Страница 74 из 91
Он не знал, каким видится его дальнейшее бытие здешнему руководству, но, судя по всему, разговор об этом назрел, ибо проверочные процедуры подошли к концу, и начинались перепевы уже изложенных обстоятельств и фактов, — видимо, в расчете на несоответствия и погрешности.
Однако к каким бы выводам относительно его будущего начальство не пришло, ничего увлекательного содержать они не могли.
Полагать, что ему предложат должность в аппарате русской разведки, было бы верхом наивности; использовать его могли лишь в качестве привлекаемого время от времени консультанта, но, стань он и штатным сотрудником, кому бы и во имя чего служил? Да и как бы смог жить в такой вот коробке на пустыре, ездить по улицам, покрытым жирной черной грязью, общаться со странными людьми, большинство из которых озабочено лишь одним: каким образом поддержать свое чисто физическое прозябание?..
От жара батарей в комнате стояла духота; он раскрыл балконную дверь и — замер, глядя на редкие уличные огни…
Ночь, беззвездное московское небо, вой ветра за окном пятнадцатого этажа, пустота комнаты… Одиночество.
Несладок удел разоблаченного предателя. Даже сбежавшего от возмездия. Хотя — предатель ли он? Как посмотреть. Для Америки — да. Для России же Ричард Валленберг — идейный борец с еврейским империализмом и мировым сионизмом. А то, что борясь за идею, извлекал денежную прибыль — что ж… Деньги — страховка на случай провала. Да и чтобы он делал без них в нынешнем своем положении? Если он захочет переместиться куда–нибудь в Сидней или в Преторию, то что будет там делать? Милостыню просить на углах? Да и кто ему оплатит билет туда? Русские? А что, может, и оплатят — лишь бы с глаз долой…
Кстати, тут–то и есть над чем поразмыслить…
Кто даст гарантию, что ему будет позволен свободный выезд из этой страны? Русские, как он уяснил в течение последних дней — большие перестраховщики, и они еще подумают, выпускать ли его за рубеж или нет. А действительно, вдруг что–то случится, окажется он в лапах ЦРУ, начнет развиваться непредсказуемая ситуация… Именно в таком извилистом направлении, сообразно своему специфическому образу мышления будут рассуждать шпионские чиновничьи умы, — скроенные, как он воочию убедился, — по единому интернациональному шаблону.
Надо отдать должное, что обращались с ним крайне деликатно и мягко, предоставив, может, и с какой–то определенной целью, практически невероятную свободу. Согласно всем существующим установкам, должен бы он сейчас обретаться не в московской квартире, а на охраняемом загородном объекте, не имея права ни шагу ступить оттуда в течение долгих и долгих месяцев.
Итак, выводы. Бесповоротно ясные. Первый: делать здесь больше нечего. Второй: надо смываться. К тому же, вчера, в достаточно деликатной форме у него попросили для исполнения каких–то якобы формальностей, паспорт и визу на выезд, на что он соврал, что оставил документы дома, однако отговорка такого рода может быть разовой, и паспорт, понятное дело, у него неизбежно конфискуют…
Далее. Сегодня — ночь, а, вернее, еще поздний вечер пятницы. Олег заедет за ним в понедельник утром. То есть, времени у него навалом. Аппаратуру в квартиру если и всадили, то сейчас она наверняка работает в режиме накопления данных, ибо в острой оперативной слежке за ним необходимости нет.
На листке бумаги он написал:
" Олег!
Невыносимо скучно. Пришла мысль съездить в Санкт–Петербург. Поброжу по музеям. Прости за нарушение дисциплины.
Впрочем, данная записка наверняка не пригодится, так как намерен вернуться уже в воскресенье. Но — чем черт не шутит, вдруг — какая–либо задержка?
Привет!»
На петербургский поезд он сел буквально за минуту до его отхода.
Утром, на границе с Финляндией, заспанный похмельный прапорщик, изъяв из его паспорта листок выездной визы, хмуро кивнул в сторону границы: мол, проходи, не задерживай…
Ему повезло. Нехватка средств и людей в пост–перестроечных российских спецслужбах, а, кроме того, всякого рода послабления, дали ему возможность маневра, практически не сопряженного ни с каким риском. Разве — с умозрительным… Капкан, который представляла страна Советов еще несколько лет назад, изрядно проржавел.
Вечером же следующего дня, вылетая из Хельсинки в Берлин, он искренне пожалел, что не увидел, и не увидит теперь уже никогда — Эрмитаж и Адмиралтейство…
«Хотя, — подумал он с известной долей цинизма, — пусть это будет моей самой большой и последней потерей в жизни»…
ИЗ БЕСЕДЫ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА С ОТТО ВАГЕНЕРОМ
В тот вечер мы читали газеты и пили чай, в который я добавил немного рома. От пива устаешь, а чай, тем более с ромом, наоборот придает силы.
— Опять Литвинов угодил в новости, — прервал молчание Гитлер. — Этот Филькельштейн. Кто–нибудь знает, как все эти евреи впервые попали в Россию?
— Могу рассказать вам, — ответил я. — В 16 или 17 столетии их изгнали из Рейнской долины. Тогда польский король, находившийся под влиянием еврейских банкиров, принял этих беженцев. Они поселились в юго–восточной Польше и в западной части Украины, являвшейся в то время частью Польши, и уже оттуда распространились по всей России. Вот поэтому–то русские евреи говорят по–немецки. В России их язык называют идиш. По сей день евреи сохранили знание немецкого.
— Откуда вы все это знаете? — спросил Гитлер. — Это совершенно ново для меня. Но, вероятно, так оно и есть. Может быть, поэтому–то все восточные евреи желают вернуться в Германию.
— Мне теперь трудно сказать, откуда я знаю это, ответил я. — Но на протяжении ряда лет я много читал и познакомился с самыми разными вещами и людьми. Может быть, я узнал обо всем этом от самих евреев. Но и исторические записи говорят об этом.
— Изгнание евреев всегда считалось универсальным средством, когда их становилось слишком много, — сказал Гитлер. — Но потом они всегда возвращались.
— Они возвращались через длительные периоды времени и, как правило, один за другим, — подчеркнул я. — В долине Рейна процент еврейского населения еще очень мал, в других местах значительно выше.
— В наши дни нельзя просто взять да выгнать евреев из большой страны, — заметил Гитлер. — Куда они денутся? Другие тоже не слишком стремятся раскрыть им свои объятья.
— Британская идея создания еврейского государства вероятно заслуживает внимания. Но является ли Палестина именно той страной, какая нужна, и может ли она абсорбировать 10–15 миллионов евреев?
— Ну, прежде всего, этих 10–15 миллионов не будет, ответил Гитлер. — Например, Соединенные Штаты следует исключить. Евреи уже захватили там все ключевые позиции. Обещание, данное им в Ветхом Завете, реализовалось в Соединенных Штатах: все народы подчинятся вам! Поэтому американские евреи не уедут из Америки. Да и трудно представить, что евреи всерьез говорят о еврейском государстве в том плане, в котором о нем пишут газеты. Видели ли вы когда–нибудь лес, состоящий исключительно из деревьев–паразитов? Такого в природе не встречается. Паразит всегда должен иметь жертву, которая бы обеспечивала ему существование. И паразиты могут существовать только в определенной пропорции к населению–жертвам.
Заметьте также, что паразиты, как правило, скопляются в больших городах. Так, население в Будапеште состоит из шестидесяти процентов евреев. Но в деревнях их процент минимален.
То же самое происходит в Северной Америке. В Нью–Йорке, например, проживает около трех миллионов евреев. Они устроились там, подобно глистам в огромном желудке.
— Но все это лишь доказывает, что Палестина — не подходящее место для еврейской колонии, — отметил я. — Что они будут пожирать там?
— Я полностью разделяю вашу точку зрения, Вагенер. Вот поэтому–то идея еврейского государства там, на мой взгляд, имеет совсем другой смысл. Евреи предпочитают оставаться незамеченными до тех пор, пока они не обладают властью. Они сбрасывают маски сразу же после того, как достигают ее или полагают, что достигли ее. После войны, кажется, пришло время для евреев изображать из себя хозяев. В Германии это неоспоримо.