Страница 72 из 83
"Я верю всякому зверю. А тебе, ежу, погожу… — подумал Сенчук, преданно глядя в жгучие арабские очи. — А вот с чего ты задним ходом пошел на полном газу — неведомо, но не к добру, точно…" Отставной контрразведчик давно убедился, что порой за добрыми поступками кроются дурные намерения.
— Теперь, — продолжил араб. — Вы, конечно, слышали о выходке доктора, этого мерзавца? Кто бы мог предположить…
— Бог щедро обделил умом этого человека, — скорбно подтвердил Сенчук.
— То есть на судне происходит… — Араб развел руки и судорожно вздохнул, подыскивая слова.
— Конкурс диверсантов, — сформулировал Сенчук.
— Вот именно! И сейчас особенно дороги надежные, дисциплинированные люди. Без сомнения причисляю к таковым вас. И выражаю надежду, что с этой секунды мы забудем все разногласия. Будем же хорошими, верными друзьями!
— Не в этой жизни! — буркнул Сенчук себе под нос.
— Что?
— Весьма признателен.
— Абсолютно не за что! Тем более вы добровольно исполняете обязанности штурмана, а я не потрудился выразить вам ни малейшей благодарности… Вас устроит, если к вашему месячному жалованью я добавлю еще восемь тысяч долларов за дополнительные труды?
— Слова дурного не услышите, — сказал Сенчук, вновь переходя на родной язык.
Араб, ориентируясь на интонацию собеседника, удовлетворенно кивнул и, вытащив чековую книжку из узорчатой кожаной папки, выписал чек.
Торжественно вручил его старпому.
Озадаченный Сенчук механически произнес приличествующую моменту фразу: сенькью, мол, вери–вери мач!
На том и расстались.
Шагая обратно на мостик, Сенчук, охваченный нешуточной тревогой, размышлял, что вся слащавая арабская щедрость имеет под собой наверняка конкретную почву и вызвана, вероятно, задачей ослабления его внимания и вообще попыткой капитальной дезориентации.
Об яхте, должной вскоре подплыть к "Скрябину", Ассафар не обмолвился. Как незаменимый штурман, без которого не дойти до американского порта, он, Сенчук, уже не нужен. Маршрут прост, недолог, и с ним вполне справится помощник. А в порту — толпы наемных морячков, претендующих на куда скромную зарплату. Так зачем же араб расстилался перед ним, как ковер–самолет и скатерть–самобранка? С ним явно пытались играть, заигрывая в доверие. Играть в кошки–мышки…
— А любят в них играть только кошки, — следуя своим мыслям, пробурчал он, удрученно сознавая, что не зря, вероятно, стращал океанской могилой нервного простака Крохина.
Он вытащил из кармана чек, прочитал надпись на фоне, выполненном в виде цветочных кущ и разгуливающих среди них павлинов.
"Цена надписи на этой бумажке, полировщик мозгов, дешевле цены чернил, которыми она накарябана, — подумал с презрением. — Чек для дьявола морского ты выписал, а он взяток не берет, он сам мастак их всучивать недотепам!"
Итак, спасение было в одном: вновь стать незаменимым. И обязательно предотвратить приближение к "Скрябину" яхты.
Как это сделать, Сенчук знал.
И с реализацией данного знания следовало поспешить.
Сначала он отправился в свою каюту, изъяв из тайника необходимые средства, после навестил ходовую рубку, прихватив лежащий в ящике штурманского стола компас, затем пошел к капитану, но, замерев с поднятой на очередную ступень трапа ногой, изменил такое свое намерение, решив посетить трюм, где надлежало приготовить дополнительный страховочный вариант…
Сняв ботинки, он легко и бесшумно двинулся знакомым путем в качающемся полумраке затхлого воздуха, настоянного на железе переборок, балок и остова судна, тускленько высвеченных лампами в зарешеченных грязных колпаках из матового стекла.
Проникнув в контейнер, остолбенел: куда‑то исчезла очередная треть взрывчатки.
В течение нескольких минут он управился с проводкой, ведущей к детонаторам, запрятанным в крайних, стоящих у торцовой стенки ящиках, и двинулся обратно.
— Дай мне сойти с этого борта на крепких ногах и без посторонней помощи, — шептал он. — Услышь мою просьбу, покровитель нашего брата моряка, Николай–угодник… — Затем позволил себе кривую улыбку, подумав, что SOS такого рода всесильный святой слышал немало. Другое дело — не всегда торопился ввести положительные санкции…
В одном из отсеков трюма слышались чьи‑то голоса. Обратившись в слух, Сенчук приник к переборке.
— И на хрена мы набиваем этот пузырь ящиками? — произнес кто‑то по–русски, однако с явным кавказским акцентом.
— Ты выполняй приказ! — раздался в ответ голос Еременко. — Раз так приказал господин Ассафар, значит, так и надо!
— А когда будем мочить всю лишнюю шушеру?
— Сначала докторишку тряхнем, — сказал Еременко, пыхтя от натуги. Вставим ему провод в задницу… А после за остальных примемся.
— Старпома бы, суку вредную, я бы своими руками…
— Он пока нужен. Кто грамотный дрейф над лодкой обеспечит?
Послушав еще несколько минут беседу заговорщиков, Сенчук, двигаясь буквально по воздуху, покинул трюм, пораженный открывшейся перед ним истиной. Правда, покуда туманной. Состояла же истина в том, что перегрузка контрабанды на яхту не состоится.
ЗАБЕЛИН
После встречи в коридоре с товарищем по несчастью пребывания на неблагополучном судне уснуть Забелин не мог.
Из фраз, оброненных врачом, выходило, что афера с пожаром и инсулином раскрыта и теперь неминуемо начнется скандальное расследование с определенного рода выводами.
Он не ошибся: под утро в каюту к нему пожаловал капитан с двумя матросами и в приказном порядке приказал предъявить к досмотру личные вещи, а также потребовал прохождения дактилоскопической экспертизы, объяснив, что неизвестный искушенный злоумышленник совершил прошедшей ночью диверсию, выведя из строя турбозубчатый агрегат.
Забелин невольно присвистнул…
На судне, похоже, начиналась партизанская война. И нешуточная: вывод из строя передаточного звена между винтом и турбиной означал серьезную травму, чье "лечение" могло проходить исключительно в условиях стационара, то есть ремонтного дока.
— Вы, кажется, удивлены? — спросил его капитан, ставя на стол склянку с какой‑то ваксой и вытаскивая из пластиковой папки лист плотной бумаги.
— А вы? — в свою очередь спросил Забелин.
— Я был готов к проискам… — расплывчато ответил капитан.
Как бы ни были омерзительны обыск и доморощенная процедура со снятием отпечатков пальцев, противиться им Забелин не стал, сознавая обоснованность подобных действий командования.
Когда матросы и высший начальник покинули каюту, он смыл краску с пальцев, что удалось не без труда, ибо ядовитая вакса неясной консистенции въелась в кожу намертво и пришлось оттирать ее пемзой; затем убрал на место разбросанные после шмона вещи и — поднялся на верхнюю палубу.
"Скрябин" шел на тихом тяжелом ходу, приближаясь к месту упокоения "К-219".
Дул легкий нежный зюйд, щекотно забиравшийся под футболку. Синь тропического неба отдавала химическим ультрамарином.
Забелин, облокотившись на фальшборт, вглядывался в лохматые гребни малахитовых волн. Думалось ему путано и горько: о странном плавании с неясным финалом, о вывертах незадавшейся жизни… Вот же — из одного болота в другое… Невольно вспомнился лимузинщик Боря, которому в настоящий момент он вдруг остро позавидовал — катается сейчас небось всвоем мощном "Кэдди" по лабиринту Манхэттена…
Обернулся на шум шагов: к нему направлялся уполномоченный от МЧС.
— Кажется, нам стоит переговорить… — произнес Прозоров, пожимая ему руку. — На судне происходят знаменательные, мать их, события…
— И уже давно, — согласился Забелин.
— Имеете в виду смытого за борт штурмана?
— Мне кажется, штурман покинул борт через иллюминатор, — сказал Забелин.
— Это шутка? — равнодушным тоном спросил Прозоров.
— Предположение.
— С вас тоже сняли отпечатки? — спросил Прозоров, узрев черноту на кончиках пальцев собеседника.