Страница 75 из 104
Владимир ответил смущенно:
— Думать-то я, конечно, думал, — времени было достаточно. Может быть, что-нибудь интересное и полезное и получилось бы… Только вы ведь понимаете, как мне трудно сейчас из головы на бумагу выкладывать.
— А вы пробовали? — быстро спросил инженер.
— Пробовал, потому и говорю. Такая получается гадость, сам потом не разбираюсь, что к чему относится. Ведь и эта рука не всегда меня слушается.
— А вы бы показали нам ваши наброски. Мы бы вам могли помочь. Вот наш молодой товарищ, он тоже инженер и великолепный чертежник. Он с удовольствием поработал бы с вами.
При слове «чертежник» Владимир опять недоверчиво посмотрел на Аню. Но никакого коварства не было на ее лице. Она ответила ему веселым и радостным взглядом, как бы говоря: «Вот видишь, как все хорошо получилось! Какое счастливое совпадение!»
Он был взволнован и хотел это скрыть, но скрыть уже не удавалось.
— Хорошо, — сказал он, помолчав. — Я вам покажу. Только, право же, совестно показывать. Курица лапой лучше бы все изобразила.
Он сел у письменного стола и стал отпирать ящик.
Аня, раздвинув два пальца, показала инженеру, какой толщины папка.
Сережа сидел ближе всех к письменному столу.
Владимир раскрыл папку и стал перебирать бумаги. И вдруг что-то произошло: лицо его медленно залилось краской.
Он вынул и положил отдельно два чертежа и смотрел на них, как бы не веря собственным глазам. Потом нагнулся к ящику. Да, там тоже что-то было не совсем так.
Сережа понял: Аня вернула похищенное, но, увы, не разбираясь в технических деталях, она положила оба чертежа вверх ногами.
Технических знаний у Ани не было. Но у нее были зоркие глаза, и она даже из другого конца комнаты увидела, что ее преступление открыто.
Бедная маленькая самоуверенная султанша! Ее лицо стало таким испуганным и виноватым.
Впрочем, Владимир не взглянул на нее ни разу. Он нагнул голову и сделал вид, что ищет что-то в самом нижнем (пустом!) ящике.
Гости переглянулись.
Молчание становилось слишком долгим.
Аня поставила на стол вазочку с конфетами и бутерброды, но заварить чай забыла. Сережа пришел ей на помощь.
Чай уже давно заварился.
Гости, делая вид, что ничего не замечают, стали говорить о чем-то совсем постороннем. Наконец Владимир медленно задвинул все ящики и, подойдя к инженеру, положил перед ним папку.
— Вот, — сказал он. — Это, так сказать, общий вид, а это детали.
Два листа он положил отдельно, сбоку, — они немножко дрожали в его руке.
— А эти два вы уже видели.
Он отошел и сел на валик дивана, упорно не желая смотреть на Аню.
Инженер с явным интересом стал перелистывать чертежи. Но он видел пылающее лицо Владимира и Анино — виноватое.
— Знаете что, — сказал он деликатно, — это все очень интересно, и напрасно вы думаете, что никто здесь не разберется. Но это требует пояснений. Сейчас уже поздно. Любезная хозяйка хочет напоить нас чаем, и мы уйдем. А завтра я пришлю за вами машину, вы приедете, и мы поговорим в деловой обстановке. В партком зайдете. Вас жаждет видеть наш секретарь Батурин, — вы его помните? Он обязательно хочет, чтобы вы были опять в нашей парторганизации. И вообще мы вас нашли и теперь из вас все соки выжмем! Вы разрешите мне взять с собой эту папку?
— Пожалуйста… Но только вам. Вы никому не покажете?
— Ну конечно же.
Сначала Владимир сказал, что чаю не хочет, но потом даже сел к столу и, правда, не пил, но зато старательно разглядывал и вертел свою чашку. Сережа не знал, кого ему жалеть больше: Владимира Николаевича или Аню.
Конечно, Аня сделала нехорошо. Но ведь она старалась, — по-своему, правда, по-нахальному, — но все-таки чтобы было лучше.
Да и получилось бы все не так уж плохо, если бы он ничего не заметил.
Как он обрадовался, когда пришел инженер! Ему было приятно, что о нем помнят, что он может еще быть полезным и нужным.
И вдруг оказывается, что было совсем не так.
Оказывается, что прибежала жена к прежним сослуживцам своего мужа, может быть, поплакала перед ними, рассказала, какой у нее муж несчастный калека, как ему скучно без работы, просила ему помочь, доставить ему удовольствие.
Сереже страшно было подумать о том, что произойдет здесь, когда уйдут гости.
Но вот гости ушли.
Владимир все так же сидел за столом и вертел свою чашку.
Аня тихонько позвякивала посудой, даже пыталась спрашивать кротким голосом:
— Может быть, тебе налить погорячее? Может быть, бутербродов еще сделать? Ведь ты же ничего не ел.
Он отрицательно покачал головой.
Тогда Аня подсела к нему, положила руку на его локоть и скромненько спросила:
— Володя, ты на меня не сердишься?
Чудачка, разве можно спрашивать так! «Не сердишься?» Ну спросила бы: «Ты на меня очень рассердился?» или сказала бы: «Не сердись на меня, пожалуйста!..»
Владимир наклонил голову и поцеловал ее пальчики.
— Я, Анечка, на тебя сердиться не умею. Попробовал — и ничего у меня не получается. Свирепости не хватило. А если я еще раз буду капризничать, можешь бить прямо без предупреждения. А ты, Сережка, отходи куда-нибудь подальше в сторонку и не вмешивайся.
В эту ночь Сережа долго не мог заснуть.
В соседней комнате горел свет; узкая полоска видна была под дверью.
Свет был неяркий: значит, горела лампа на письменном столе.
Раза два или три Сережа слышал, как спрашивала Аня:
— Ты намерен сегодня ложиться или нет?
Владимир Николаевич отвечал послушным голосом:
— Сейчас, сейчас, Анечка. Одну минуту.
Через полчаса опять:
— Володя, я вывинчиваю лампочку!
— Аня, пять минут только! По часам! Я уже кончаю.
И вывинтит, если захочет. Знает теперь, что ей все позволено. Сереже было и приятно, и грустно. Он знал, что Владимир Николаевич никогда уже не будет «несчастным», как говорила Аня. У него есть Аня, у него теперь есть дело, он никогда не будет скучать. Он знает, что он нужен. Как приятно быть нужным! Грустно Сереже было за самого себя. Владимиру Николаевичу нужна Аня, решительная и беззастенчивая, которая заставляет его работать, а если он будет работать слишком много, преспокойно вывинтит лампочку на его столе. Аня, которая бесцеремонно вскрывает заветные ящики, называет его Володькой и даже побить грозилась, в шутку конечно, но разве повернулся бы у Сережи язык пошутить так?
А Сереже Владимир Николаевич сказал: отойти в сторонку и не вмешиваться. Куда-нибудь подальше в сторонку.
И Аня говорила:
— Не вмешивайся в наши семейные дела.
Сережа не нужен. Он даже мешает им — это ясно.
«Семейные дела». Странная вещь — эти семейные дела.
Аня — жена Владимира Николаевича, поэтому ей все позволено. Что бы она ни сделала, все будет хорошо. Попробовал бы кто-нибудь другой, ну хоть эта рыженькая девушка, Анина подруга, которая заходила вчера, — попробовала бы она самовольно ворваться в письменный стол!
Сережа даже зажмурился от удовольствия при мысли о том, как прекрасно сумел бы расправиться Владимир Николаевич с рыженькой девушкой.
А на Аню «не умеет сердиться». И так почти всегда бывает в семейной жизни: одни командуют и делают что хотят, а другие не умеют сердиться. Иногда это бывает муж, иногда жена.
Взять хотя бы Нюркину мать, жену Ивана Кузьмича. Уж на что злющая баба: все соседи ее побаивались. А ее лохматый дед что ни сделает — все хорошо. Другому бы давно глаза выцарапала.
Иногда, впрочем, бывает и так: и муж и жена — оба хотят командовать, и оба умеют сердиться. Немало таких примеров Сережа видел в Дубровке.
Ну, тогда уж лучше и не жить вместе. Сплошной крик и ссоры. А хуже нет, когда люди ссорятся, с криком или без крика.
Без крика, пожалуй, не так противно, но еще страшнее.
Как тяжело стало сегодня, когда можно было подумать, что Владимир Николаевич и Аня поссорятся…
«Интересно знать, — думал Сережа, — когда я женюсь, кто будет командовать: я или моя жена?»