Колонна Борга

Борман переживал напрасно: Цольмер неуклонно продолжал следовать плану, от которого уже давно отказались сами авторы. Оно и понятно: его никто не мог предупредить об изменившихся обстоятельствах.

Цольмер собирался выступить на Фридрихсбрюк не позднее утра 1-го мая, но Шубах оказал ему неожиданное сопротивление. Он напомнил командиру боевой группы, что тот обещал получить разрешение штаба группы армий «Центр» на проведение локальной наступательной операции в районе Фридрихсбрюка.

— Раз противник появился в районе Фридрихсбрюка, и Рендулич, зная это, не принимает никаких мер, это означает только одно: он не в состоянии держать фронт. Американцы просто обойдут Линц главными силами и ударят из Австрии через Фридрихсбрюк на Будвайз. Дальше им открыта дорога на Прагу, и они практически молниеносно рассекут все находящиеся в Богемии и Моравии наши войска, после чего их будет несравненно легче уничтожить. Восточную группировку разгромят русские, а западную — американцы. Поэтому наша задача — держать дорогу Фридрихсбрюк — Будвайз любой ценой — имеет огромное значение для судьбы всей группы армий «Центр». Как только фельдмаршал Шёрнер узнает о том, что мы самовольно начали движение к Фридрихсбрюку, он немедленно объявит нас дезертирами со всеми вытекающими последствиями. Я лично, как начальник штаба боевой группы «Цольмер», не готов нести ответственность за столь рискованное решение.

Цольмера неприятно поразила логика Шубаха. Неужели Шёрнер может истолковать его движение на Фридрихсбрюк как оставление фронта и попытку самовольной сдачи в плен врагу?! Похоже, что так…

Цольмер раздраженно ударил кулаком по столу и приказал:

— Немедленно соедините меня со штабом Шёрнера.

Однако из штаба последовало недвусмысленное подтверждение прежнего приказа: держать дорогу Фридрихсбрюк—Будвайз любой ценой. Любое самовольное оставление позиций, — в том числе командировки в тыл без вызова из штаба группы армий, — будут расцениваться как попытки дезертирства с неизбежным расстрелом на месте.

Однако нелепо было бы думать, что после такого подзатыльника Цольмер приуныл и отказался от попыток выполнения «приказа фюрера». Господина Уныние Цольмер не знал: их никто не познакомил. И он не мог представить себе веских оснований для невыполнения приказа фюрера: даже смерть не может являться убедительной причиной.

— Скажите, Шубах, а какая позиция является более предпочтительной для обороны: наша нынешняя или в Фридрихсбрюке? — неожиданно спросил Цольмер.

— Разумеется, Фридрихбрюк более предпочтителен, — нехотя ответил Шубах и тут же напомнил:

— Но в Фридрихсбрюке находится батальон британских коммандос.

— Вот что, Шубах, вы подготовьте для штаба Шёрнера обоснование… исходя из предпочтительности позиции, — словно не слыша возражений, приказал Цольмер. — А там посмотрим.

Шубах пожал плечами. Его обоснование ничего не изменит. Но Шубах ошибался. На следующий день изменилось все.

Вечером того же дня гамбургское радио под величественные звуки 7-й симфонии Брукнера сообщило: «Наш вождь Адольф Гитлер, до последнего дыхания боровшийся с большевизмом, сегодня днем пал за Германию на своем боевом посту в рейхсканцелярии». Менее чем через час объявленный преемником фюрера адмирал Дёниц официально объявил о смерти Гитлера. Дежуривший в штабе у радиостанции шарфюрер Кунце прошептал: «Слава Богу!» — и поспешил на доклад к Шубаху.

— Фюрер умер! — сказал Шубах Цольмеру. — Теперь вам незачем так стремиться в Фридрихсбрюк.

Потрясенный Цольмер некоторое время молчал, потом ответил с поразившей Шубаха твердостью в голосе:

— Какое это имеет значение? Фюрер умер, но его приказы не могут умереть.

И тут же деловито осведомился:

— Вы подготовили обоснование о необходимости атаки на Фридрихсбрюк?

Спустя час обоснование легло на стол генерал-фельдмаршала Шёрнера. Шёрнер был занят: он составлял призыв к войскам. С документом из Будвайза он ознакомился только днем 2 мая, и к этому времени обстановка настолько изменилась, что Шёрнер прочитал предложение штаба группы «Цольмер» с большим интересом.

Обстановка менялась с калейдоскопической быстротой. В 10 часов утра комендант обороны Берлина Вейдлинг отдал приказ о капитуляции берлинского гарнизона. Сам Вейдлинг еще в 6 часов утра сдался в плен вместе со своим штабом.

Для группы армий «Центр» положение стало отчаянным. После взятия Берлина русские немедленно принялись перебрасывать танковые армии на юг. Большинство солдат и офицеров группы армий «Центр» боялись оказаться отрезанными от Германии, а смерть фюрера многие восприняли как реальный конец войне. Случаи дезертирства стремительно перерастали в неуправляемое бегство на Запад. Шёрнер был вынужден отдать приказ о начале планомерного отступления от линии Брно — Моравска Острава, чтобы придать хоть какую-то упорядоченность отходу войск к занятым американцами территориям. Рассекающий удар противника со стороны Будвайза на Прагу положил бы конец существованию группы армий «Центр», поэтому предложение Цольмера об атаке на Фридрихсбрюк оказалось как нельзя кстати. Пока группа «Цольмера» будет сдерживать противника под Фридрихсбрюком, Шёрнеру удастся выиграть пять—семь дней, необходимые для более или менее организованного отхода на Запад его войск.

Тем временем Цольмер прочитал присланный в штаб призыв Шёрнера и даже искренне прослезился над последним абзацем: «Героическая смерть нашего фюрера является наилучшим примером для каждого из нас. Пусть каждый своими делами докажет, что он может выдержать экзамен перед своим фюрером, павшим в бою. Хайль Адольф Гитлер!»

Когда появился Шубах и с мрачным видом передал Цольмеру телеграмму с приказом Шёрнера об атаке Фридрихсбрюка, Цольмер превратился в вулкан энергии:

— Вот! Шубах, вот! А вы сомневались, что приказ будет! Шёрнер — несгибаемый человек! Вот его призыв, почитайте. И немедленно доведите его до личного состава! Впрочем, нет… сначала подготовьте приказ. Приказ и призыв будут зачитаны завтра одновременно и воодушевят даже маловеров и павших духом! Хайль Гитлер!

На рассвете 3 мая боевая группа ваффен-СС «Цольмер» начала выдвижение к городу Фридрихсбрюк.

К рассвету 2 мая Хонеман вывел Бормана и Краузе к Шиффартсканалу.

— Как договаривались, господин Краузе, — сказал Хонеман. Краузе сунул ему в руку небольшой сверток, и Хонеман исчез, словно его и не было.

— Что теперь? — спросил Борман.

— Теперь надо перебраться на ту сторону канала. Это надо сделать до рассвета.

Они перебрались на противоположную сторону канала и пошли по набережной Нордуфер. Там они остановились отдохнуть в пустом складе, в котором нашли убежище иностранные рабочие, в большинстве своем французы.

— Здесь тихо, — сказал Борман. — Мы уже в тылу у русских?

— Да. Утром мы двинемся в путь вслед за этими французами. Наша цель уже близка. Маленький домик на берегу Хафеля.

— А эти французы… они нас не сдадут русским? — занервничал Борман.

— Нет, если вы не вздумаете досаждать им рассказами о последних часах жизни фюрера. Вон там, в углу — группа немецких беженцев, и их никто не трогает. Расслабьтесь и вздремните.

Утром они вышли и побрели по Нордуфер дальше на запад вместе с беженцами и репатриантами. Иногда попадались русские солдаты, которые хохотали и кричали: «Гитлер капут!». Французы радостно махали им в ответ; немецкие беженцы понуро брели, не реагируя на окружающую действительность; двое пожилых усталых мужчин в пыльной измятой одежде не привлекали ничье внимание.

К полудню они добрались до берега Хафеля. На плоту — видимо, оставленном на берегу русскими солдатами, — перебрались в Нойштадт и вскоре, донельзя усталые, постучались в домик с развевавшимся над входом флагом Красного Креста.

Дверь открыла хозяйка дома, фрекен Меландер. Она знала Краузе в лицо и молча пропустила их в дом. Пожилая строгая дама отправила гостей в ванную комнату, где недавно протопленный титан был полон горячей воды. Умытые и переодетые беглецы сели обедать в гостиной, довольно тесной для собравшихся здесь двух десятков человек. Обед состоял из негустого, но довольно вкусного супа и восхитительной жареной картошки с консервированным тунцом. В заключение трапезы подали жидкий, но действительно настоящий кофе.