Идущие за кровью

— Уничтожь его… Без следов.

Дверь, изображающая камин, встала на место, и я остался один на один с невесть откуда взявшейся тварью. Волк сделал ещё пару шагов и припал к земле, спружинившись для прыжка. Только тут моё оцепенение пропало. Выхватив пистолет, я судорожно дернул предохранитель и почти не целясь выстрелил в зверя три раза подряд. Его отшвырнуло назад, буквально развернув на сто восемьдесят градусов, но он тут же поднялся на ноги и встряхнулся, словно собака, которую окатили водой. Но я-то знал, что мой пистолет — не детская «водяная» игрушка. Оставалось предполагать, что мои выстрелы не были смертельно опасны для столь крупной твари. Я тщательно прицелился и выстрелил ещё дважды. Теперь я уже отчетливо увидел, как с глухим чмоканьем пули впились в лобастую голову монстра и исчезли, словно я стрелял в покрытую мхом кочку. Зверь вновь встряхнулся, и мне на мгновение показалось, что такая игра даже забавляет его. Теперь «предполагать» мне было уже нечего. Я сунул пистолет обратно в кобуру и широко улыбнулся:

— Я сошел с ума. Этого следовало ожидать. Ненормированный рабочий день ещё никому не шел на пользу… Извини, приятель, но больше я с тобой играться не могу. Ты ступай к хозяину, а мне нужно срочно бежать к доктору. Ты очень милый пёс, но…

И тут он прыгнул. Я невольно бросился в сторону, одновременно хватая стоящий рядом стул и пытаясь загородиться им, но толчок многокилограммовой туши был столь силен, что я не удержался на ногах и кувырком полетел на землю, не выпуская стула из рук. Это меня и спасло: массивные ножки стула помешали ему дотянуться до моего горла, и мощные челюсти лишь лязгнули перед моим лицом. Исходящий из его пасти смрад заставил меня поморщиться. Ударом ноги я что было сил отбросил его в сторону и, вскочив на ноги, запустил стулом в окно. Стекла разлетелись с жалобным звоном, и, не теряя времени, я прыгнул в спасительный проем. Казалось, падение будет длиться целую вечность. Потом земля больно ударила меня в бок, заставляя разом онеметь плечо, и я покатился по чавкающей жиже. Вскочив на ноги, я потряс головой, разгоняя мелькавшие перед глазами звездочки, и, погрозив кулаком зияющему чернотой окну, заорал:

— У тебя к тому же из пасти воняет, грязный сукин сын! Не знаю, из какого зоопарка стащил тебя этот ублюдок, но, в отличие от него, ты больше никогда не окажешься за решеткой, дворняжка белобрысая! Я сейчас вернусь, и тогда…

Позади меня послышались шорох и глухое ворчание. Уже догадываясь, что я увижу, я медленно повернулся и развел руками:

— Считай, что я ничего не говорил. Я молчал, как рыба… А ты, оказывается, довольно шустрый песик… И знаешь, что мне в тебе особенно нравится?

Болтая, я медленно, стараясь не делать резких движений, наклонился к лежащему рядом стулу и поднял его. Зверь стоял в двух шагах от меня и скалился. Меж его зубов сочилась и капала на землю грязно-белая пена.

— Ты такой большой и массивный, — продолжал я, отводя руку со стулом в сторону, — что… трудно промахнуться!

Я с размаху опустил стул на его голову и, повернувшись, пустился наутёк. Единым рывком я перелетел через трехметровую чугунную ограду и, оказавшись на набережной, оглянулся. Тварь проходила прямо сквозь решетку, словно это были не железные прутья, а мираж. Я почувствовал, как волосы встают дыбом на моей голове, а спина покрывается холодной испариной. Понимая, что бежать от дьявольской твари бессмысленно, я вскочил на парапет и прыгнул в тёмно-грязные воды реки. Ноги почти по колено ушли в ил, но холодная вода привела меня в чувство. Я выпрямился и посмотрел на обломок стула, который все ещё сжимал в руке.

— Бред, — сказал я вслух. — Этого не может быть… Уж я-то знаю…

Над гранитным парапетом показалась квадратная голова с горящими от ярости глазами. Тварь встала передними лапами на поребрик и плотоядно посмотрела на меня.

— Ты что, так и будешь за мной весь день бегать?! — заорал я. — Конец двадцатого века, центр города… Нет оборотней и привидений! Не-ту! Ты понимаешь или нет?! Во всяком случае даже призрак в такое дерьмо не полезет, — сказал я, размазывая по лицу пятна мазута. — Пошел отсюда! Брысь!..

Я едва успел выставить перед собой руки, когда обрушившаяся сверху туша опрокинула меня навзничь. Холодные воды сомкнулись над моей головой, а острые когти рванули плащ, раздирая ткань и впиваясь в тело…

Тяжело дыша, я стоял по пояс в ледяной воде и смотрел на качаемое волнами тело монстра. Слипшаяся от воды и мазута шерсть медленно окрашивалась в тёмно-красный цвет, расплываясь вокруг торчащего меж ребер чудовища куска дерева. Я до хруста сжал зубы и, обхватив спасшую мне жизнь ножку стула, с трудом выдернул её из тела мёртвой твари.

— Осина, — сказал я вслух, поднося палку к глазам. — Это самая настоящая осина… Но если это — осина, тогда…

Шатаясь, словно пьяный, я добрел до каменных ступеней спуска и вылез на набережную. Привалившись спиной к серому граниту, я долго смотрел, как волны уносят прочь мёртвое тело животного.

— Но я же это вижу, — прошептал я. — Даже теперь я вижу этот не желающий тонуть кусок… мяса. То, что он не тонет, понятно — такое тонуть не должно. А вот почему оно не исчезает? Я же читал, что если оборотня проткнуть осиновым колом, то… О чем я говорю?! — опомнился я. — Я говорю об оборотнях?! Да… Я говорю об оборотнях. И один из этих поганцев только что едва не перегрыз мне глотку! Он хотел перегрызть мне глотку! Я же это чувствовал! Я видел его, и я драпал от него, словно пятилетний ребенок… Я сошел с ума! Нет, я точно сошел с ума!.. День. Двадцатый век. Центр города. Оборотни. Маги. Сумасшедший офицер. Мистика… А кол?..

Я посмотрел на острую палку, лежащую рядом. На ней все ещё виднелись какие-то кровавые сгустки и прилипшие к ним длинные седые шерстинки.

— Кол — реальность, — грустно констатировал я. — А может, мне это кажется? Сумасшедшие всегда уверены, что все происходит с ними наяву, а на самом деле это лишь плод их больного воображения… Очень может быть. Калинкин послал меня провести холодную ночь в заброшенном доме, и я от злости свихнулся… Почему же мне холодно и с меня течёт вода?.. Это мне тоже кажется…

Я услышал бодрые шаги на набережной. Какой-то ранний прохожий уже спешил по своим делам.

— А вот у него-то мы сейчас и спросим, — решил я и вышел на набережную.

Увидев меня, розовощекий толстяк с дипломатом замер как вкопанный и, сунув руку за отворот кожаной куртки, предупредил:

— Не подходи! У меня оружие! Не подходи — убью!

— Да вы не бойтесь, — миролюбиво попросил я. — Я только хочу спросить. Вы видите эту дубину?

Толстяк кивнул, поставил дипломат на землю, снял кожаную куртку и бросил её к моим ногам.

— Вы меня неправильно поняли… — начал было я, но он снова кивнул, вытащил из кармана пиджака кошелек, снял часы и, положив все это на поребрик, бросился наутёк.

Я задумчиво посмотрел на оставшиеся после его бегства вещи, перевел взгляд на обломок стула и удовлетворенно констатировал:

— Видит… Это уже хуже. Куда хуже…

Широко размахнувшись, я запустил палку через ограду в сторону особняка и, оставляя за собой грязные лужицы следов от сбегавшей с меня воды, побрел к автобусной остановке…

— …Да, уверяет, что ваш подчиненный, — подтвердил в трубку дежурный по отделу. — Как выглядит?

Он внимательно посмотрел на меня и описал собеседнику:

— Здоровенный бугай, небритый, насквозь мокрый, с безумными глазами и всклокоченной шевелюрой. Демонстрирует перепачканное мазутом удостоверение и утверждает, что он — сотрудник уголовного розыска… Ага, значит, узнаете… Товарищ Калинкин… В смысле — господин Калинкин, я должен предупредить, что у него не совсем здоровый вид. Я очень смягчаю выражения… Если это действительно ваш человек, вам следовало бы обратить на него особое внимание. Мягко говоря, он «плохо выглядит»… Да… Хорошо… А как быть со вторым? С тем, за которым он к нам и пришёл? Второго доставили вчера из ресторана по подозрению в… Короче говоря, он тоже «плохо выглядел». Называет себя Петровым Петром Петровичем… Тоже ваш? Понятно… да нет, это не моё дело, кого вы набираете в отдел… Но скажите по секрету: у вас ещё много таких? Я никому не скажу, честно. Просто мне интересно. Сколько?! У-у… Все, не буду вам больше мешать, у вас наверняка полно дел… Разумеется, я их отпущу. И чем раньше, тем лучше. Всего доброго.