Страница 76 из 144
Абсолютно никакого, правда.
Она теряла ребенка — это очевидно. И если Пэйн считала, что был шанс…
— Делай, что должно, — четко произнесла она. — И я благодарю тебя, независимо от результата.
Пэйн кивнула. Затем подняла руки, согнула их в локтях и широко растопырила пальцы.
— Позволишь прикоснуться к твоему животу?
Лэйла откинула одеяла.
— Должна ли я снять рубашку?
— Нет.
Тем лучше. Даже сдвиг одеяла привел к спазму, минутное изменение давления привело…
— Ты испытываешь такую страшную боль, — прошептала дева-воительница.
Лэйла не ответила, обнажая кожу живота. Очевидно, выражение ее лица достаточно говорило за нее.
— Просто расслабься. Мои действия не должны вызвать у тебя дискомфорта…
Когда был установлен контакт, Лэйла вздернула голову. Очень нежно опустившиеся на низ ее живота руки воительницы, оказались теплыми, как вода в ванне. И такими же успокаивающими. На самом деле, странно успокаивающими.
— Неужели это причиняет тебе боль? — спросила Пэйн.
— Нет. Я чувствую себя… — Когда ее накрыл еще один спазм, Лэйла схватилась за простыни, чтобы удержаться на месте…
Вот только боль не возрастала, как случалось ранее, ощущение походило на большую неровную гору, вершина которой срезана.
Это оказалось первым облегчением с момента начала выкидыша.
Поддаваясь, Лэйла со стоном медленно опустила голову, подушки смягчили эту внезапную вялость, поведавшую ей о том, в каком сильном дискомфорте находилось ее тело.
— Приступим.
Все лампы в комнате разом мигнули… а затем и вовсе погасли.
Однако освещение вскоре восстановилось.
От нежных рук Пэйн начало исходить свечение, тепло ее прикосновения усилилось, а то странное, чудесное облегчение, казалось, проникает прямо под кожу, в мышцы и каждую попадающуюся на пути кость… устремляясь прямиком в утробу Лэйлы.
А затем произошло что-то вроде взрыва.
С шипением, Лэйла, отдалась огромному всплеску внезапно устремившейся в нее энергии, жар которой вовсе не жег и все же доводил до точки кипения ее боль, поднимая и изгоняя из ее истерзанного тела, словно поднимающийся от кастрюли и уносящийся прочь пар.
Но это еще был не конец. По ее телу распространилась эйфория, золотистые лучики которой пульсировали в тазовой области и распространялись вверх по ее торсу и дальше, проникая в разум и саму душу; руки и ноги покалывало.
О, великое, нестерпимое облегчение…
О, невероятная сила…
О, сладкая спасительная благодать.
Однако исцеление на этом не завершилось.
В разгар этой пучины, Лэйла почувствовала… что же это? Движение в ее утробе. Возможно, сокращение? Но не спазм. Это был точно не он. Больше походило на остаток бодрящей энергии.
Лэйла постепенно осознала, что стучит зубами.
Глянув на свое тело, она увидела, что вся дрожит… но не только.
Ее физическая форма сияла. Каждый дюйм ее кожи походил на тень лампы, подсвечиваясь изнутри, а одежда — на хрупкие барьеры тому, что из нее струилось.
В этом освещении лицо Пэйн казалось резким, как будто ей дорого обходилась передача исцеляющей энергии в другое тело. И Лэйла, если б смогла, отстранилась бы от действа, прекратила бы этот процесс, потому что воительница начала выглядеть весьма изможденной. Однако не было способа разорвать эту связь. Лэйла не управляла своими конечностями, и даже говорить не могла.
Казалось, это жизненное общение между ними длилась вечно.
Когда Пэйн, наконец, отстранилась, разорвав связь, она упала с кровати, распластавшись кучей на полу.
Лэйла открыла рот, чтобы закричать. Попытаться дотянуться до своей спасительницы. Напрячь все еще сияющее тело.
Но ничего не смогла сделать.
Последнее, что она испытала, прежде чем потерять сознание — беспокойство за деву-воительницу. А затем все померкло.
ГЛАВА 44
Куин проснулся со стояком.
Он лежал на спине, бедра непроизвольно подавались вверх, и от этих движений член терся об одеяло и простыни. На мгновение, пока Куин находился на грани полудремы и бодрствования, он представил, что эти поглаживания исходят от Блэя — руки парня скользят вверх и вниз… в прелюдии к некоему действию ртом.
Но когда он протянул руки, чтобы зарыться пальцами в рыжую шевелюру парня, Куин осознал, что один. Руки нащупали только простыни.
В порыве «надежда-умирает-последней», он вытянул руку и похлопал кровать рядом с собой, готовый обнаружить теплое мужское тело.
Опять только простыни. Причем, холодные.
— Бля-ядь, — выдохнул он.
Когда Куин открыл глаза, его накрыла суровая реальность, развеяв возбуждение. Несмотря на те случайные два потрясающие, мощные раза, Блэй сейчас, в этот самый момент, просыпался с Сакстоном.
Вероятно, занимался с ним сексом.
Боже, так он окончательно тронется.
Мысль о том, что Блэй прикасается к другому, сидит у него на бедрах, облизывает и ласкает — тем более не кого-то там а его педрилу-кузена — была почти такой же невыносимой, как и то дерьмо, происходящее с Лэйлой. Дело в том, что привило приличия пошло на убыль, а любое влечение к парню лишь возрастало, а не уменьшилось.
Здорово. Еще один раунд отличных новостей.
Как бы то ни было, без какого-либо воодушевления, Куин стащил себя с постели и поплелся в ванную. Ему не хотелось включать свет, не хотелось видеть себя похожего на собачье дерьмо, однако бриться без всего того, что могло бы уберечь его от порезов, было не самой разумной идеей.
Он щелкнул выключателем и зажурился, в его черепе запульсировала жуткая боль. Стопудово, пора снова кормиться, но, черт, неустанные требования тела задолбали его.
Пустив воду в раковину, он взял гель для бритья и выдавил в руку маленький завиток. Потерев ладони, чтобы вспенить средство, Куин подумал о своем кузене. Он не был уверен, но ему казалось, что Сакстон использовал бы старомодную кисточку, чтобы покрыть челюсть и щеки пеной. И никаких лезвий «Джилетт». Возможно, у него этакая бритва цирюльника с перламутровой ручкой.
У отца Куина была одна из таких. Брату тоже после его перехода подарили бритву с инициалами.
Вместе с тем перстнем-печаткой.
Что ж, он рад за них. Тем более, поскольку оба мертвы, вряд ли они теперь бреются.
Когда пол его лица покрыло белым, точь-в-точь как пейзаж за окном, он взял свою повседневную, походную «MACH-3»59 со сменными кассетами…
Безо всякой видимой причины Куин подумал, что возможно ему следует заменить насадку.
Ага, на какую-нибудь новенькую, супер-острую и не бывшую в употреблении.
«Да, удачная мысль», иронизировал Куин сам над собой. Не то чтобы ему подали на блюдечке трехлезвенную с увлажняющей полоской. Чертовски логичная мысль, однако.
Закончив над собой глумиться, он принялся рыться в ящиках тумбочки, открывая их и знакомясь со всевозможным дерьмом для принятия ванн и ухода за собой, которым он никогда не пользовался, да и в глаза не видел.
Вытянув последний ящик, тот, что у самого пола он остановился. Нахмурился. Нагнулся.
Там обнаружилась маленькая черная бархатная коробочка, из разряда тех, где обычно хранят ювелирку. Но у него таковой не было, тем более из «Рейнхардса» фешенебельного местечка в центре города. Поскольку в его комнате никто больше не останавливался, он задавался вопросом: «Может она была здесь еще до того как он въехал и просто никогда ее не замечал?»
Он вытащил коробочку и откинул крышку и…
— Мать моя женщина!
Внутри, словно они достойны подобного, лежали все его сережки из нержавейки, так же как и колечко, которое он всегда носил в нижней губе.
Должно быть, Фриц, собрал их однажды, когда делал уборку и сложил в эту коробочку. Это единственное объяснение, поскольку Куин, конечно же, не беспокоился о них после того, как повынимал одну за другой. Он просто зашвырнул пирсинги подальше в один из ванных шкафчиков.