Страница 18 из 79
— Да зачем ему колдовать? — пожал плечами Филипп, питавший скрытую неприязнь к чванливому Варадату. — Такой статный красавец, как Донато, и без всякого колдовства достигнет успеха. Лука против него неказист.
— Много ты понимаешь в красоте, конюх! — перебил его Варадат. — Думаешь, если Андроник когда-то повозил тебя по свету, так ты уже стал ученым человеком? То, что нравится тебе, совсем необязательно привлечет благородную госпожу.
Раздражение Марины против «жениха» нашло выход в ее язвительном вопросе:
— А почему тебе самому, Варадат, не жениться на этой «благородной» вдовушке? Ты соединил бы свое состояние с ее приданым, и вы бы стали одними из богатейших супругов в Кафе.
— Как ты… как ты можешь говорить такое?.. — растерялся Варадат. — Да у меня и в мыслях не было присматривать другую невесту, кроме тебя!
— Ну и напрасно, я тебе этого не запрещаю! — заявила Марина и, слегка ударив лошадь по бокам, выехала вперед, оторвавшись от своих спутников.
Мысленно она провожала глазами двух латинян, скачущих по дороге в Отузы, и снова жалела, что выбрала другой путь. Судьбе угодно было лишь на короткие минуты сталкивать ее с Донато, — как будто для того, чтобы разжечь в ней любопытство, которым Марина и без того отличалась, а после встречи с чем-то загадочным и непонятным оно в ней всегда удваивалось. Сейчас таким загадочным и непонятным существом был для нее чужестранец Донато, который вел себя с нею на редкость сдержанно и непроницаемо, хотя во взгляде его жгучих черных глаз угадывалась натура живая и страстная. Марине хотелось верить, что и Донато хоть немного думает о ней.
Возможно, он и думал о славянской красавице, но внешне это никак не отражалось. Донато почти не откликался на те шутливые замечания, которые Бартоло отпускал по адресу только что встреченных путников. Лишь когда генуэзец прямо спросил его, какого он мнения о невесте Варадата, римлянин, пожав плечами, ответил:
— Она слишком хороша для своего жениха. Будет несчастьем для нее, если судьба их все-таки соединит.
— Ну почему же? — возразил Бартоло. — У нее — красота, у него — деньги. Такие сделки часто случаются, и их даже можно назвать честными.
— Дело не в красоте, которую можно продать, а в утонченности души, которая не продается.
— Что-то ты странное говоришь. По-моему, для аргузия ты слишком образован.
— Я это уже слышал от твоего друга Луки Тариго, — усмехнулся Донато. — Но, кстати, я ведь еще не стал аргузием.
— Но ведь собираешься? Или уже передумал? Ты и вправду едешь к моему родителю затем, чтобы узнать свою судьбу? Ждешь от него подсказки?
— А ты мне не веришь? Думаешь, что я еду с другой целью?
— Да кто тебя разберет. Ты же такой скрытный, лишнего слова не скажешь. Даже Бандекка из «Золотого колеса» не смогла тебя разговорить, а уж она ловко втирается в доверие к мужчинам. Зато, кажется, она осталась довольна, проведя с тобой ночь. А Бандекка — разборчивая девка, с ней далеко не каждому удается переспать даже за золотые, а тебя она и бесплатно привечает. Ты, наверное, счастливчик по женской части. Вот и эта Марина бросала на тебя весьма любопытные взгляды, — а ведь она девица из благонравного семейства, да еще и невеста богача Варадата.
— Что-то ты слишком много говоришь о Марине. — Донато не то с насмешкой, не то с раздражением покосился на своего спутника. — Может, эта девушка тебе самому понравилась?
— Нет, я о таких добродетельных девицах даже не помышляю, — отмахнулся Бартоло. — Предпочитаю получать женщин за деньги. Это надежней и легче, не надо долго добиваться взаимности. Настоящие воины берут женщин походя, в перерывах между боями и походами, им некогда тратить время на ухаживания.
— А ты твердо решил избрать ремесло воина?
— Конечно. А ты разве нет?
— Гм… Мне надо еще подумать, осмотреться. Может, здесь, в Таврике, найдется что-нибудь повыгоднее военного ремесла.
— Торговля? Ну, чтобы в Кафе начать свое дело, надо иметь хоть какие-то средства, а у тебя, как я понял, с деньгами негусто. Можно, конечно, обратиться к ростовщикам, но это рискованно. Если твоя первая сделка прогорит, так наши здешние лихоимцы за долги упекут тебя в тюрьму, а то и продадут в рабство. Нет, я в эти хитрые торгашеские дела не ввязываюсь. Лучше уж наймусь на военную службу. И тебе советую то же самое. На военном поприще в наших краях очень скоро можно будет неплохо заработать.
— Вот как? А я думал, что в Таврике — мирная жизнь, не то что в Италии, где вечные распри между городами и князьями.
— Мирная? Да ты смеешься, что ли? — воскликнул Бартоло. — Неужели еще не понял, что здесь все кипит, как в котле? Ну, если не понял, так я тебе объясню. Знаешь ведь, наверное, что Таврика еще в прошлом веке была захвачена татарами и вошла в их Золотую Орду под названием Крымский улус? Но генуэзцы здесь живут и торгуют благодаря договорам с татарами, которым нужны такие опытные союзники в торговых делах. Все держится на взаимной выгоде. Даже в гербе Кафы латинский крест соседствует с татарской тамгой.
— Да, генуэзские купцы ради выгоды подружатся и с чертом, — криво усмехнулся Донато.
— Ну, ты не чванься, у вас в Риме тоже не святые живут, — махнул рукой Бартоло. — Так вот, для успешной торговли генуэзцам нужно спокойствие в Таврике и на торговых путях, а спокойствие может обеспечить только твердая власть. В Орде такую власть сейчас имеет хан Мамай. Но он не природный потомок Чингизидов, и против него выступают многие местные беи. А в союзе с этими беями находятся греки-феодориты — вечные наши соперники за земли и торговые пути. Например, для Кафы очень важна торговля с Русью — это большое княжество на севере. Но греки стараются поссорить тамошнего князя с Мамаем и с генуэзцами. Тем более что русичи давно хотят сбросить власть татарского хана.
— А эта девушка — Марина — родом из Руси? — уточнил Донато.
— Наверное. Сам я никогда в тех краях не бывал, но знаю, что земля та богата пушным зверем, серебром, медом… еще чем-то, не знаю. Словом, генуэзским купцам выгодно было бы приручить этих северных варваров. К тому же сухопутные торговые пути проходят через Русь и Литву, а эти пути нам понадобятся, если венецианцы, не дай Бог, перекроют нам морской пролив.
— Венецианцы перекроют пролив? Но для этого им надо иметь поддержку Византии, а там, насколько я помню, нынешний император — ставленник генуэзцев.
— Ты не знаешь новостей, Донато. Уже больше месяца, как прежний император Иоанн при помощи венецианцев вернулся на престол.
— Трудно уследить, с какой частотой Генуя и Венеция чередуют свое влияние на побережье, — усмехнулся Донато. — Да, опасность для кафинской торговли велика.
— Опасность велика, и генуэзцам просто необходим договор с русским князем, но пока там ничего не выходит. Теперь ты понял, что все запутано и пахнет войной?
— Кажется, понял. Значит, с одной стороны — генуэзцы и Мамай, с другой — греки и местные беи, враждебные Мамаю. И все будет зависеть от того, на чью сторону склонится русский князь.
— Если русский князь решит воевать против Мамая, то мы, конечно, поможем хану, у которого нет своих пехотинцев-арбалетчиков. И эта война непременно принесет нам победу и немалые барыши.
— Кто знает. Исход любой войны непредсказуем.
— Все равно война — мое ремесло, и мне за нее хорошо заплатят. Конечно, отдавать свою жизнь за какого-то татарского хана я не собираюсь, сражаться до последнего вздоха не намерен, а вовремя отступлю, если чаша весов склонится не в нашу сторону. Но прежде чем ввязываться в драку, я, конечно, получу свои денежки и надежно их припрячу.
— Ну, дай-то Бог, чтобы ты их получил и они пошли тебе на пользу, — сказал Донато со скрытой иронией.
Разговаривая, всадники ехали быстрым шагом по каменистой дороге, которая петляла между холмами, перешедшими затем в горы. Склоны этих гор были частью скалистыми, частью поросшими лесом, и их вершины причудливыми зубцами врезались в ярко-голубое небо.