Страница 75 из 83
— Кажется, грядет большой аврал, — процедил, подозрительно озираясь по сторонам, Прозоров. В следующий момент взгляд его остановился на приоткрывшейся стальной двери радиорубки, из которой выглядывал любопытствующий связист.
В два прыжка подскочив к двери, Прозоров с силой ударил по ней ступней. Голова радиста качнулась, ударившись о железный косяк, раздался болезненный вскрик, а в последующую секунду, впихнув в рубку раненого им служаку, Прозоров потянул за собой Забелина.
— Закрой дверь! — приказал кавторангу, двинув вставшего с пола радиста локтем в висок.
После, не обращая никакого внимания на недвижно лежащее у его ног тело, присел в кресло, снял трубку аппарата спутниковой связи, набрал номер.
Ответил дежурный адъютант генерала. Услышав его голос, Прозоров, с силой выдохнув из груди воздух, кратко, рублеными фразами обрисовал ситуацию.
Внимая робкой рекомендации продержаться как можно дольше до прихода подмоги, иронично и грустно посмотрел на Забелина.
После встал, осторожно выглянул за дверь. Команда была занята тушением пожара, и проникновение посторонних в радиорубку, к счастью этих посторонних, осталось незамеченным.
Пара чумазых после тушения огня матросов помогали пришвартоваться к борту "Скрябина" таинственной яхте. На ее борту виднелись двое мужчин: первый лет тридцати пяти — худой, в поблекшей от солнца розовой майке, бриджах со следами машинного масла и с затушенным сигарным окурком в щербатых коричневых зубах. Второй, лет пятидесяти, отличался более опрятной одеждой, золотыми часами на волосатой могучей руке, благородной сединой и изрядной тучностью, благодаря которой, неловко повернувшись на трапе, едва не сверзился в воду. К лицу толстяка были словно приклеены непроницаемо черные солнцезащитные очки, придававшие его облику импозантность вышедшего на пенсию гангстера, что усугублялось и множеством шрамов, избороздивших загорелую физиономию.
— Теперь позаботимся о докторе, нам необходимы кадры, — сказал Прозоров, обернувшись на Забелина. — Ты чего белый такой?
— Да спина… Ничего, сдюжу, пошли!
У каюты судового медика на табуретах сидели двое кавказцев в тельниках, с автоматами на коленях.
— Больной к доктору, — указав на Забелина, пояснил Прозоров.
Один из матросов, подергивая небритой рябой щекой в нервном тике и кося расширенным, словно вываленным из‑под века глазом, отрывисто буркнул:
— К нему нельзя.
— Капитан приказал…
Второй матрос, чью заросшую сине–черной щетиной физиономию украшали солнцезащитные очки, встал, резким движением выбросил вперед волосатую лапу, уместив ее на плече Прозорова, и проговорил, словно прожевывая в губастом рту надменную фразу:
— Да ты кто такой, а?
— Хам, офицер, человек, — коротко объяснил Прозоров.
— Ты без двух минут падаль! — Пальцы матроса, переместившись на ворот, ухватили плотную ткань, сомкнувшуюся на горле оппонента.
— Он, оказывается, драчун… — подмигнул Прозоров Забелину. — Только вот через "о" или через "а"?.. — И резко одернул полу своей куртки, освободившись от враждебного захвата.
— Эй, попридержи свой норов! — прохрипел матрос, схватившись за обожженные движением грубой ткани пальцы.
Это были его последние слова: развернувшись юлой, подполковник нанес ему страшный удар в переносицу, буквально впечатав в плоскую рябую физиономию солнцезащитные очки.
Противник плашмя повалился на чисто отскобленный пол, окропив его обильно хлынувшей из носа кровью. Последующая грузная недвижность его позы наводила на размышления о летальном исходе нокаута.
— Руки! — заполошно воскликнул второй матрос, наставляя автомат на Прозорова.
Ничуть не смущенный данным обстоятельством, тот, разминая кисть руки и одобрительно оглядывая поверженное тело, поведал, неизвестно к кому обращаясь:
— Мой кулак — это оружие! Причем, — добавил, — смертельное! И если им наносится удар в какую‑либо часть человеческого организма, надо срочно искать запчасть.
— Руки на голову! На пол! — зашелся в визге матрос, сохранивший покуда вертикальное положение. Автомат плясал в его руках, перемещаясь то в сторону Прозорова, то Забелина.
Иван Васильевич сделал неуловимое движение рукой, выхватив из‑под полы "узи", и краем глаза успел заметить, как невольно вздрогнул Забелин от оглушительно бухнувшего в тесном пространстве выстрела.
Перешагнув через повалившегося ему под ноги застреленного охранника, толкнул дверь.
На пороге стоял Каменцев.
— Вы, случаем, не ко мне в гости, милостивые господа?
— А, доктор! — воскликнул Прозоров. — Какая приятная встреча! Вы теперь принимаете здесь? А мы пришли вам ассистировать.
— Ожидается много пациентов? — последовал угрюмый вопрос.
— Ну да. В основном — на прививки от бешенства. Аппараты для прививок, кивнул на автоматы, уже перекочевавшие в руки Забелина, — имеются… Вот с вакциной хило…
— Что вы имеете в виду? — Каменцев, опасливо осматриваясь, вышел в коридор.
— С боезапасом худо. Боюсь, всех не обслужим…
— И куда теперь? — отводя затворную раму и убеждаясь, что латунный цилиндрик патрона в стволе, спросил Забелин.
— В трюм, — ответил Прозоров. — Я отличник прицельной стрельбы в замкнутых пространствах. Хотя в практической деятельности доводилось вести ее в основном на открытых рельефах… Что скажете, доктор?
— Скажу, — вздохнул Каменцев, — что нам нечего терять. Хотя и это у нас хотят отнять.
— Именно в трюм? — засомневался Забелин.
— Так мне велит чутье, — сказал Прозоров, — Или самоохранительный инстинкт, как угодно.
— Конечно, я послушаюсь вас, — вздохнул кавторанг.
— Что, противно составить компанию крысам? — усмехнулся подполковник. Ах, эти морские офицеры, белая благородная кость… Им бы на любого ворога врукопашную, с открытым забралом…
— Так нас учили.
— А вот если бы меня учили быть пушечным мясом, то вы, ваше благородие, были бы утоплены этой сворой подобно глупому котенку, — зло прокомментировал Иван Васильевич. Вперед, капитан второго ранга!
Спускаясь по узенькому внутреннему трапу в чрево судна, Забелин поведал соратнику:
— Относительно трюма меня смущают не столько крысы, сколько слова из Петровского устава… Вроде там сказано так: лекарям, интендантам и прочей сволочи во время баталий на верхней палубе не появляться, дабы своим гнусным видом христолюбивое воинство не смущать!
— А кому там воевать‑то, на этой верхней палубе? — хмыкнул Прозоров, осматриваясь в сумрачном пространстве, едва освещенном прокисшим светом стареньких пыльных плафонов. — В общем, приказываю: выжить! Это наша, разведчиков, первая и очень верная заповедь.
Забелин грустно улыбнулся, вглядываясь в бурый полумрак, в котором тонул гулкий высоченный трюм. Сказал:
— Будем стараться.
— Пульт от бомбы в кармане?
— Так точно.
— Осторожнее с кнопочкой…
— Боитесь?
— А вы?
— Честно? Нет… — сознался Забелин.
— Тогда вы — сумасшедший…
Забелин вновь улыбнулся. Он вдруг поймал себя на отстраненной, спокойной мысли, что нажать эту кнопку и в самом деле ему будет не сложно. Эта кнопка достойно, логично и справедливо завершит весь его бестолковый жизненный путь. И утвердит смысл его личности. Ибо, как кто‑то заметил, офицеры для того и созданы, чтобы погибать…
Он хохотнул невольно.
— Смешливые нынче у меня компаньоны, — буркнул из темноты Прозоров. Только запомните: хорошо смеется тот, кто стреляет последним…
ДОГОВОР
Позавтракав в гостиной и с минуту понаблюдав за прислугой, убиравшей со стола, молодой черноволосый человек с властным лицом поднялся из кресла и, надев теплую, на гагачьем пуху куртку, поднялся на крышу небоскреба.
Солнечный нью–йоркский день ослепил его.
В безветренном зимнем небе висели неуклюжими тушами, словно подвешенные на нитях разной длины, редкие, спрессованные морозцем облака. Снизу, из узких расчерченных ущелий улиц, струился, облизывая зеркальные стены строений, теплый пар, дыхание города, подхватываемое и уносимое мечущимся в вышине ветерком.