Евгений Чудаков

Сидевший сзади Михаил Михайлович инстинктивно вдавил ногу в пол, как бы нажимая на тормоз, а руками, вцепившимися в сиденье, стремился направить автомобиль влево, за спину старика. Дамы обомлели и зажмурились. Только сидевшая впереди младшая племянница Михаила Михайловича тихо ойкнула.

И тут Евгений сделал то, чего никто не ожидал. Он дал газ «на полную» и повернул руль вправо так, что огромный «берлиэ», пролетая перед самым носом старика, устремился в каменное основание арки. Люди в машине закрыли лица руками. Однако метрах в десяти перед воротами Евгений успел вывернуть руль влево и, словно пушечный снаряд, пролетел под аркой в полуметре от каменной стены.

На горе машина остановилась. Евгений был бледен. Супруге Михаила Михайловича стало плохо, старшая племянница пыталась привести ее в чувство, а младшая стала хохотать словно безумная. Самообладание раньше всех вернулось к главе семейства, и он сумел поступить столь же оригинально, сколько за минуту до того его друг и сподвижник.

— Великолепно, Евгений Алексеевич! — начал трясти он оцепеневшего Евгения с непритворным восторгом. — Вы продемонстрировали европейский класс! Управились с этой старой колымагой, как с аэропланом — с «берлиэ», как с «Блерио»! У него же талант спортсмена, изумительное чувство машины, — добавил ММ-старший, обращаясь к дамам, постепенно приходившим в себя.

Репутация Евгения была спасена, но с тех пор он стал ездить гораздо осторожнее. И в будущем, оказываясь за рулем, несмотря на насмешки приятелей, старался вести машину небыстро, нерезко, с поправкой, как он говорил, «на дедушку». Вообще же чувствовал себя лучше, когда за рулем сидели другие.

Однако опыт управления автомобилем в том далеком 1912 году сослужил Евгению хорошую службу. Ни в одном журнале не смог бы он вычитать того, что почувствовал собственными руками и ногами, всеми своими нервами, сидя за рулем. Вопросы устойчивости и управляемости перестали быть для него абстрактными материями. И все более хотелось создавать свои автомобили — быстрые, удобные, легкие.

К весне 1913 года проект автомобиля «Орел», над которым директор и его молодой сотрудник работали днями и ночам, забросив дела и личную жизнь, был готов. Он рассчитывался под усиленный вариант двигателя воздушного охлаждения, созданный ими в прошлом году, под детали и агрегаты механизмов, употреблявшихся в сельском хозяйстве, и чем-то неуловимо напоминал двуколку и сенокосилку одновременно. На проект Михаил Михайлович возлагал большие надежды — все свои средства и силы вложил в него. И возможно, как говорили знакомые, «сорвал бы банк», если бы не суровая реальность частного предпринимательства.

Международная обстановка становилась все более напряженной. Летом 1913 года в воздухе стало попахивать военной угрозой. Русско-германские отношения обострились. Немецкие промышленники и коммерсанты, которых до того времени в России было множество, поспешили изъять свои вклады из русских банков и реализовать имущество. Трое немцев, крупнейших кредиторов Михаила Михайловича, потребовали срочной выплаты по векселям, угрожая в противном случае немедленным судом и описью. Чтобы избежать этого, директор мог сделать только одно — продать всю заводскую движимость, рассчитать персонал, а постройки и землю заложить.

В июле Михаил Михайлович позвал к себе в кабинет Евгения, выложил перед ним жалованье по август включительно, показал векселя и, разведя руками, печально улыбнулся. Евгений все понял. Они попрощались, стараясь не давать волю чувствам, которые родились в совместной работе, в безумном увлечении идеями, оказавшимися столь непрактичными. Два человека разного возраста, разного социального происхождения, с разными средствами и семейными обстоятельствами стояли друг против друга в небольшой конторке, боясь разрыдаться и броситься друг другу в объятия. А за окном моросил мелкий дождик, что-то распевал пьяный парень, шлепающий босиком по жидкой грязи, а бабка Акулина лениво переругивалась с теткой Матреной.

— Закончу курс и обязательно приеду к вам, Михаил Михайлович, — тихо сказал Евгений. — Мы непременно построим автомобиль…

Эти слова запомнились Чудакову надолго, потому что стали одним из тех немногих его обещаний, которые он так и не смог выполнить.

Два года, проведенные в Орле, дали Евгению не только деньги для продолжения образования, производственный опыт и приятные воспоминания. Эта своеобразная практика открыла его истинное призвание — призвание к исследовательской работе — и свела вплотную с предметом, который стал объектом его любви на всю жизнь — с автомобилем. В Москву Чудаков вернулся с твердым намерением специализироваться по автомобилестроению.

Нельзя сказать, чтобы выбор его был одобрен старыми друзьями-студентами. Котельщики и водопроводчики доказывали, что гораздо надежнее и практичнее специализироваться по техническим системам, которые есть на каждом промышленном предприятии, почти в каждом доме. Кружковцы-авиационники говорили о романтике полетов, об «осуществлении вековой мечты». Видя, что их доводы не колеблют убеждений Евгения, начинали язвить, что вот-де обрекает он себя на удовлетворение прихотей богатых снобов, которые только и могут быть автовладельцами, и что «рожденный ездить летать не сможет». Но ни тем, ни иным образом переубедить Чудакова не удавалось.

В год, последовавший за возвращением Евгения из Орла, он в полной мере обнаружил у себя еще одно ценное качество характера — способность вгрызаться в интересующий предмет, полностью ему отдаваться, докапываться до самых глубин. По всем дисциплинам, необходимым будущему автомобилестроителю, он теперь получал только высшие оценки.

Благодаря заработанным на своей «производственной практике» деньгам Чудаков теперь не должен был давать уроки и имел свободное время. Друзья, заинтригованные намеками Евгения на орловские авантюры, наперебой приглашали его на студенческие пирушки в надежде выведать подробности. И молодые московские дамы не обходили вниманием аккуратного, вежливого студента, располагавшего, по слухам, солидными сбережениями. Чувствуя, что разносторонним атакам он долго не сможет противостоять, Евгений решил прибегнуть к вспомогательным защитным средствам.

Во-первых, чтобы тратить свободное время не без пользы для головы, он занялся шахматами. Занялся вполне серьезно. Во-вторых, «дабы усмирить плоть», вступил в самое известное гимнастическое общество Москвы «Сокол». Усердно упражняясь по программе шведской гимнастики, Евгений через несколько месяцев уже мог ходить на руках по параллельным брусьям. Таким образом, излишки времени были ликвидированы и создан своеобразный кордон, ограждающий молодого человека от соблазнов.

Год прошел спокойно, а в 1914-м грянула война. В первые ее месяцы патриотические настроения многих граждан России привели их к поддержке правительства, к стремлению сделать все, что можно, для скорой победы. Некоторые студенты, не подлежащие мобилизации, шли в армию добровольно. Но Евгений — хотя патриотом он был не в меньшей степени — понимал свой долг по-другому. Он считал неверным бросить на третьем курсе учение по важнейшей для страны специальности. Все свои силы Чудаков употребил на то, чтобы как можно лучше и быстрее закончить курс наук, получить диплом и квалификацию инженера-автостроителя.

Первые же месяцы войны подтвердили то огромное значение, которое приобрела в двадцатом веке военная техника. Многократно возросли, по сравнению с недалеким прошлым, мощь и роль артиллерии. Важным огневым средством пехоты стали «автоматические стреляющие машины» — пулеметы. На море в бой вступили стальные броненосцы и подводные лодки, успех действий которых определялся мощностью их двигателей и орудий в большей степени, чем выучкой команд. Самолеты, которым до войны отводилась роль вспомогательного средства разведки, оказались весьма эффективны и в качестве огневого средства борьбы с наземными объектами. Недавние изобретения Белла и Попова — телефон и телеграф — стали незаменимыми средствами армейской связи, от них зависел успех сражений.