Воспоминания

Историческую справедливость по отношению к купечеству давно пора восстановить. Это сословие дало целые династии ярких и сильных личностей: Морозовы, Третьяковы, Сабашниковы, Бахрушины, Мамонтовы… — люди умного национального типа, европейски образованные, эстетически тонкие и чуткие, обладающие как практической, так и душевной энергией. Их имена еще кое-где сохранились: Третьяковская галерея, музей Бахрушина… Но и эта крошечная, случайно уцелевшая в названиях часть всего созданного для культуры купечеством все еще остается неосознанной, недооцененной, непонятой. Подлинный же вклад купечества в просвещение, образование и благотворительность огромен. Бесплатные больницы, дома призрения, школы, университеты, музеи, галереи, храмы, помощь бедным, поддержка художников. И все безвозмездно, на благо страны, России.

И хотелось бы отметить, что не от материального излишества и равнодушия к деньгам делались эти пожертвования. Семья Андреевых, например, внесла большую сумму на строительство больницы и Народного университета Шанявского в свой самый трудный период, после ликвидации торговых дел, «Кожевенного дела М. Л. Королева» и «Магазина А. В. Андреева».

«Воспоминания» Е. А. Андреевой-Бальмонт наполнены образами людей разных сословий, разных уровней образования и культуры, характеров, представлений о мире — от членов императорского дома до крестьян и обычной прислуги. Но их отношения определяются не сословной принадлежностью, а особенностью характеров, близостью интересов.

Сестры Андреевы слыли барышнями образованными, умными, начитанными и очень привлекательными. Их общества искали, с ними стремились побеседовать, поговорить о прочитанных книгах. И это неудивительно — сестры были в курсе всех новейших исканий современной литературы. Они прочитывали свежие номера французских, немецких, английских журналов, следили за новинками русских издательств. Эти интересы объединяли общий круг друзей, впрочем, довольно пестрый по своему составу. Но если и бывали среди них «неинтересные», с точки зрения Екатерины Алексеевны, «ухажеры», то вовсе не было «отрицательных персонажей». Пытливо вглядываясь в людей вокруг себя, она умела находить личности интересные, значительные, хотя все они и не жили какой-то иной, особенной, выделяющейся жизнью.

Даже и Нина Сабашникова, вызывающая едва ли не буквальную «завороженность» более младшей Екатерины Андреевой, интересна ей прежде всего как обаятельный, красивый, внимательный и умный человек. Их связывает понимание самых тонких и тайных душевных движений друг друга. Но многие другие восхищаются прежде всего особыми талантами Нины — мастерством игры на рояле, даром перевоплощения. Она безусловно обладает большими драматическими способностями — тому свидетельство самый широкий диапазон ее удачных ролей: от больной крестьянки до пьяного тапера, от драматической героини — до клоунессы. И все же она идет не на профессиональную сцену, а уезжает в глухую русскую провинцию, в Курскую губернию.

Разве что лишь с князем А. И. Урусовым отношения Екатерины Алексеевны были глубже, чем с Ниной Сабашниковой, хотя осложнялись и временами запутывались взаимной влюбленностью. А. И. Урусов был для нее не только любимым человеком, но и огромным авторитетом, душевно доверенным человеком, разговора, беседы с которым она всегда ждала с нетерпением. И уже на склоне лет Екатерина Алексеевна не раз повторяла, что «князь Александр Иванович Урусов — самый умный, обаятельный и интересный человек, которого я когда-либо знала».

Это высокое признание авторитета А. И. Урусова было справедливо. Умнейшие люди того времени испытывали благотворное влияние его личности, одаренной, разносторонней, глубокой и яркой. Слава адвоката А. И. Урусова гремела по России, его речами в зале суда заслушивались и судебные исполнители, и присутствующие. Затем еще долго в московских домах или на светских вечерах обсуждались его высказывания, мысли, суждения. Результат его выступлений был очевиден: даже «безнадежные» дела часто были им выиграны, благодаря блестящему искусству мысли и слова. А. И. Урусов, по словам А. Ф. Кони, занимал «выдающееся место в передовых рядах русской адвокатуры».

Тонкий знаток поэзии, любитель французской новейшей литературы, поклонник Флобера и Бодлера, А. И. Урусов поддерживал новые переводы этих писателей, писал статьи об их творчестве, выступал с речами об их произведениях. Предметом его увлечения была также новейшая русская поэзия. Одним из первых А. И. Урусов заметил К. Д. Бальмонта, обратил внимание на своеобразие его таланта, мелодичность и напевность стиха и помогал молодому поэту советами.

Вокруг А. И. Урусова, казалось, всегда была атмосфера поэзии. «Любуйтесь им как редким произведением искусства, как он того стоит…» — говорил об Урусове Бальмонт.

Искусство пронизывало и отношения князя Урусова с Е. А. Андреевой, ажурная вязь литературных параллелей, реминисценций, цитат окутывала их влюбленность. Но их сильное чувство пробивалось сквозь все чинимые ими же самими препятствия. И эту долгую и запутанную историю разрешила лишь трогательная мистификация, «маскировка» Урусова, скрывшего свое чувство к Екатерине Алексеевне ради ее счастья с другим, «свободным» и более молодым человеком. И все же Урусов не мог сдержать своей ревности к Бальмонту и решительно отказался помочь в бракоразводном процессе Бальмонта с его первой женой. Впрочем, сопротивление их свадьбе возникало не только со стороны Урусова. Медлила с разводом жена Бальмонта. Долго отказывала в благословении Наталья Михайловна.

И только в 1896 году Е. А. Андреева выходит замуж за поэта-символиста К. Д. Бальмонта. Смягчилась Наталья Михайловна, увидев настойчивость влюбленных, скромность и простодушие поэта, а главное — убедившись, что церковное венчание, несмотря на развод, все же состоится. И все равно в доме царила скорее атмосфера похорон, нежели свадьбы.

Возвратимся немного назад и отметим, что первая встреча Е. А. Андреевой и К. Д. Бальмонта произошла в доме князя Урусова. Екатерина Алексеевна выделяет этот значительный для нее факт, потому что без влияния Урусова она не обратила бы внимания на своего нового поклонника. Ведь на первое признание в любви Бальмонта она сразу же ответила категорическим отказом. Можно не сомневаться, что ее решение не изменилось бы, как не менялось оно по отношению к отвергнутым ранее претендентам на ее руку и сердце. Но внимание Урусова к Бальмонту, восторженные похвалы его таланту, а также уважение к мнениям и оценкам поэта заставили Екатерину Алексеевну совсем другими глазами взглянуть на своего преданного, внимательного поклонника. И она открыла своего Бальмонта — не только поэта, но и доброго, отзывчивого и искреннего человека.

Сближали их с Бальмонтом и общие поэтические пристрастия: все те же Бодлер, Флобер, новейшая французская и русская поэзия… Хотя надо сказать, что Бальмонт был более увлечен новыми веяниями в поэзии, а Екатерина Алексеевна была склонна и к поэтической традиции, понимала привязанности других людей к традиционным взглядам, привычкам.

На одном из поэтических вечеров слушатели не приняли стихов Бальмонта, решили, что он откровенно издевается над их вкусом, и намерились покинуть зал. Положение спасла присутствовавшая на вечере Е. А. Андреева. Она тут же выступила перед слушателями с пылкой импровизированной речью, объясняя особенности нового поэтического мышления и своеобразия языка. Аудитория смирилась, увлеклась ее объяснениями, даже прониклась доверием к выступавшему поэту, и вечер прошел с успехом. Хотя разгневанный Бальмонт отпускал рифмованные «колкости» против «толпы», непосвященной в поэзию и потому не представлявшей для него интереса.

Впрочем, презрение к «непосвященным» обывателям, а ненароком и к народу, носилось в самом воздухе литературных эстетских салонов начала века, где возникали иные, особые нравственные критерии для личностей «посвященных» — поэтов, мыслителей, мистических провидцев…

Е. А. Андреева придерживалась традиционного взгляда на вопросы этики, морали, нравственности, что отражалось и на ее поступках, и на отношениях с литераторами. Так, однажды Зинаида Гиппиус, зайдя к Бальмонтам, не застала их дома. В ожидании хозяев она занялась чтением дневника, рассматриванием писем, рылась в лежавших на столе бумагах, а потом рассказывала об этом у себя дома гостям при Бальмонте. Узнав об этом, Екатерина Алексеевна возмутилась и тут же отправилась к поэтессе высказать свое отношение к недостойному, по ее мнению, поступку. Но та в ответ рассмеялась и скорее получила удовольствие от этой сцены, увидев в ней повод для интересного вечера. Дискуссия состоялась дома у З. Гиппиус, и на ней большинство участников в очередной раз провозгласили тезис о дозволенности поэту, художнику повсюду собирать материал для творчества, не обращая внимания на светские и нравственные «условности».