Королева Таврики

Что касается женской половины дома, то она производила на Марину унылое впечатление. Жена и две дочери Космы Гавраса держались от гостьи на расстоянии и не проявляли к ней никакого интереса. Старшая из дочерей была вдовой и все время проводила в молитвах, а вторая, совсем девочка, пока еще забавлялась куклами в окружении нянек. Да и среди служанок княжеского дома, молчаливых и бесшумных, как тени, Марина не могла присмотреть себе ни подругу, ни хотя бы собеседницу.

Девушка невольно вздыхала, вспоминая своих веселых кафинских подруг Зою, Гаяне и Фатьму. Самой близкой среди них была Зоя — дочь состоятельного грека-судовладельца и славянки из Сурожа. Когда-то, еще в детстве, девочки подружились на одном из городских праздников и с тех пор привыкли доверять друг другу все свои секреты. Вспоминая Зою, Марина снова в который раз принималась мысленно рассказывать ей о своих удивительных приключениях, и это помогало ей скрашивать скуку и однообразие жизни в чужом доме.

Осень подходила к концу, когда Марине и Донато было наконец позволено покинуть пределы княжеского подворья и осмотреть город-крепость Мангуп, а затем и храмы за пределами столицы. Отец Панкратий их сопровождал, и скоро Марина поняла, какую цель преследовал священник во время этих поездок. Он недаром обещал римлянину показать места, связанные со Святой Чашей. Поистине, в тех храмах, куда он водил молодых людей, Чаша являлась в самых чистых и возвышенных образах.

Но — странное дело — именно после посещения храмов Марина стала замечать, как постепенно отдаляется от нее Донато. Он уже не пытался, как раньше, пользуясь моментом, обнять ее и поцеловать где-нибудь в укромном месте княжеского дома или двора. Он даже не бросал на нее тех волнующих взглядов, в которых она угадывала чувство и страсть. Несколько раз девушка пыталась с ним заговорить, но он отшучивался или отвечал односложно и всегда находил способ не остаться с ней наедине даже на минуту.

Вот и сегодня, в храме Донаторов, куда Марина вошла с надеждой и трепетом, ей снова пришлось убедиться, что мечта о счастье ускользает, уходит, словно вода в песок…

И когда возвращались обратно, в дом Гавраса, Донато старался ехать так, чтобы между ним и Мариной всегда был отец Панкратий или еще кто-либо из сопровождавших их всадников.

Девушке вдруг пришло в голову, что, возможно, римлянин, осматривая православные храмы, прочувствовал ту разницу в вере, которая разделяла их с Мариной, и сделал вывод, что это непреодолимая преграда. Другого объяснения растерянная девушка найти не смогла и решила при первом же удобном случае поговорить об этом с Донато, намекнуть ему, что в Кафе нередки браки католиков и православных и даже строгий отец Панкратий готов их благословить.

Сейчас Марина как никогда остро чувствовала свое одиночество в чужом доме, где не было ни матери, ни подруг, чтобы поделиться с ними своей сердечной тайной и попросить совета.

И вдруг она увидела молодую женщину, с которой ей сразу же захотелось подружиться. И случилось это как раз на следующий день после посещения храма Донаторов. Обдумав бессонной ночью предстоящий разговор с Донато, Марина утром потеряла всю свою решительность и снова почувствовала себя одинокой растерянной девочкой. Она подошла к окну, рассеянно наблюдая за порханием мелких снежинок, и с грустью отметила, что идет уже четвертый месяц ее разлуки с родным домом, куда она никак не может вернуться без помощи отца Панкратия и других феодоритов. Комната Марины была на втором этаже, и окно выходило на улицу. Дом напротив, тоже двухэтажный, принадлежал какому-то знатному греку, дальнему родственнику Космы Гавраса. К дому примыкал огороженный забором сад с хозяйственными постройками, и Марина иногда от скуки наблюдала, как там возятся слуги и работники.

Но в этот день, подойдя к окну, девушка вдруг увидела новое для себя лицо. Окно в доме напротив приоткрылось, и из него выглянула хорошенькая головка молодой женщины. Незнакомка встретилась взглядом с Мариной и приветливо ей улыбнулась. И Марина не могла не улыбнуться в ответ. Здесь, в молчаливом доме Гаврасов, она не встречала такой веселой приветливости. Через несколько мгновений незнакомка исчезла из окна, но скоро появилась на улице и, подняв голову вверх, помахала Марине рукой. Девушка ответила ей таким же жестом и обратила внимание, что соседка Гавраса даже одета более ярко, чем другие феодоритки, а из-под платка у нее выбивается несколько игривых черных локонов. Хорошенькая дама в сопровождении двух служанок пошла по улице и скоро исчезла из виду.

Марина удивилась, почему раньше ей не пришлось увидеть эту милую и приветливую даму, с которой сразу же захотелось познакомиться поближе. Как только появилась Фекла, девушка не преминула спросить, кто эта соседка, живущая в доме напротив. Поджав губы, Фекла пояснила, что соседку зовут Нимфодора, она дальняя родственница Космы Гавраса, но раньше жила на побережье, в доме мужа, а теперь, овдовев, вернулась в Мангуп. Девушке показалось, что Фекла не очень-то жалует хорошенькую вдовушку.

И какова же была радость Марины, когда в тот же день Нимфодора появилась в доме Гаврасов и, пользуясь отсутствием хозяина, сама нашла юную гостью и представилась ей. Приветливая дама была лет на пять старше девушки и сразу стала обращаться к ней покровительственно:

— Милое дитя, тебе, наверное, очень одиноко в доме моего двоюродного дядюшки? Я знаю, что у него здесь заведены монашеские порядки, хотя по натуре он купец, и весьма удачливый. Но в некоторых людях деловитость сочетается с ханжеством, и с этим надо смириться.

— Я благодарна господину Гаврасу за то, что он дал мне пристанище в своем доме, — дипломатично ответила Марина. — Когда я смогу вернуться в Кафу, то, надеюсь, мои домашние окажут ему такое же гостеприимство.

— Ах, не скромничай, я вижу по твоим живым глазкам, что тебе здесь скучно, — игриво заметила Нимфодора. — Ну, ничего, скоро праздник Рождества, и я заставлю Косму отметить его как-нибудь поярче. Я ведь бывала в больших городах, даже в Константинополе, и знаю, что жить можно веселей, чем в нашей суровой горной стране.

— В Кафе тоже бывают пышные празднества, особенно в день святого Георгия, — заметила Марина.

— Да, я слышала об этом, но в Кафе мне бывать не приходилось. — Вдовушка оглядела маленькую скромную комнатку Марины, и ее подкрашенные серо-зеленые глаза лукаво сверкнули. — Бедняжка, у тебя здесь, наверное, даже нет второго платья! Но я принесу тебе наряд к Рождеству. Я немного знаю твою печальную историю. Ты ездила куда-то на богомолье, а по дороге на тебя напали разбойники, и ты чудом спаслась. Так? А еще, говорят, твоим спасителем оказался какой-то отважный итальянец, да?

— Да, примерно так все и было, — ответила Марина, краснея.

— Милое дитя, по-моему, ты смутилась, — с ласковой улыбкой заметила Нимфодора. — Часто девушки влюбляются в своих спасителей. А храбрые рыцари влюбляются в тех, кого удалось спасти. И это неудивительно, особенно если спасенная девушка такая хорошенькая, как ты.

— Возможно, такое бывает, но в моем случае все не так, — покачала головой Марина.

— Отчего же? Разная вера мешает? Или этот латинянин слишком беден, низкого происхождения?

Марина ничего не успела ответить, потому что в комнату вошла Фекла, а вслед за ней и отец Панкратий. Было видно, что священник недоволен вторжением Нимфодоры. Но вдовушку это нисколько не смутило. Пообещав Марине скоро еще раз навестить ее и принести ей новое платье, она поклонилась священнику и неторопливо вышла из комнаты, оставив после себя аромат пряных духов.

— Когда вы с ней успели сдружиться? — хмуро спросил отец Панкратий.

— Мы еще не сдружились, я только сегодня впервые ее увидела, она сама пришла со мной познакомиться, — ответила девушка.

— Ну, хорошо. Выйди, Фекла, — кивнул он служанке и после того, как она покинула комнату, обратился к Марине: — О чем с тобой говорила эта Нимфодора?

— О разных пустяках. Да мы и не успели толком поговорить.