Страница 83 из 83
— Брось, он бывший полицейский. Гроза всех черномазых и кубинцев, отозвался тот. — Вообще поговаривают, он чуть ли не член этого… ку–клукс–клана. Бизнес у него, глубоководной аппаратурой торгует…
Из рубки высунулся радист. Доложил:
— Тут другая какая‑то посудина чешет… По парусному вооружению вроде бы кеч. Постоянно меняет галс, с патрульного самолета флаг не различили… До нее пять миль. Успеем с двумя проверками или сдадим этих… — кивнул на яхту, второму номеру, он уже отходит с причала?..
— С этими все в порядке, идем на кеч, — отозвался командир.
Рыжеволосый опустил бинокль.
Пожилой геркулес на борту яхты превратился в маленькую, невзрачную фигурку.
Рыжеволосый присел, ухватившись за леер, — катер, вздымая тугие белые фонтаны из‑под свирепых винтов, заложил вираж, ринувшись по крутой дуге к новой добыче.
Стирая с лица брызги, молодой пограничник подумал, что, может быть, в отличие от яхт всяких там законопослушных бывших полицейских, угождающих ныне праздным толстосумам, на подозрительном кече найдется работа по задержанию каких‑нибудь опасных бродяг, везущих контрабанду, вооруженных, как диверсанты, и уж никоим образом не похожих на безмятежного увальня с пропавшей вдалеке мирной посудины.
Молодой пограничник плавал покуда еще третий месяц и остро жаждал романтики.
Кроме того, его вдохновляло, как и несшийся в лицо бриз, чувство защитника Отечества, основанного, правда, пришлыми бандитами и мошенниками, чьи благочинные потомки, хранящие трогательную память о предках, не очень‑то жаловали новых переселенцев.
Забелин неотрывно смотрел на белое пятнышко яхты, таявшее в солнечном мареве: Сенчук, видимо, уходил к побережью Североамериканского материка. Снаряженная им шлюпка, тщательно осмотренная Прозоровым в поисках вероятной бомбы, к которым питал слабость коварный старпом, бойко шла, несомая подвесным мотором, на северо–запад, к ближайшим островам.
Сенчук не соврал: едва они отплыли от "Скрябина" на полторы мили, пространство расколол грозный, короткий взрыв.
Рассекла воздух стальная картечь осколков, горохом просыпавшаяся в стоячую воду.
Затем прогремел второй взрыв — глухой и тяжкий, — видимо, взорвалась начиненная взрывчаткой батисфера.
Судно скрылось в облаке густого белесого пара, прорезанного кинжальными всплесками лимонного цвета огня, затем из недр трюма повалил жирным черным тестом плотный масленый дым, образуя клубящуюся гору — в какой‑то момент качнувшуюся и открывшую нос, прощально устремленный к небу.
Тяжелый дым, расстилаясь зыбко и нехотя, осел в океан. Они заглушили мотор и, ошеломленные еще стоявшим в сознании эхом расколотого пространства, где дрожала, воцаряясь, хрупкая тишина, невольно привстали на колени, оцепенело глядя в сторону сомкнувшихся вод.
Слов не было. Ибо слова сейчас означали напраслину и суету. Все, что могло быть сказано, являлось призывом к утверждению общности, к коллективному возвышению над случившимся, а оно же, напротив, отчуждало их друг от друга ощущением какой‑то тягостной вины.
Какой вины? Человека перед человеком в непрекращающейся братоубийственной круговерти? В ее закономерной безысходности?
Матрос, с закаменевшим отрешенно лицом, пустил движок.
Прозоров молча протянул Забелину компас. Сверив направление, тот сумрачно кивнул рулевому.
— Как твоя спина? — спросил Иван Васильевич.
— Странно, но, после того как меня отделали башмаками, болит, как синяк, но боль здоровая, не та… И нога прошла…
— Спаси боже от таких хиропракторов, — подал реплику Каменцев.
Бензин кончился к утру второго дня плавания. В безветрии спокойной воды, чередуясь посменно, они налегли на весла.
Угнетенное молчание, прерываемое лишь краткими командами, нарушил Прозоров.
— И все‑таки почему не выгорело у араба? — спросил он как бы сам себя. И кто спас нас? Бог?
— Вообще‑то — исчадие ада Сенчук, — буркнул Забелин. — Что странно.
— Почему? Силы зла тоже не заинтересованы в гибели планеты людей, сказал Прозоров. — Своими эмоциями, поступками, устремлениями и, в итоге устремлений, пролитой кровушкой мы даем им регулярное и очень обильное питание. Грехами, одним словом. И не будь нас, они друг дружке с голодухи все рога и копыта поотшибают! Революция в преисподней начнется!
К вечеру солнце пропало в каком‑то голубоватом тумане, словно сплюснувшись в горизонтальную дрожащую нить, опоясывающую едва различимый горизонт.
Стрелка компаса неожиданно крутнулась, сделав полный оборот. Затем снова и снова…
Вода оставалась спокойной, но, то ли от усталости в натруженных мышцах, казалась тяжелой и неподатливо–вязкой. След от шлюпки мгновенно смыкался за кормой, поселяя утрату в ощущении движения.
То ли неразличимый закат, то ли причуда стихии окрашивала тусклой желтизной теряющее очертания ломкое и зыбкое пространство, словно переносящее затерянное в океане суденышко в неведомую даль мироздания.
Они завороженно смотрели на бронзовеюшие небеса, аквамарин воды, подернутый темнеющей латунной поволокой, прочерченной брошенными веслами, и их постигало захватывающее чувство вовлечения в вечность…
И неожиданно выступивший далекий берег нес в себе ощущение миража, ибо не было в нем ничего земного и он словно плыл им навстречу, светясь подчерненным золотом то ли скал, то ли неведомых цитаделей.
Что их ждало на нем?