Страница 21 из 58
Аллейн говорил:
— Миссис Кокбурн-Монфор, нам всем ужасно жаль, что приходится приставать к вам с вопросами, но дело действительно не терпит отлагательств. Итак. Я собираюсь повторить, насколько смогу, то, что вы нам, как мне представляется, рассказали, и если я ошибусь, очень вас прошу, очень, прервите меня и укажите ошибку. Договорились?
— Ну же, Крисси, старушка, давай, — встрял ее муж, — побольше мужества, Крисси. Все уже позади. На-ка!
Он протянул жене пузырек, но она, не взглянув, оттолкнула его руку.
— Вы, — продолжал Аллейн, — находились в дамской туалетной. Вы пришли сюда в то время, когда гости переходили из залы в парк, и собирались присоединиться к мужу уже в парке, перед началом концерта. Других гостей в туалетной не было, зато были вот эти леди, горничные. Правильно? Хорошо. Дальше. У вас возникла потребность воспользоваться одной из четырех кабинок, второй слева. Вы еще находились в ней, когда погас свет. Пока, стало быть, я все излагаю верно?
Она кивнула, переводя взгляд с Аллейна на мужа.
— Теперь следующий эпизод. Только постарайтесь изложить его по возможности четко. Что произошло после того, как погас свет?
— Я совершенно не понимаю, что тут произошло. Вернее — почему. Я же вам говорила. Я в самом деле думаю, — миссис Кокбурн-Монфор выдавливала из себя слова, будто зубную пасту из тюбика, — что могла лишиться рассудка. Я была так потрясена. Думала, что меня убьют. Правда. Хьюги…
— Ради Бога, Крисси, соберись с духом. Никто же тебя не убил. Валяй дальше. Чем быстрей все расскажешь, тем быстрей мы уберемся отсюда.
— Ты такой черствый, — сказала она и повернулась к Аллейну. — Правда? Он очень черствый.
Впрочем, после некоторого количества уговоров она согласилась валять дальше.
— Я была еще там, — сказала она. — В уборной. Правда! Так все неловко вышло. Свет погас, но через окошко наверху снаружи проникали какие-то отблески. Я решила, что они связаны с представлением. Ну, вы знаете. Эти барабаны, танцы. Я знала, что ты будешь сердиться, Хьюги, дожидаясь меня снаружи, потому что концерт уже начался и вообще, но что тут можно было поделать?
— Да все в порядке. Все понимают, что ты съела что-то не то.
— Да, и тут они закончились — танцы и барабанный бой — и… и я тоже закончила и уже собралась выходить, как вдруг дверь распахнулась и ударила меня. Очень сильно. По… по спине. И он меня схватил. За руку. Так грубо. И вышвырнул наружу. Я вся ободрана, дрожу, у меня шок, а вы меня здесь держите. Он меня так швырнул, что я упала. В туалетной. Там было гораздо темней, чем в уборной. Непроглядная тьма. И я лежала там, а снаружи хлопали в ладоши, а потом послышалась музыка и голос. Голос может и чудесный, но мне, лежавшей там, ушибленной, потрясенной, он показался завываньем погибшей души.
— Продолжайте, пожалуйста.
— И тут этот жуткий выстрел. Совсем рядом. Громыхнуло прямо в уборной. А за ним — секунды не прошло — он выскочил наружу и как пнет меня ногой.
— Ногой! Ты хочешь сказать, он намеренно…
— Он об меня споткнулся, — сказала миссис Кокбурн-Монфор. — Чуть не упал, вот и вышло, что пнул. А я решила, что он и меня застрелит. Ну и конечно завизжала. Во весь голос.
— И что?
— И он удрал.
— А потом?
— А потом вбежали вот эти трое, — она показала на горничных. — Рыскали там в темноте и тоже меня пинали. Случайно, конечно.
Трое женщин шевельнулись на своих стульях.
— Откуда они появились?
— Да откуда мне знать! Хотя нет, я знаю, потому что слышала, как хлопнула дверь. Они были в других трех кабинках.
— Все трое?
Аллейн взглянул на женщину-сержанта. Она встала.
— Итак? — спросил он.
— Мы хотели взглянуть на Карбо, сэр, — сказала женщина. — Он был совсем рядом. Пел.
— И, полагаю, вы, все трое, залезли на сиденья.
— Сэр.
— Попозже поговорим. Садитесь.
— Сэр.
— Ну хорошо, миссис Кокбурн-Монфор, что произошло следом за этим?
Оказалось, у кого-то нашелся фонарик, при свете которого они подняли миссис Кокбурн-Монфор на ноги.
— Фонарь был у вас? — спросил Аллейн женщину-сержанта. Та подтвердила, что да, у нее. Миссис Кокбурн-Монфор продолжала вопить, в парке и в доме слышался шум. Потом зажегся свет.
— И вот эта женщина, — сказала миссис Кокбурн-Монфор, показывая на сержанта, — да-да, вот эта самая. Вы знаете, что она сделала?
— Видимо, хлопнула вас по щеке, чтобы вы замолчали.
— Да как она смела! После всего, что я пережила. Еще и орала на меня, приставала с вопросами. А потом имела наглость заявить, что не может век здесь торчать, и оставила меня на этих двух. Хотя, должна сказать, у них-то хватило такта дать мне таблетку аспирина.
— Очень этому рад, — учтиво сказал Аллейн. — Теперь я задам вам вопрос, а вы постарайтесь ответить на него как можно точнее. У вас сохранилось какое-либо впечатление о внешнем облике этого мужчины? Все-таки некоторое количество отраженного света, проникавшего через окошки вверху, здесь было. Удалось ли вам увидеть его, хотя бы на миг?
— О да, — совершенно спокойным голосом сказала она. — Да, удалось. Это был черный.
— Вы в этом уверены? Уверены по-настоящему? — спросил Аллейн.
— Полностью. Я видела его голову на фоне окна.
— А это не мог быть, к примеру, белый человек в натянутом на голову чулке?
— Нет-нет. Мне кажется, чулок у него на голове и вправду был, хотя наверняка сказать не могу.
Она бросила взгляд на мужа и немного понизила голос.
— Кроме того, — сказала она, — я учуяла его запах. Если вы жили там, как мы, вы в этом не ошибетесь.
Муж ее что-то буркнул в подтверждение.
— Да? — сказал Аллейн. — Насколько я знаю, мы производим на них такое же впечатление. Один мой друг, африканец, говорил мне, что прошел почти год, прежде чем он перестал впадать в полуобморочное состояние, оказываясь в лондонских лифтах под конец рабочего дня.
И прежде чем кто-либо успел вставить слово, он продолжил:
— Ну хорошо, тут появились наши люди, и я думаю, что начиная с этого момента, мы вправе полагаться на их показания.
Он взглянул на Гибсона.
— Вы не..?
— Нет, — сказал Гибсон. — Спасибо. Ничего. Мы отпечатаем изложение нашей недолгой беседы, мадам, и попросим вас просмотреть его и подписать, если оно вас устроит. Простите, что побеспокоили.
И он добавил вполне предсказуемое:
— Вы очень нам помогли.
Аллейну осталось только гадать, чего ему стоила эта рутинная вежливость.
Полковник, игнорируя Гибсона, отрывисто поинтересовался у Аллейна:
— Могу я, наконец, увести отсюда мою жену? Ей необходимо повидаться с доктором.
— Разумеется. Уводите. Как зовут вашего доктора, миссис Кокбурн-Монфор? Может быть, позвонить ему, попросить, чтобы он подъехал к вам домой?
Она открыла было рот, но тут же закрыла, поскольку Полковник произнес:
— Спасибо, не стоит беспокоиться. Приятного вечера вам всем.
Аллейн подождал, пока они доберутся до двери и только тогда сказал:
— О, кстати. Не показалось ли вам, что на этом мужчине была какая-то форма? Или ливрея?
Последовала долгая пауза, после которой миссис Кокбурн-Монфор ответила:
— Боюсь что нет. Нет. Понятия не имею.
— И опять-таки кстати, Полковник. Это ваша нюхательная соль?
Полковник уставился на него, словно на сумасшедшего, затем перевел бессмысленный взгляд на пузырек в своей руке.
— Моя? — сказал он. — За каким дьяволом мне нюхательная соль?
— Это моя, — высокомерно сообщила его жена. — Послушать вас, так можно подумать, будто мы по магазинам воруем. Нет, правда!
Она взяла мужа под руку и прижалась к нему, с презрением глядя на Аллейна.
— Этот чудной Уиппл-как-его-там, представляя вас, мог бы и предупредить, что вы ищейка. Пойдем, Хьюги, милый, — и с этими словами миссис Кокбурн-Монфор величаво покинула комнату.
II
Аллейну потребовался весь его такт, терпение и умение настоять на своем, чтобы заманить Громобоя в библиотеку, небольшого размера комнату на втором этаже. Когда Президент оправился от потрясения — наверняка, думал Аллейн, куда более сильного, чем он позволил себе показать, — он обнаружил явную склонность провести расследование на свой собственный манер.