Страница 60 из 198
Да, вот в чем дело! Запустение — не потому, что исчезли многие вещи. А потому, что молчит хронометр.
Глаза Толика метнулись по углам и полкам, по подоконникам. И у левого окошка, на табурете, он увидел знакомый ящик с латунными ручками.
Толик шагнул к хронометру. Секундная стрелка не двигалась — как в то февральское утро, когда он опоздал…
Толик опустился перед табуретом на колени. Открыл ящик. Глотком загнал поглубже слезы и сказал тихо, но решительно:
— Так нельзя.
— Что? — откликнулся муж Елены Арсеньевны.
— Это морской хронометр. Простые часы останавливают, если человек умер, а морские нельзя никогда.
— Но мы и не останавливали, — мягко возразил железнодорожник. — Они, видимо, сами…
Да, конечно. На указателе завода стрелка показывала сорок восемь часов. Как в тот раз… Арсения Викторовича не было уже больше суток, а хронометр все стучал, стучал. Пока полностью не раскрутилась пружина.
— До часов ли тут было… — сказала Елена Арсеньевна.
Муж ее негромко объяснил:
— Я хотел завести, да не знаю как… Вертел, скважину искал, а она закрыта… Крутил, щелкал — стоят.
— Зря щелкали, — сумрачно ответил Толик. Он вспомнил разговор с Арсением Викторовичем. Перед лагерем. Когда все-таки признался, что сам однажды пустил хронометр.
Арсений Викторович не рассердился. Только покачал головой и с полминуты молча смотрел на Толика. Затем сказал:
— Я же говорил: ты везучий человек. Рука у тебя легкая… Ведь цепь-то могла слететь.
Толик не понял.
— Когда пружина расслаблена полностью, а на валике еще остался виток цепи, он может соскочить от толчка, потому что не натянут. Начинаешь заводить — и все запутывается. Тогда уж без генеральной починки не обойтись.
— Значит, я все-таки аккуратно нес хронометр, хотя и быстро, — улыбнулся Толик. — И я же потом вынимал механизм-то. Видел, что цепочка на месте…
А сейчас?
Толик решительно отвинтил стекло. Уже без страха, не то что в прошлый раз, взял механизм в левую ладонь… Слава Богу, серебристая цепочка была на валике. Лишь чуть съехала, оставив на латуни темный пунктирный след. Толик сжал зубы и точным нажимом ногтя подвинул ее на место. Затем повернул ключ на один оборот — пока лишь для того, чтобы цепь натянулась…
Толкнул балансир.
«Динь-так, динь-так» — проснулся механизм, и Толик ощутил короткий толчок радости. Словно он возвратил капельку жизни не только хронометру, но и его хозяину.
«Динь-так, динь-так…»
Когда секундная стрелка встала на числе 60, он придержал балансир. Спросил, не оглядываясь:
— Сейчас сколько времени?
— Скоро два…
Это хорошо, это удачно… Хотя странно: неужели только середина дня? Казалось, несколько суток прошло, как уехали из лагеря… Они с мамой шли по тракту, голосовали попутным грузовикам. Наконец один остановился. В кузове были пустые ящики, они все время наезжали на Толика и маму, потому что сильно трясло. Он отпихивал ящики ногами… Ехали, казалось, долго-долго… Потом очень долго шли по городу к дому… Султан запрыгал от радости вокруг Толика, а он потрепал его по ушам и сказал: «Да подожди ты, глупый…»
— Скоро два, — ответил Толику муж Елены Арсеньевны.
— Мне надо точно, — резковато сказал Толик.
— Без семи минут.
Толик подошел к репродуктору, щелкнул по краю.
И пробилась в заглохшую комнату неожиданная музыка. Беззаботная такая, из фильма «Первая перчатка». Елена Арсеньевна подняла от чемодана голову.
— Это ненадолго, — сказал Толик. — Это надо.
Она пожала плечами. Муж ее в углу у двери укладывал в обширную авоську свертки. Он глянул на Толика быстро и, кажется, с удивлением. Но тут же опять занялся авоськой.
Толик ждал. Минуты еле ползли.
Музыка была сама по себе, а молчание — само по себе. Это молчание давило. Чтобы разбить его, Толик спросил:
— А рукопись Арсения Викторовича теперь у вас?
Дочь Курганова по-прежнему колдовала над чемоданом. Пухлые локти ее на миг остановились — и опять… Но через несколько секунд Елена Арсеньевна спросила нехотя:
— Какая рукопись?
— Повесть, которую он написал. «Острова в океане». Она не потерялась? — Толик спросил это уже с тревогой.
Муж Елены Арсеньевны распрямился и смотрел на нее из своего угла. Она ответила, не разгибаясь:
— Впервые слышу.
— Арсений Викторович ее столько лет писал!
Елена Арсеньевна сказала со сдержанной досадой — видимо, прежде всего не чужому мальчишке, а мужу:
— Отец всю жизнь что-то писал. И ничего, кроме неприятностей, от этого не было… Здесь у него всякие бумаги хранились, но старые, в беспорядке. Обрывки разные и письма. Я сожгла. А рукопись… не знаю.
«Надо же ее найти!» — хотел сказать Толик. Но не посмел. Ощутил натянутыми нервами недовольство, раздражение женщины. Какое-то внутреннее сопротивление разговору. Почему? Не успел задуматься, из репродуктора донеслось:
— Товарищи, проверьте часы…
На этот раз Толику не представились солдаты в шеренгах и шагающий офицер. Сухое «тик-так» было просто щелчками в пустоте. Но пустил хронометр Толик точно. Крутнул при третьем сигнале ящик, увидел, как шевельнулась стрелка, и распрямился.
И заметил, что муж Елены Арсеньевны стоит рядом. Наклонившись, смотрит на ожившие часы. Он был невысокий, и серебряный погон оказался прямо у лица Толика. И на погоне, повыше капитанских звездочек, Толик разглядел плоский латунный паровозик. Аккуратный такой, каждое колесико видно.
… А в хронометре колесики — динь-так, динь-так…
Глядя на паровозик, Толик сказал:
— Когда повезете хронометр, не снимайте со стопора, качки в поезде не бывает… А заводить надо каждое утро в восемь часов.
— Не получится, наверно, каждое утро, — сказал муж Елены Арсеньевны. — Я на транспорте работаю, все время в поездках. Лена… Она тоже занятой человек.
— Но иначе нельзя! — Толик требовательно вскинул глаза. — Ход собьется. А если хронометр совсем остановится, может упасть цепь. Тогда совсем…
Железнодорожник смотрел пристально и непонятно. Толик отвел глаза. Стал глядеть на циферблат… «Динь-так, динь-так» — стрелка обежала полкруга.
Толик прошептал:
— Здесь пружина ослаблена. Я мог бы подтянуть, я знаю как… Но тогда надо снова ход регулировать…
Муж Елены Сергеевны спросил негромко:
— Тебя зовут-то как?
— Толик… Анатолий.
— Вы что, друзья были с Арсением Викторовичем?
«Да!» — хотел резко и гордо ответить Толик. Но сумел лишь кивнуть. Еле-еле… И бывает же так не вовремя — упала на стекло футляра капля, растеклась прозрачной пленкой.
— Вот ты и заводи часы каждое утро, — услышал он. Вскинул лицо — так, что брызги с ресниц.
Невысокий человек в потертом кителе сказал отчетливо и громко, словно уже не одному Толику:
— У нас дорога дальняя. Мы хронометр целым не довезем. А ты все про него знаешь: как заводить, как беречь. Вот и береги. Это твое наследство, Толик.
До той минуты Толик не думал, что хронометр может стать его. Просто в голову не приходило. Но сейчас он не удивился. Решение было самым правильным. Справедливым. Наверно, и сам Арсений Викторович решил бы так же.
… Портрет Крузенштерна Толик свернул вчетверо и засунул под рубашку. А хронометр до самого дома нес, держа футляр перед грудью. Нес, как полную кастрюлю, когда нельзя выплеснуть ни капли. Еле слышное «динь-так» доносилось из-за толстого стекла.
Небольшой, похожий на Вовку из третьего отряда мальчик доверчиво подошел сбоку. Глянул сквозь стекло. Удивился:
— Ой… Я думал, там кто-то живой, как в аквариуме…
— Он и так живой, — строго сказал Толик.
Мальчик не обидел хронометр недоверием. Понимающе кивнул и несколько шагов шел рядом, поглядывая на удивительные часы. Потом убежал, стуча босыми пятками по тротуару.
ПРОЩАНИЕ