Страница 20 из 22
Возможно, когда-нибудь каким-то издателям покажется интересным переиздать фотоспособом образцы советской прессы для любителей исторических анекдотов или для тех, кто откажется верить в то, что это было. Для такого историко-анекдотического переиздания годится любой экземпляр газеты «Правда», особенно, скажем, за 1937 год. Очень лихо выглядела бы подборка речей Хрущева, начиная с 30-х годов, в которых он сперва восславляет Сталина, разоблачает врагов народа и требует их казни, потом разоблачает Сталина и реабилитирует врагов народа посмертно, потом фотография на первой полосе «Правды», ярко помню: «Никита Сергеевич Хрущев вручает орден Ленина верному ленинцу Леониду Ильичу Брежневу». Объятия, поцелуй, затем краткие скромные информашки об уходе Хрущева по состоянию здоровья и — о смерти пенсионера.
Разве можно выдумать что-нибудь законченное, сатиричное лучше, чем выдумывает это сама жизнь? А точнее, чем выдумывает хронически больная манией величия Коммунистическая партия? А что, если эта болезнь самая настоящая? Ведь только больные маньяки так смешны, как тот гоголевский Поприщин. Эти невероятные монументы, этот страдавший от несознательных птиц Сталин-колосс на Волго-Донском канале, так что держали охрану, стрелявшую птиц, чтобы не садились на него; эти, если помните, Метрополитен имени Кагановича, кондитерская фабрика имени Микояна, все эти Сталинграды, Ворошиловграды, родильные дома имени Берия — сегодня это все смешно, как выходки умалишенных, считающих себя Наполеонами.
Совершенно так же являются смешными, а для врача — просто обычными признаками недомогания, нуждающегося в лечении, заявления, например, типа: я — ум, честь и совесть эпохи; я — мудрее всех; я — передовее всех; я — рулевой, кормчий, водитель, учитель, светоч; я — выше всех, дальше всех, быстрее всех, глубже всех, сильнее всех… Вы только представьте себе, что вы слышите такой поток заявлений, — не усомнитесь ли в здоровье заявляющего? Но ведь мы это слышим. Каждый день. Десятки лет непрерывно. В любой газете, любом журнале, радиопередаче, на докладе, по телевизору, на собрании пионеров и на сессии Академии наук данные заявления партии должны быть приведены. Партии — значит, группы людей, не богов, нет, людей; у каждого там энное количество начального, среднего или высшего образования, свои способности, свои заскоки, свои глупости, свои недостатки… И вдруг: мы — ум эпохи, мы — честь эпохи, мы — светоч… и так далее, и так далее. Окститесь!
Подлинно умные люди никогда не кричат о своем уме! Люди, у которых есть совесть, — не орут на всех перекрестках, что у них самая большая на свете совесть! Простой жизненный опыт показывает, что кричат о себе и своих достоинствах как раз в обратных случаях.
Представьте, как все это будет смешно, когда перестанет быть грустным. Миллионам современников было не до смеха, потому что им приходилось проживать от рождения и до смерти при такой странной ситуации. Добро бы простое словоблудие, можно было бы перетерпеть. Однако из слов следуют дела: «Я умнее всех, значит, подчиняйтесь мне и делайте только то, что я укажу». Это уже была беда.
Одной из лучших книг русской сатирической литературы я считаю «Историю одного города» Салтыкова-Щедрина. Возможно, она будет кем-нибудь продолжена. Градоначальники новой, советской эпохи высыпали, как из рога изобилия, на десять таких книг готовых фактов, не нуждающихся даже в обработке.
Ох, как еще посмеется будущий зрительный зал…
30 июня 1973 г.
Судьба уцелевших людоедок
В этом году во многих западных странах, в Англии в том числе, была отмечена печальная сорокалетняя годовщина великого голода 1932–1933 годов, голода неестественного, на богатейших землях Украины, Кубани, Дона, не в результате неурожая, стихийных бедствий, а обдуманно организованного и проведенного партией большевиков, под руководством Сталина, чтобы заставить крестьян пойти в колхозы.
Абстрактная, бумажная идея, что стоит крестьянам организоваться в колхозы, как придет всеобщее благоденствие, изобилие и счастье, — эта идея была выдумана людьми, которые никогда в своей жизни не посеяли горсти зерна и не прикасались к плугу. Может быть, они хорошо умели бы делать что-нибудь другое, а не реорганизовывать сельское хозяйство. Но, как сказал Крылов, «беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник». Нашей земле фатально не повезло в том смысле, что ее проблемы принялись решать совершенно не способные к этому сапожники.
То, что они оказались фанатично самоуверенными и захватили в свои руки оружие, все силы принуждения, — обусловило всенародное бедствие, я думаю, сейчас уже можно говорить уверенно, самое крупное в истории нашей.
Разные ужасы времен татарского ига, садистские выходки умалишенного на троне, скажем, Ивана Грозного, иго крепостное и так далее вплоть до расстрела демонстрации 9 января — все это из сегодняшнего дня с его багажом последнего полустолетия представляется чем-то вроде частных выходок, «пробы пера». Там, раньше, число погибших жертв определялось десятками, сотнями, тысячами — при советской власти счет жертвам ведется десятками и десятками миллионов.
Жертвы коллективизации в этих миллионах составляют малую часть. Голод 1933 года, в свою очередь, был лишь эпизодом всей коллективизации и лишь один унес до семи миллионов жизней. Было ли в истории что-нибудь подобное? Мы до сих пор еще как следует не осознаём, что это такое, что произошло, что это случилось в нашей стране вообще.
Великий голод, бывши в ту пру ребенком, я частично помню сам, рассказывал отец, о чем у меня есть глава в полной книге «Бабьего Яра» под названием «Людоеды». Обезумевших от голода крестьян-людоедов отец расстреливал сам, он говорил, что их не судят и в заключение не отправляют. Недавно я прочел воспоминания Семена Пидгайного, который был заключенным Соловецкого лагеря в 30-е годы. Во время войны он бежал на Запад, и его показания вышли книгой под названием «Недострелянные» в 1949 году. Оказывается, мой отец ошибался, вернее, всего не знал. Часть людоедов все же в лагеря попала. Я хочу прочесть одно место из книги «Недострелянные» в моем собственном переводе с украинского языка оригинала.
Предметом разговоров, происходивших в тюремных камерах, была Голгофа. Так называлось урочище с высоким холмом в центре, на том холме в свое время еще в XVIII веке монахи выстроили церковь и скит, назвав все вместе Голгофой в память распятого Иисуса Христа. В свое время спасались там подвижники-монахи, а в наше время в этой церкви-Голгофе поселено было 275 старух, молодок и девушек — украинок-людоедок. Очевидно же, что темой разговоров было не то, что эти женщины — людоедки; никому и в голову не приходило как-либо оценивать этот факт массового людоедства 1932–1933 годов в стране процветающего социализма. Факт людоедства на Соловецких островах никого не поражал, ибо собственно на островах людоедство было постоянным явлением начиная с 1929 года… Такие дела, как убить и съесть себе подобного, за 65-й параллелью постепенно входили в быт и рассматривались лишь как более или менее оригинальный способ добывания еды…
С 1929 года, со времени так называемого «произвола», на Соловках были зарегистрированы десятки людоедских дел, а с 1932–1933 годов — сотни, еще более их осталось нерегистрированными. Лишь с 1934 года в этом были приняты решительные меры, а главное — без конвоя с 1934 года никто почти не ходил. Когда целые группы уголовников убегали с пунктов, где они были поселены, или из разных изоляторов и им не удавалось бежать с острова, а они оставались в лесах и зарослях, создавали бандитские ватаги — эти ватаги, собственно, были осуждены на голодную смерть в лесу, и когда не могли добыть ничего иного — ловили каждого смертного и без особых церемоний съедали. Я встретил некоторых из этих героев живыми и здоровыми уже, правда, на материке, они совершенно спокойно рассказывали, как в свое время разных «штымпов» и «осмадеев» раскурочивали и поджаривали.