Страница 29 из 79
Пора было выбираться наружу и искать путь к людскому жилью. Осторожно выглянув из своего укрытия и убедившись, что поблизости никого нет, девушка наконец решилась покинуть спасительные своды пещеры. Воздух после дождя был свежим и хрустально-чистым, тучи ушли за горизонт, и сквозь редеющие белые облака просвечивало солнце. Незнакомые места пугали, но одновременно и завораживали своей торжественной красотой. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь шумом ручья, который после ливня превратился в настоящую горную реку. Глянув с высоты на стремительный поток, Марина невольно содрогнулась: ведь она сегодня могла упасть в эту пропасть и тогда ее жизнь оборвалась бы нелепо и бессмысленно, и близкие даже не знали бы, где искать тело глупой девчонки, которая ввергла в опасность и себя, и других.
Девушка оглянулась на каменистую гору, в недрах которой нашла спасительное пристанище, и вдруг замерла, пораженная странным явлением: на ровном участке скалы возле входа в пещеру был прочерчен крупный, в аршин, старинный знак, похожий на те, которые она видела в книге о первых христианах. От отца Панкратия она знала, что такой знак называется хризмой.
Марина готова была поклясться, что, когда первый раз взглянула на эту скалу, ничего подобного здесь не было. Но, может быть, в ту минуту, спасаясь от преследователей, она была слишком испугана и просто не заметила таинственного знака?
Девушка подошла ближе к скале, потрогала гладкую поверхность. Хризма не была нарисована краской или высечена резцом. Но тогда каким чудом здесь появилось это изображение, да еще столь отчетливое?
Поверхность камня была мокрой после дождя, но солнце, выглянув из-за облака, светило прямо на скалу и быстро высушивало влагу. И, пока Марина стояла и оторопело разглядывала загадочный рисунок, он вдруг стал понемногу исчезать. Девушка не в силах была оторваться от удивительного зрелища и скоро поняла, что линии знака исчезают в тех местах, с которых испаряется влага. Она понимала, что надо уходить, спешить, чтобы до темноты найти человеческое жилье, но изображение на скале словно притягивало ее, и Марина не тронулась с места, пока рисунок хризмы окончательно не исчез, словно затаившись в камне, откуда его могла вызвать лишь небесная вода.
Марина вспомнила рассказы старых людей о том, что в горах Таврики существуют места силы, и подумала, что, может быть, сейчас оказалась в одном из этих мест. Недаром же ей привиделась девушка в старинной тунике и с золотой чашей, напоминающей ту, что была изображена на фреске в церкви Святого Стефана.
Она еще раз притронулась к скале, в которой был спрятан древний знак, словно хотела вобрать в себя часть его таинственной силы, и внимательно огляделась вокруг, стараясь запомнить местность, чтобы когда-нибудь еще раз сюда вернуться.
Всюду возвышались вершины — то каменные, то поросшие лесом, и лишь со стороны ущелья в горной гряде был просвет, через который Марина разглядела далекую и туманную полосу моря. Она знала, что путь к Кафе лежит на восток, значит, надо двигаться так, чтобы море все время было по правую руку. А ближайшим отсюда селением, возможно, и будут те самые Отузы, близ которых находится дом Симоне. Знахарь и его сыновья были единственными в этой местности людьми, которых она хоть немного знала и могла обратиться к ним за помощью. Что же касается Донато, то теперь ей бы хотелось, чтоб его вовсе не было в доме отшельника, куда она добредет, скорей всего, в самом жалком и потрепанном виде.
Идти пешком по горной дороге, по скользким после дождя камням оказалось делом нелегким, и Марина должна была рассчитывать каждый свой шаг, чтобы не упасть и не подвернуть ногу. Однако и спустившись в долину, она особого облегчения не испытала: после проливного дождя здесь стояла грязь, и девушке приходилось, подобрав юбку, перескакивать с кочки на кочку. Поскользнувшись, она с размаху вступила в глубокую лужу, промочив ноги и забрызгав платье почти до пояса. Теперь ей было жарко, хотя еще недавно, в пещере, она мерзла. Все тело ныло от усталости и напряжения. К прочим страданиям прибавились и муки голода, — ведь после скромной утренней трапезы в монастыре прошло уже много времени. Иногда девушке хотелось сесть и плакать от отчаяния, но она знала, что останавливаться нельзя, ибо приближалась вечерняя темнота, а с ней — новые опасности.
Наконец, впереди на склоне горы Марина увидела виноградник и несколько приземистых хижин. Значит, здесь было человеческое жилье, в котором она могла попросить временного пристанища. Девушка поднесла руку к поясу, где, скрытый складками плаща, висел мешочек, в котором были гребень, зеркальце и кошелек с деньгами, выданными матерью на дорогу. К счастью, мешочек не оторвался во время сумасшедшей скачки по горам, и теперь девушке было чем заплатить за еду и ночлег. Вот только… тут Марина засомневалась, — только на каких людей она набредет в незнакомом селении? Вдруг это будут недобрые люди?
И все же другого выхода не было. Девушка осторожно спустилась со склона горы, вошла в маленькую рощицу — и вдруг увидела между деревьями пожилую женщину, которая несла на плече мешок и вела за собой козу. Судя по одежде, это была греческая крестьянка, и Марина обратилась к ней на ее языке:
— Доброго здоровья тебе, тетушка! Не могла бы ты мне помочь?
Женщина с некоторым испугом посмотрела на молодую незнакомку, простоволосую, растрепанную и перемазанную грязью. Марина тут же поспешила пояснить:
— Не бойся меня; я из Кафы, из уважаемой семьи. По дороге на меня и моих слуг напали татары, и я чудом от них спаслась. Теперь пробираюсь домой, но уже очень устала и проголодалась, мне надо бы где-нибудь отдохнуть и поесть.
— Поесть? — озадаченно переспросила женщина, которая, очевидно, не очень поверила словам незнакомки.
— Да! Продайте мне немного еды, я вам заплачу! — Марина положила руку на кошелек у пояса.
— Ну, хорошо, деньги нам нужны. Мой муж скоро поедет в Кафу за покупками. Пойдем, я дам тебе хлеба и молока.
Настороженно оглядываясь, крестьянка привела Марину к своей хижине и вынесла ей оттуда завернутый в ткань хлеб и кувшинчик молока. Девушка расплатилась и, усевшись на деревянную скамью возле сарая, тут же с жадностью накинулась на еду.
— Только в дом я тебя не пущу, пока муж и дети не вернутся с виноградника, — заявила женщина, искоса наблюдая за незнакомкой. — Муж не любит, когда я привечаю всяких странников.
— А скажи, тетушка, далеко ли до Отуз? — спросила Марина, утолив первый, самый острый голод.
— Недалеко. Часа два пути, если бодрым шагом.
— А может, ты даже знаешь, где находится жилище знахаря Симоне?
— Знаю, — с готовностью откликнулась гречанка. — Его тут многие знают. Он славный лекарь, хоть и латинянин. Муж в прошлом году сильно поранил ногу, так Симоне ее быстро залечил.
— А далеко ли до его дома?
— Ближе, чем до Отуз.
— А успею я дойти до темноты?
— Успеешь.
— Ты мне покажешь, по какой дороге идти?
Видимо, имя Симоне невольно вызвало доверие поселянки, и она предложила усталой путнице:
— Вообще-то ты можешь заночевать и у нас, если в нашей бедной хижине тебе не покажется тесно.
— Спасибо, тетушка, но я, пожалуй, пойду к Симоне.
Марина, еще минуту назад собиравшаяся проситься к поселянам на ночлег, теперь взбодрилась и решила все-таки дойти до жилища отшельника. Утолив голод и умыв испачканное лицо колодезной водой, она немного посидела на скамье, прислонившись к сараю, и скоро почувствовала, что готова продолжать свой путь.
После объяснений поселянки Марине казалось, что она легко одолеет тот почти прямой отрезок дороги, что оставался до усадьбы Симоне.
Но скоро девушка поняла, что в горах, да еще в незнакомой местности, где после утренних злоключений она на каждом шагу опасалась встретить лихих людей, дорога не может быть простой и ее не удастся одолеть до темноты.
Когда начало смеркаться, девушка побоялась идти по зарослям, свернула на открытую дорогу и, увидев пастуха-татарчонка, загонявшего овец в кошару, спросила его, не знает ли он, где дом знахаря. Оказалось, что жилище Симоне было уже совсем близко, за рощей.