то первыми словами правителя были следующие: «В чем вы обвиняете человека сего?» Мы узнаем здесь сразу подлинный голос римского правосудия.
Т. Айнс. С. 285.
«Если бы Он не был злодей, — отвечали они неопределенно и дерзко, — мы не предали бы Его тебе».
Ф. Фаррар 2 . С. 412.
Это наглое уклонение от прямого ответа на вопрос Пилата не могло расположить его в пользу обвинителей, и он тотчас же ставит дело на его законную почву спокойным, но несколько презрительным возражением: «Возьмите Его вы, и по закону Вашему судите Его…»