Страница 61 из 85
– Ну, начинаем финиш – восемь очков из девяти, и все будет в ажуре!
Кобленц в ответ поморщился: в чудеса он не верил, даже если их обещал сотворить Таль. Но тот, разозленный неудачами, действительно начал свой традиционный финиш.
Первым почувствовал на себе перемену настроения у чемпиона гроссмейстер Котов. Играя черными, Таль отчаянно «крутил», и в конце концов утомленный Котов допустил решающую ошибку.
После этого Таль играл с Таймановым и отложил партию с лишней пешкой. При доигрывании получился ферзевый эндшпиль. Как Таль с удивлением узнал после партии, эндшпиль был теоретически ничейным, причем Тайманову это было известно. Оба играли спокойно: один не знал, что не может выиграть, другой знал, что не может проиграть.
Но спокойствие и сгубило Тайманова. Не дав себе труда задуматься, он сделал ход, приводивший к размену ферзей, после чего эндшпиль оказался проигранным.
Сделав затем ничью с Полугаевским, Таль снова встретился с гроссмейстером – на этот раз с Геллером. Партия с ним игралась на нервах, в зале не прекращался шум. Все понимали, что если и Геллер не остановит Таля, то чемпион, на которого уже никто не рассчитывал, может всерьез заявить о своих правах.
В испанской партии Геллер, играя черными, применил новый ход. Таль почувствовал, что может наскочить на подготовленный вариант, и применил необычное продолжение. Партия обострилась и резко пошла «вбок». А потом Геллера стали одна за другой подстерегать неожиданности.
Сначала Таль пожертвовал ладью за слона. Когда казалось, что инициатива иссякает, Таль вдруг предложил жертву другой ладьи. От второго дара Геллер отказался, так как белые развивали в этом случае сильнейшую атаку. Но чтобы принять такое решение, ему потребовалось более 40 минут. А потом Таль, не думая уже об атаке, решил просто разменять слона на коня, чтобы только перейти в чуть лучшее окончание. Однако предшествующая борьба так утомила Геллера, что он, обойдя благополучно столько подводных камней, вдруг допустил грубую ошибку.
Итак, Геллер не остановил Таля. Итак, три гроссмейстера – три очка. Итак, Таль уже где-то неподалеку от лидеров. Не все, оказывается, потеряно! После этого он выиграл еще у Фурмана и за три тура до конца делил с десятью очками второе-третье места со Спасским и всего на пол-очка отставал от Петросяна. Совсем неплохо, даже если учесть, что его по пятам преследовали Бронштейн и Гургенидзе.
И без того напряженная обстановка сильно осложнялась отборочным характером турнира. Поэтому на финише решающее слово оставалось за нервами. Таль, уже привыкший ходить по краю пропасти, испытывал приятное возбуждение. Он был уверен, что в трудную минуту нервы откажут кому угодно, только не ему.
Правда, в семнадцатом туре он ничего не смог поделать с Крогиусом, но только на полшага продвинулись вперед и все остальные соискатели призовых мест.
Однако следующий тур нарушил статус-кво. В этот день Петросян сделал еще одну ничью – с Болеславским, а Таль разгромил Гипслиса и настиг лидера.
К последнему туру положение в ведущей группе выглядело так: Петросян и Таль – по одиннадцать с половиной очков, Бронштейн – одиннадцать, Спасский и Авербах – по десять с половиной. Если учесть, что в последнем туре лидеры встречались между собой: Таль играл со Спасским, а Петросян – с Авербахом, станет ясной напряженность обстановки.
Заключительный тур XXV чемпионата навсегда, наверное, запомнится его участникам и очевидцам. И прежде всего запомнится, конечно, партия двух молодых, соперничавших друг с другом гроссмейстеров – Таля и Спасского.
Начало партии показало, что Спасский настроен весьма решительно. Уже в дебюте он пошел на большие осложнения. Таль, игравший черными, принял вызов. В защите Нимцовича он применил редко встречающийся вариант с продвижением пешки на поле е4. Несколько стеснив игру белых, пешка эта должна была пасть смертью храбрых.
Полная скрытых нюансов и завуалированных комбинационных угроз партия текла тем не менее относительно ровно, ни одному из бойцов не удавалось надолго завладеть инициативой. В примерно равном положении Таль, который не любит пресных позиций, предложил ничью. Спасский отклонил ее. Принимая такое ответственное решение, он, возможно, руководствовался не только нашептыванием турнирной таблицы. Скорей всего, он возлагал надежды и на характер партии, в которой нетерпеливому Талю предстояло вести скучную позиционную игру.
Неудачное завершение дипломатических переговоров рассердило Таля. «Ждет, конечно, что я ошибусь», – подумал он досадливо и… тут же ошибся, позволив Спасскому захватить тяжелыми фигурами единственную открытую линию. В отложенной позиции Спасский имел преимущество.
Поздно вечером Таль с Кобленцем начали анализировать позицию, но то и дело звонил телефон и болельщики тревожными голосами спрашивали:
– Миша, а вы готовы к тому, что Спасский пойдет так?
– Миша, что вы будете делать, если Спасский сыграет эдак?
В конце концов телефон пришлось отключить. Анализ был прерван в пять часов утра: Кобленц под утро уснул прямо за столом.
На доигрывание Миша пошел спокойным: путей к выигрышу белых не было как будто видно. Но, как не раз случалось с Талем, уже по дороге на турнир он вдруг понял, что при ином, чем они рассматривали дома, порядке ходов у Спасского все же появляются опасные угрозы.
Спасский подошел к столику со стаканом кефира, вид у него был усталый и измученный. Ага, значит, он тоже сидел над доской всю ночь и, значит, тоже не нашел или, во всяком случае, долго не мог найти выигрывающего продолжения. Таль не знал, что, идя на доигрывание, Спасский встретил Петросяна и с улыбкой сказал ему:
– Сегодня вы станете чемпионом.
Осторожный Петросян промолчал, даже не улыбнулся. Он всегда испытывал недоверие к излишней уверенности.
И вот молодые гроссмейстеры, осунувшиеся и побледневшие, снова сели друг против друга. Хотя было утро и доигрывание партии передавалось по телевидению, публики было очень много. Без всякого преувеличения можно сказать, что вся Рига в эти часы склонилась над шахматной доской, где разыгрывался последний акт драмы.
Поначалу Талю пришлось худо: на протяжении многих ходов его король спасался бегством под непрерывным огнем дальнобойных орудий противника. Спасский постепенно сделал свое позиционное преимущество еще более ощутимым и в один из моментов мог выиграть. Но, как выяснилось после партии, ни тот, ни другой из соперников этого не видели.
Вскоре, однако, наступил очень важный в психологическом отношении этап, когда белые уже не могли увеличивать давление, и постепенно на поле боя установилось равновесие сил. Таль это не столько понял, сколько почуял нутром. Почуял – и возбужденно насторожился. Спасский же, находясь под впечатлением прежнего благополучия, не допускал и мысли об опасности.
И вот он делает одну-две малозаметные неточности, и позиция совершенно откровенно приобретает уже обоюдоострый характер. Преследуемый вдруг обернулся, вынул меч и стал в угрожающую позу.
Нет, позиция у Спасского была еще не хуже, чем у Таля, но она стала заметно хуже, чем была до сих пор. И, вдруг осознав это, Спасский странно изменившимся голосом предложил ничью.
Таль помедлил с ответом. Его обуревали самые различные чувства. Он понимал, что Спасский сейчас в таком состоянии, когда обычно совершаются непоправимые ошибки. В глубине души ему было жаль Спасского. Но борьба есть борьба, и горе побежденным. Кроме того, существовали еще и требования спортивной этики: от исхода партии зависела судьба Авербаха, который в случае поражения Спасского попадал в заветную четверку, а также Полугаевского, получавшего гроссмейстерский балл. И Таль сказал:
– Давайте поиграем еще.
Настал момент, когда и белый король почувствовал себя не очень уютно в своих апартаментах. До сих пор он из надежных укреплений следил за ходом сражения в подзорную трубу, теперь же над его головой стали с воем проноситься снаряды.