Страница 56 из 83
Со "Скрябина" без задержек поступил ответ, что данному официальному представителю надлежит позвонить в Норвегию, где находится спонсор экспедиции, и, набрав указанный номер, Иван Васильевич услышал голос с характерным, хотя и неопределенным в национальном признаке, восточным акцентом.
В голосе звучало недовольство и недоумение перед этакой заполошностью МЧС, однако подполковник жестко разъяснил, что за ошибки, вызванные благодушием безответственных чиновников, он не отвечает, атомоходы представляют собой источники повышенной опасности и, не прибудь он на "Скрябин", экспедицию придется остановить.
После данного угрожающего заявления голос восточного человека претерпел изменения в сторону всестороннего подчинения и согласия, Прозорову посулили машину, должную отвезти его из столицы Норвегии на периферийный аэродром, и даже высказали желание встретить высокого гостя в международном аэропорту.
От последнего предложения подполковник отказался — встретить его уже обязался заместитель военного атташе, кому генерал Ладыгин поручил разработать детали перемещений Прозорова по территории иностранного государства.
Следующим утром, снабженный дипломатическим паспортом, Прозоров прилетел в Осло, где нанес краткий визит коллегам, наделенным дипломатическим иммунитетом. Коллеги вручили ему чемоданчик с телефоном спутниковой связи, спецсредствами и девятимиллиметровым полуавтоматическим пистолетом "узи" с двумя запасными обоймами.
Раскланявшись с загранработниками, Иван Васильевич отбыл на захолустный приморский аэродром, где его ожидал вертолет.
Встретивший его спонсор экспедиции — мужчина лет пятидесяти, высокий, с волевым лицом и пронзительными черными глазами — представился как Халид Ассафар.
Он был одет в теплые брюки, куртку- $1аляску" и в башмаки на толстой подошве. Только что, чувствовалось, купленная вязаная шапочка никак не сочеталась с глубоким тропическим загаром его лица, отмеченного чеканно–рельефными чертами, выдающими и породу, и волю.
— Родина приказала… — виновато развел руками Прозоров. — Вы должны нас извинить. У нас трогательное отношение к своим помойкам, даже если они далеко от дома…
Собеседник, снисходительно улыбнувшись, царственным жестом махнул рукой — дескать, чего уж…
Представители местных властей, с отчужденной задумчивостью изучив зелененький паспорт и международное предписание, выданное Прозорову, на досмотре его багажа, как и полагалось, настаивать не решились.
Рассекая винтами завесь ледяных нитей вечерней мороси, железная птица поднялась ввысь, уходя во мглу, скрывавшую пространство неразличимого промозглого моря.
СЕНЧУК
Пропажа штурмана, как сразу же уяснил Сенчук, произвела на научный и командный состав судна такое же впечатление, как на улей — исчезновение матки: началас бестолковая суета с оттенком уныния, в воздухе повисла неопределенность, и, казалось, вот–вот и утратится смысл всей экспедиции.
"Скрябин" лег в дрейф у границы нейтральных вод, капитан связывался с хозяевами, ожидая указаний, арабы толклись в своих каютах, бесконечно устраивая какие‑то совещания, а морячки угрюмо и стойко несли вахты.
Сенчук, воспользовавшись известной деморализацией капитана, занял каюту пропавшего, сказав, что данное помещение находится в выгодной близости от трапа, ведущего на верхнюю палубу и, следовательно, на мостик, что ему, готовому взять на себя обязанности исчезнувшего штурмана, жизненно необходимо.
Возражать старпому капитан не стал, практически с первых дней плавания признавая его главенство, поскольку, как выяснилось на поверку, в морском ремесле Сенчук превосходил его на несколько голов, однако ни своими знаниями, ни тонкостями управления знакомым до каждой заклепки "Скрябиным" не кичился, а лишь уважительно подправлял некоторые начальственные промахи и неназойливо давал толковые советы. Кроме того, на любое свое действие он дисциплинированно испрашивал капитанской санкции и никоим образом самолюбие начальника не ущемлял.
Очутившись в штурманской рубке, Сенчук уже через час понял, что помощник штурмана — каботажная безграмотная шпана, попавшая на судно, видимо, исключительно по знакомству, а электрик, обслуживающий "маточный" и "репитерные" гирокомпасы на ходовом мостике, — лежебока и свободный философ, погруженный в неясное по своему смысловому значению и перманентное по протяженности раздумье, не способствующее бдительному исполнению обязанностей. О чем безнадежным тоном доложил капитану, кого, в свою очередь, определял в душе близнецом–братом своего нового подчиненного.
— Флоту лентяи и ловкачи не нужны, — подытожил он характеристики своих непосредственных помощников. — Мне придется принять меры к оздоровлению коллектива методами военно–морской дисциплины. Прошу содействия.
Капитан кисло кивнул: энергичный Сенчук угнетал его в той же мере, как и отсутствие должных указаний от заказчика плачевно начавшегося плавания.
Впрочем, вскоре пришли радиограммы с руководящими директивами, предписывающими "Скрябину" войти в территориальные норвежские воды и принять на борт двух пассажиров: некоего араба, спонсора экспедиции, и — российского представителя МЧС, наблюдателя за исследованиями затонувших атомоходов.
Погода сопутствовала прибытию на судно высоких гостей: шторм, несмотря на обильные осадки в виде мокрого снега, на время утихомирился, и высадка новых членов экипажа с зависшего над "Скрябиным" вертолета прошла в считанные минуты.
Гостей, по сути являвшихся распорядителями похода, встречал капитан, Сенчук держался в стороне, испытующе посматривая в сторону десантировавшйхся персонажей.
Положительных эмоций при этом он не испытывал: господа, прибывшие на судно, ни малейших признаков неуверенности и заискивания, свойственных сухопутным существам, оказавшимся среди морской стихии, не проявляли и вели себя с барственной самоуверенностью истинных хозяев положения.
Араб — человек со взглядом гипнотизера — если что и внушил Сенчуку, так недоверие, — в натуре этого типа чувствовалось не просто двойное дно, а прямо‑таки бездна всяких таинств, связанных как с загадочным мировоззрением восточного человека, так и с обладанием им не просто большими, а непомерными деньгами, определявшими, соответственно, и его власть.
Этот представитель мировой элиты, владелец наверняка не одной тонны благородных металлов, отчего‑то поселил в Сенчуке неосознанную тревогу. Может, потому, что употребление благородных металлов, как следовало из истории, частенько служило достижению далеких от благородства целей, а те, кто их перед собой ставили, во все времена отличались склонностью к бестрепетному людоедству.
Однако если араб являлся существом с иной планеты и трудно ассоциировался с известными Сенчуку стереотипами, то второй объявившийся на борту персонаж вверг искушенного Сенчука в тоску совершенно конкретного свойства: он вмиг учуял в спустившемся на палубу с веревочной лестницы крепыше с седыми висками человека Конторы. Может, отставника, а может, и действующего представителя родимой спецслужбы.
Нюх в идентификации своих прошлых сослуживцев Сенчука никогда не подводил, опознавательный механизм его сигнальной системы работал безошибочно. Он даже не утруждал себя анализом деталей, мгновенно стыкующихся в подсознании и определяющих характеристики и всякого рода выводы.
Знакомый отставник из разведки, некогда работавший в Израиле, как‑то сказал Сенчуку, что безошибочно отличал внешне похожих друг на друга йеменских евреев и арабов. Каким образом? А просто, поведал шпион. У араба глаза как у волка. У еврея — как у собаки.
У прибывшего деятеля из МЧС на лбу словно сияло доступное потаенному зрению Сенчука клеймо человека, искушенного в работе секретных ведомств.
И — забегали мысли: случилась утечка информации, выяснен факт контрабанды, и на "Скрябин" прибыл опытный боевой опер…