Ленин в жизни

— А где написано о том, что он упрекал Сталина?

— Это было в узком кругу, в нашей среде.

В. М. Молотов. Цит. по: Чуев Ф. И. С. 243

Он был строг и с самим собою и не хотел пользоваться личными привилегиями. В 19181919 годах у него под письменным столом лежал войлок, чтобы не мерзли ноги. Позже кто-то заменил войлок шкурой белого медведя. Ленин рассердился и сказал, что «это — непомерная роскошь в нашей нищей и разоренной стране и ни к чему не нужная реформа».

Л. Фишер. С. 678

Люди без воображения не могут не только представить себе, но и поверить на слово, что есть другой соблазн, сильнейший, чем все вещественные соблазны мира, — соблазн власти. Ради власти совершались самые ужасные преступления, и это о власти сказано, что она подобна морской воде: чем больше ее пить, тем больше хочется пить. Вот приманка, достойная Ленина.

А. И. Куприн // Общее дело. Париж, 1920. № 87

По своей природе Ленин был насильник, маньяк самовластья, маньяк именно его неограниченной власти. До революции в большевистской партии он был мало того, что диктатор, он был «непогрешим». И когда пришла революция, Ленин в Октябре полез напролом к власти своей партии, то есть к его власти уже во всей стране. И он захватил эту власть, подмяв под себя немногих из своих еще колебавшихся «не социалистов, а мошенников», как их гениально определил Достоевский в «Бесах». Знаменательно, что основоположник русского марксизма и в этом отношении «учитель» Ленина, Георгий Валентинович Плеханов при известии о захвате Лениным власти в отчаянии сказал: «Пропала Россия, погибла Россия!» Плеханов, как никто знал Ленина.

Р. Гуль. С. 231

Ленина охотно считали честолюбцем и властолюбцем; но он был лишь естественно, органично властен, он не мог не навязать своей воли, потому что был сам «заряжен двойным зарядом» ее и потому что подчинять себе других для него было столь же естественно, как центральному светилу естественно притягивать в свою орбиту и заставлять вращаться вокруг себя меньшие по размеру планеты — и, как им, естественно светить не своим светом, а отраженным солнечным.

В. М. Чернов // Россия. М., 1990. № 5

Один Пушкин из всех мировых поэтов понял, что такое сгущенность, апогей власти, когда он создал скупого Рыцаря. Властвовать, оставаясь по внешности безвластным, хранить в подвалах или в душе неиспользованную, не захваченную толпой и историей потенцию власти, как хотел бы гениальный изобретатель (хранить) в платиновом сосуде кусочек вещества, способного взорвать весь мир; знать, что могу, и гордо думать: не хочу... Нет, право, такая власть — великое лакомство, и оно не для хамов.

И в Ленине, — не в моем воображении, а в настоящем, живом Ленине — есть, они проскальзывают, эти героические черты. Так, одно время он усиленно готовил на кресло президента РСФСР тупого, заурядного человека Калинина, с лицом старообрядческого начетчика и с простой тверской душой, — свою марионетку под видом всероссийского старосты. Так он присутствовал на своем собственном пятидесятилетнем юбилее. Его не было, — он почивал на облаках, пока товарищ Луначарский и т. Ногин равняли его с Марксом, а т. Горький со слезами на глазах заявил, что Петр Великий — это лишь малюсенький Ленин, который и гениальнее, и всемирное варвара-царя. Но когда у агитаторов заболели от усердия челюсти, он вышел, как всегда скромно, беспритязательно и опрятно одетый, улыбнулся своей язвительной улыбкой и сказал: «Благодарю вас за то, что вы избавили меня от необходимости слушать ваши речи. Да и вам советовал бы в другой раз не тратить столько времени на пустое словоизвержение...»

Властвовать, не будучи видимым, заставлять плясать весь мир, сваливая музыку на всемирный пролетариат, да, вероятно, радостно и щекотно об этом подумать, когда ты один лежишь в своей постели и знаешь, что твоих мыслей никто не подслушивает.

И моему пониманию очень ясен и доказательно дорог такой маленький анекдотический штришок.

Ленин выходит из своего скромного помещения (в комендантском крыле Кремлевского Дворца) в зал заседаний. Раболепная толпа... Никаких поклонов нет, но есть потные рукопожатия и собачьи, преданные улыбки. Слова «товарищ Ленин» звучат глубже, чем прежнее «Ваше Величество»...

— Товарищ Ленин, если говорить по правде, то ведь только два человека решают сейчас судьбы мира... Вы и Вильсон (Томас Вудро Вильсон — тогдашний президент США. — Е. Г.).

И Ленин, торопливо проходя мимо, рассеянно и небрежно:

— Да, но при чем же здесь Вильсон?

А. И. Куприн // Общее дело. Париж, 1920. № 87

— А Ленина называли Владимир Ильич?

— Нет. Товарищ Ленин, — говорит Молотов. — Владимир Ильич — очень редко называли. Это только его близкие друзья по молодым годам, такие, как Кржижановский, называли его Владимир Ильич, а так все —Ленин, Ленин... Может быть, Цюрупа называл его Владимир Ильич.

В. М. Молотов. Цит. по: Чуев Ф. И. С. 288

Что и говорить, Ленин был превосходный организатор, но организатор на особый лад. Он умел подбирать вокруг себя расторопных, способных, энергичных, подобно ему волевых людей, людей, безгранично в него верящих и беспрекословно ему повинующихся, но людей без самостоятельной индивидуальности, без решимости и способности иметь свое особое мнение, отличное от мнения Ленина, и тем более способности отстаивать перед Лениным это особое мнение. Естественная и законная во всякой организованной партии дисциплина переходила здесь в полувоенную субординацию. Формировались не кадры социал-демократических деятелей массового движения, а командный состав из агентов партийного центра, диктующий сверху свою волю послушному большинству. Формировался персонал «революционного меньшинства», которому предстояло при счастливой исторической конъюнктуре захватывать власть и быть, во всяком случае, готовым ко всякой авантюре.

А. Н. Потресов. С. 284

Это был сильный и крепкий партийный и политический боец, как раз такой, какие нужны, чтобы создавать и поддерживать в своих сторонниках подъем духа, и чтобы при неудаче предупреждать зарождение среди них паники, ободряя их силою личного примера и внушением неограниченной веры в себя, и чтобы одергивать их в моменты удачи, когда так легко и так опасно превратиться, выражаясь словами Ленина, в «зазнавшуюся партию», способную почить на лаврах и проглядеть будущие опасности.

В. М. Чернов // Россия. М., 1990. № 5

Ленину нужны были соучастники, а не соратники. Верность означала для него абсолютную уверенность в том, что человек выполнит все приказы, даже те, которые находятся в противоречии с человеческой совестью... Ленин никогда не отрицал тех действий и поступков, за которые он нес ответственность, так же как не пытался он уменьшить тяжесть их последствий, потому что он всегда действовал с самонадеянностью в правоте своего дела и был пропитан уверенностью, что только его теория — большевизм — сможет восторжествовать... Он был нетерпимым, упрямым, жестоким и несправедливым в общении со своими оппонентами (оппонентами большевизма и никогда — личными врагами)...

А. Балабанова. Цит. по: Волкогонов Д. А. Кн. 2. С. 427

Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционым делом, как и он сам. Мера дружбы, преданости и прочих обязаностей в отношении к такому товарисчу определяется единствено степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.

С. Г. Нечаев. Катехизис революционера.

Цит. по: Пейн Р. С. 22