Туннель времени (сборник)

Я могу хоть сейчас сделать документальный фильм, сердито сказал себе Кохрейн, под названием «Человек, который боится своей работы». Я могу сделать исключительно достоверную передачу. Материала у меня хоть отбавляй!

На миг его вновь придавило собственным весом. Раздался рокочущий шум. Он шел не из воздуха снаружи, потому что никакого воздуха там не было. Это была дрожь самих ракетных двигателей, передающаяся материалу корабля. Управляющие ракетные двигатели корабля корректировали курс судна и выталкивали его на более правильную трассу для встречи с космической платформой, приближающейся к кораблю сзади. Платформа обращалась вокруг Земли шесть раз за день. При дневном свете ее было видно с земли — крошечную звездочку, достаточно яркую, чтобы различить на голубом небе, восходящую на западе и плывущую к востоку, заходя за горизонт.

Снова наступила невесомость. Ракетные двигатели работали не все время. Их включали только тогда, когда надо поднять корабль с земли или остановить его. Лунолет плыл над Землей, которая могла быть залитым солнечным светом шаром, занимающим полвселенной под ракетой, а могла быть и чернее самой преисподней. Кохрейн так и не пришел в себя от мыслей, как головокружительно изменилась его жизнь. Его оторвали от дела, которое он знал и считал важным, и — уму непостижимо! — отправили делать что–то, о чем он не имел ни малейшего понятия. Осознание того, что его работа не важна даже в глазах «Керстен, Кастен, Хопкинс и Фоллоуи», шокировало. Он не имел никакого значения. Ничто вообще не имело значения…

Снаружи снова раздался глухой рокот, и на него опять навалился вес. Потом ракета вновь продолжила свой нескончаемый полет в невесомости.

Затем что–то коснулось обшивки корабля. Раздался отчетливый лязгающий звук. За ним последовало аккуратнейшее, еле ощутимое движение, и Кохрейн решил, что корабль буксируют.

Вес до сих пор не возвращался. Стюардесса начала отстегивать пассажиров, выдавая каждому башмаки с магнитными подошвами. До Кохрейна доносились обрывки указаний по их использованию. Он знал, что шлюз наполняется воздухом из огромной шарообразной платформы. Дверь в нижней части пассажирского салона открылась. Чей–то бесстрастный голос произнес:

— Космическая платформа! Корабль будет находиться в шлюзе еще три часа после дозаправки. Перед отправлением вас предупредят. Пассажиры имеют полную свободу передвижения по платформе и могут пользоваться всеми привилегиями.

Магнитные башмаки не могли удержать ноги на спиральном пандусе, поэтому, чтобы выбраться из корабля, пришлось держаться за поручень. По пути вниз, к выходу, Кохрейн столкнулся с Бэбс. Она с придыханием воскликнула:

— Не могу поверить, что я действительно здесь!

— А я вот вполне могу поверить в это, — проворчал Кохрейн, — хотя это мне не особенно нравится. Бэбс, кто велел вам отправиться в это путешествие? Откуда шли все эти приказы?

— От секретарши мистера Хопкинса, — радостно ответила Бэбс. — Вообще–то, она не приказывала мне лететь. Я сама устроила это! Она велела, чтобы я назвала двух ученых и двух сценаристов, которые смогли бы работать с вами. Я сказала, что одного сценариста будет больше чем достаточно для любой передачи, но вам понадоблюсь я. Я предположила, что это будет работа над какой–то передачей. Так что она изменила приказания, и вот я здесь!

— Браво! — сказал Кохрейн. Его настроение стало еще более ироничным. Он–то считал себя директором, и довольно важным. Но кто–то, занимающий более высокое положение, распорядился им с рассеянной безапелляционностью, секретарша этого человека с его собственной секретаршей определили все детали, а его как будто даже и в расчет не приняли. Он был пешкой в руках владельцев фирмы и разнообразных секретарей. — Не посвятите ли вы меня, Бэбс, в то, что и как я должен буду делать?

Девушка кивнула. Едкого сарказма в голосе босса она не уловила. Но в настоящий момент она был немного не в себе. Ведь она находилась на космической платформе, втором самом шикарном месте во вселенной. Первым самым шикарным местом была, разумеется, Луна.

Кохрейн, ковыляя, добрался до платформы, совершенно не чувствуя веса. Двигался он лишь благодаря магнитным башмакам, крепко приклеивавшимся к стальным пластинам пола у него под ногами. Или — это он сам был внизу? Один из членов экипажа платформы шел вверх ногами по полу, который должен был быть потолком, прямо над головой Кохрейна. Он открыл дверь в боковой стене и вошел в нее, все так же вверх ногами. При виде этого Кохрейн почувствовал внезапный приступ головокружения. Но тем не менее он пошел дальше, цепляясь за поручень. Ему на глаза попался доктор Вильям Холден, совершенно зеленый, с таким видом, будто его вот–вот вырвет. Он пытался отвечать на вопросы Уэста, Джеймисона и Белла, которых точно так же, как и Кохрейна, выдернули из их частной жизни, и теперь они настойчиво требовали от Билла Холдена, чтобы тот немедленно объяснил, что происходит.

— Оставьте человека в покое! — сердито прикрикнул Кохрейн. — У него космическая болезнь! Если вы доведете его, это место превратиться в свинарник!

Холден закрыл глаза и благодарно прохрипел:

— Разгони их, Джед, а потом возвращайся.

Кохрейн замахал на троицу руками. Те ушли прочь, спотыкаясь и держась друг за друга. На платформе были и другие пассажиры с лунолета. Какая–то толстая женщина с негодованием уставилась на шкалу весов, нарисованную на стене. Неизвестный художник изобразил ее со стрелкой, указывающей на ноль фунтов. «Подлинный вес, никакой силы тяжести», гласила подпись. Была здесь и стюардесса с ракеты, вышедшая отдохнуть, как и остальные. Она курила сигарету, усевшись в потоке воздуха от электрического вентилятора. Туристы, летящие на Луну, устроили вечеринку, дурачась, танцуя, цепляясь за все подряд и покупая сувениры, чтобы отправить их обратно на Землю.

— Все в порядке, Билл, — сказал Кохрейн. — Они ушли. А теперь расскажи мне, зачем это далеко не самого ничтожного гения на службе «Керстен, Кастен, Хопкинс и Фоллоуи» в моем лице мобилизовали и послали на Луну?

Холден сглотнул. Он стоял с закрытыми глазами, держась за поручень в огромном главном зале платформы.

— Приходится держать глаза закрытыми, — пожаловался он, борясь с накатывающей тошнотой. — Мне худо от одного вида людей, разгуливающих по стенам и потолкам.

Один пухлый турист именно этим и занимался. Если можно хотя бы где–нибудь пройти в башмаках с магнитными подошвами, значит, в них можно пройти везде. Толстяк решил прогуляться вверх по стене. Добравшись до потолка, он оказался вниз головой относительно остальных своих шумных друзей. Он стоял там, глядя вверх — или вниз? — на них, и на его лице застыла странно удивленная, полуиспуганная и совершенно дурацкая ухмылка. Его жена визгливо затребовала, чтобы он вернулся вниз, говоря, что не может смотреть на него в таком виде.

— Ладно, — согласился Кохрейн. — Можешь не открывать глаза. Но я, по всей видимости, должен получить от тебя указания. Что это за указания?

— Я еще не знаю точно, — слабым голосом начал Холден. — Нас послали сюда по личному заданию Хопкинса — одного из твоих боссов. У Хопкинса есть дочь. Она замужем за парнем по фамилии Дэбни. Он неврастеник. Он сделал великое научное открытие, которое никто не оценил по достоинству. Так что мы с тобой и твоей командой ручных ученых летим на Луну, чтобы спасти его рассудок.

— А зачем спасать его рассудок? — цинично спросил Кохрейн. — Если ему так нравится быть чокнутым…

— Ему не нравится, — перебил Холден, так и не открывая глаз, и судорожно икнул. — Твоя работа и огромная часть моей практики напрямую зависят от того, удастся ли нам спасти его от психушки. Мы будем отвечать за связи с общественностью, за передачу, а я стану следить, чтобы ничьи действия не повредили рассудок Дэбни. Иначе он будет расстроен.

— А мы все, значит, не расстроены? — спросил Кохрейн. — Да кем он себя возомнил? Большинство из нас хотят, чтобы нас оценили, но приходится радоваться, когда мы делаем свою работу и получаем за нее деньги! Мы… — Он ожесточенно выругался. Его оторвали от работы, на которую он потратил годы, чтобы научиться прилично выполнять ее, и все для того, чтобы потешить зятя одного из владельцев фирмы, на которую он работал. До чего же унизительно понять, что его считают простым лакеем, которому можно приказать оказывать личные услуги боссу, не заботясь о том, какой вред это нанесет работе, за которую он, Джед, отвечает на самом деле. Но гораздо унизительнее было знать, что он не может позволить себе отказаться.