Идущие за кровью

— Нет, — сказал я. — Расскажите о ней поподробней.

— Это все, что я о ней знаю, — развел руками Фридман. — Я несколько раз видел её у Ватюшенко. Он с ней не расставался. Подчас это было неразумно и даже опасно, но она словно приковала его к себе. Это была его любимая вещица. Ему предлагали огромные деньги, великолепные обмены, но он отказывался её продавать. Весь процесс коллекционирования был для него не более чем игрой. Игрой на всю жизнь. А эта чаша была его любимой игрушкой. Ему некому было завещать все то, что он приобретал, а жить ему оставалось не так уж и долго. Он не хотел ни продавать, ни менять её.

— О чаше знали многие?

— Нет, только те, кто общался с ним достаточно близко. А так как он был нелюдим, то этих людей можно пересчитать по пальцам. Но кто может быть уверен, что эти люди не рассказали о чаше своим знакомым или друзьям? Предмет столь интересный, что волей-неволей вызывает слухи… Значит, её всё же украли… В таком случае ваша охота может быть обречена на провал. Если охотились за чашей, то допускать ошибки, подобные тем, которые мы с вами обсуждали, — не станут.

— И всё же попросите ваших ребят присмотреть за рынком, — попросил я. — И огромное спасибо за помощь, Исаак Минеевич. До свидания.

— Лучше — прощайте, — вздохнул старый коллекционер, закрывая за мной двери…

— Как ты думаешь, — спросил Калинкин, дослушав мой отчет о встрече с Фридманом, — почему он сразу не сказал о чаше?

— Видимо, он всё же не исключал возможности появления её на рынке, — предположил я. — И, как и каждый истинный коллекционер, мечтал приобрести её. Но потом сообразил, что о чаше узнают и другие, а это может не только лишить её приобретения, но и создать ему лишние неприятности с законом. К тому же если кражу повлекло за собой именно желание завладеть этой чашей, то «наводчик» наверняка находится среди его окружения. Следовательно, представляет опасность и для него самого. И он это понимает… К сожалению, чаша — единственная наша надежда. Нет гарантии, что перечисленные Фридманом вещи на момент убийства все ещё находились у Ватюшенко. Он вполне мог успеть продать или обменять их. Их могли также украсть и уничтожить грабители… Нет, кроме чаши, у нас ничего нет.

— У нас никогда ничего нет, — возразил Калинкин. — Однако что-то мы да раскрываем. Не так уж много, как хотелось бы, но… Покопаемся и здесь… Только прошу тебя, Сергей: действуй очень осторожно. Без этих своих фокусов. В этом деле не все так чисто, как может показаться. Этот «особо важный», который на квартире был, после твоего ухода все о тебе расспрашивал. А сегодня утром я узнал, что он затребовал твоё личное дело. Начальник РУВД звонил, узнавал, не натворил ли ты чего такого, что тобой ФСБ за интересовалось… Лучший вариант — отдать это дело спецслужбам. «Баба с возу — кобыле легче». Ты сам знаешь: все, что с ними связано, для посторонних лиц кончается обычно весьма плачевно. Пока дело находится в стадии «по горячим следам» — никуда не деться, но потом… Позже…

— У нас и так весьма мало перспектив. Но пару линий я всё же отработаю, независимо от того, есть там «бяка» или нет… А что именно интересовало в моей скромной персоне этого очкарика?

— Лично ты. Кто, откуда, как работаешь, как успехи, семья, интересы и все такое… Осколки маски с собой унёс…

— Ну и леший с ним. Мистик чокнутый… Геннадий Борисович, вот вы лично верите во всякие там приметы, загробные миры, заклятья, духов?..

— В приметы верю, — уверенно подтвердил Калинкин. — У меня есть несколько примет, которые никогда не подводили. Например: стоит кому-нибудь из моих подчиненных облажаться, как меня тут же тянут «на ковер» к начальству и устраивают головомойку с последующими неприятностями. Верная примета. Вернее всякой черной кошки. А если в полночь бьют часы в моем кабинете, а я нахожусь рядом с ними и слышу их, то дома меня ожидает головомойка от жены. Тоже верная примета… Ну и ещё пяток, помельче…

— Я серьёзно спрашиваю.

— А коль серьёзно… Наверное, что-то есть. Должно быть. Люди сталкиваются с этим, причину назвать не могут и называют необъяснимым. Наверняка половина этих «явлений» имеет вполне разумные и познаваемые объяснения… Но лично я с такими вещами не сталкивался. А раз не сталкивался, то и судить о них лично не могу. С уверенностью можно сказать только одно: либо «загробный» мир есть, либо его нет. Удовлетворен?

Ответить я не успел — помешал взорвавшийся трелью телефон. Я взял трубку:

— Капитан Русаков слушает.

— Надеюсь, что меня вы узнаете и без визитной карточки, — ответил мне с другого конца провода осторожный Фридман. — Вы очень везучий молодой человек. Не прошло и суток после нашего с вами разговора, а я уже могу порадовать вас хорошими известиями. Где мы можем встретиться?

— Если дело срочное, говорите напрямую. Эти излишние осторожности ни к чему. Не думаю, что телефоны уголовного розыска прослушиваются.

— Не знаю, не знаю, — сомневался осторожный антиквар. — Что-то мне подсказывает… Впрочем, как вам угодно. Я разговаривал с одним моим знакомым, изредка уведомляющим меня о некоторых интересных предметах, попадающих на Кленовую аллею, и он порадовал меня упоминанием о коллекции серебряных монет… Вы понимаете, о какой коллекции идёт речь?

— Продавец ещё там? — вскочил я со стула. — Давно это было?

— Утром, — сказал Фридман. — Продавец давно продал монеты и ушел домой. Но ваше счастье в том, что человек, продававший эту коллекцию, — личность довольно известная на рынке. Причем «известная» достаточно печально. Мелкий пакостник и рвач. Когда-то начинал с фарцовки, выканючивая у иностранцев значки, жвачки и предлагая им флаги и фуражки. С тех пор ничуть не изменился. С огромным удовольствием вручаю вам этого господина. В «своих кругах» он известен под гордым псевдонимом «Жвачка». Такой же прилипчивый и тягучий. Адрес, по понятным при чинам, мне неизвестен, но, полагаю, вы сумеете установить это сами… Да, и вот что еще… Монеты у него купил как раз мой знакомый, он их вам отдаст, но прошу вас отнестись к нему с пониманием — это очень сообразительный и деловой господин…

— Исаак Минеевич, я у вас в долгу. Если я когда-нибудь решу заняться антиквариатом, обещаю, что вам буду делать десятипроцентную скидку в память о вашей услуге.

— Беда в том, что если вы решите заняться антиквариатом, то тут же забудете о своём обещании, — вздохнул Фридман. — Поэтому будем считать, что я делаю это безвозмездно… Ох, какое счастье, что меня сейчас не слышит моя покойная жена, она решила бы, что я нездоров… И отчасти была бы права.

— И тем не менее — спасибо, — рассмеялся я. — Удачи вам, Исаак Минеевич, — я повесил трубку и повернулся к ожидающему Калинкину: — Всплыли вещи с квартиры Ватюшенко. Получается, что это всё же было «типичное» ограбление? Известна кличка продавца. Работает на Кленовой аллее. Мелкий перекупщик.

— Везучий ты, Русаков. Я бы сказал — халявщик… Ну что ж, везению помогать надо. Даю тебе в помощь Сашу Бирюкова. Поезжайте с ним к местным операм, курирующим Кленовую аллею, выясните полные данные этого парня — и к нему. Раскроете это дело — будет вам премия. Только бумаги оформляйте аккуратно. Дело серьёзное, отпираться будут до последнего. Прошли те времена, когда преступники, задержанные с поличным, давали полный расклад. Теперь стоят «в отказе» до конца, вопреки логике и здравому смыслу. Так что здесь «на халяву» не рассчитывай. Предстоит работа. И, вероятно, долгая…

— Зеленкин Олег, Самохин Стас, Борисов Костя, — залпом выпалил Павел Ануфриев по кличке «Жвачка», едва войдя в мой кабинет.

— Что — «Зеленкин»? — не понял я.

— Вы же меня из-за монет и шкатулок сюда приволокли? — спросил Ануфриев. — Вот я и перечисляю тех, кто мне их дал.

— А… А зачем? — туповато осведомился я, усаживаясь на своё место за столом.

— Как зачем? Я с ними особых дел не имею. Дружки мы давние, со школы, но сейчас нас уже ничего не связывает. У них своя жизнь, у меня — своя, чего это я буду за них отвечать? Они эти шмотки где-то надыбали, вот сами пусть и разбираются. Моё дело маленькое.