Сердце льва

— Поправляйся скорее, милый друг, и присоединяйся ко мне. Я буду счастлив, если мы будем сражаться бок о бок. Но медлить больше нельзя. Даже ради тебя, дорогой Ричард, я не могу обречь войско на поражение.

— Я запрещаю тебе начинать штурм без меня! Молчи! Я знаю, ты сейчас примешься напоминать мне, что герцог Нормандский не смеет приказывать своему повелителю.

— А ты скажешь, что английский король равновелик французскому и вправе бросить ему вызов. Давай забудем счеты, Ричард. Я все равно начну штурм, когда сочту нужным. Ты слишком болен и не можешь сражаться, но твои солдаты присоединятся к моим. Не удерживай их. Я твердо намерен занять Аккру в течение ближайших нескольких дней.

Ричард сдержался и промолчал. Да и что было отвечать? Он ведь понимал, что упрашивать Филиппа обождать бессмысленно.

И битва началась. Ричарду невмоготу было лежать без дела, когда вокруг творилось такое. Он попытался встать, но ноги у него подкосились.

Тогда Ричард кликнул слуг и приказал им раздобыть носилки. А устроившись на них, потребовал арбалет.

— Теперь выносите меня наружу! — велел он, когда все предыдущие требования были исполнены.

Слуги заколебались.

— Делайте как я велю, болваны! — заорал Ричард не своим голосом. — Не смейте мне перечить, а то пожалеете!

Слуги перепугались и беспрекословно отнесли короля к городской стене. Спрятавшись в укрытии, Ричард наблюдал за происходящим, а завидев приближающихся врагов, стрелял в них из арбалета. Надо сказать, что он был одним из лучших стрелков во всем английском войске, и его стрела, как правило, попадала в цель.

Но, естественно, первая скрипка в этом сражении принадлежала Филиппу. Ричард не мог командовать армией, лежа на носилках, и французский король единолично стал во главе христиан. Он твердо решил победить. Победить в одиночку, без Ричарда! Филиппу отчаянно хотелось одержать над ним верх. Он с тоской вспоминал дни их молодости, когда Ричард еще не был королем и вообще было непонятно, достанется ли ему престол, ведь отец его ненавидел и собирался сделать своим наследником Джона… Любимый пленник французского короля… Филипп все на свете готов был отдать, чтобы вернулись те блаженные времена.

Когда Ричард взошел на престол, соперничество омрачило их отношения с Филиппом. Честолюбие заслонило собой все остальные чувства.

«Если я займу Аккру при Ричарде, но без него, — трепеща от вожделения, думал Филипп, — я покрою себя неувядаемой славой. Наверняка найдутся такие, кто даже скажет, что Ричард нарочно притворился больным, поскольку знал, что ему не выдержать сравнения с французским королем. Конечно, это нелепо, ведь Ричард может заткнуть за пояс любого, но людской глупости нет предела…»

Филипп решил захватить Проклятую башню. Это было бы очень важно. Мусульмане яростно обороняли ее, и до сих пор она оставалась неприступной твердыней.

Гигантские баллисты принялись метать в стены каменные ядра, но враги пустили в ход смертоносный «греческий огонь».

Филипп любил применять в бою передвижной щит-мантелет, получивший прозвище «Кошка». Он защищал воинов от града стрел и камней. Филипп приказал подвезти щит поближе к стене, но — о ужас! — «Кошка» загорелась от «греческого огня». Филипп взревел, словно раненый зверь, глядя, как щит лижут жадные языки пламени.

С этого момента все пошло наперекосяк. Филипп разразился страшными ругательствами. Он богохульствовал, изрыгал проклятия. Это было так непохоже на него, что окружающие остолбенели, а потом затрепетали от страха. Раз французский король, обычно спокойный и сдержанный, вышел из себя, значит, дело плохо! Значит, сарацины непобедимы!

Пехотинцы в тяжелых доспехах невыносимо страдали от жары. Единственным утешением им служило то, что стрелы не могли пробить крепкое железо. Некоторые воины своим видом напоминали ежей — столько стрел вонзилось в ячейки их кольчуг. Не будь они так надежно защищены, им была бы уготована верная смерть. Но даже понимая все это, солдаты роптали на судьбу.

Филиппу отчаянно захотелось во Францию. Он проклял тот день, когда дал обет совершить крестовый поход. Как разительно отличались его мечты от реальности! В мечтах все было прекрасно: Филипп вел за собой войско, без труда одерживал победы, совершал необычайные подвиги, в отличие от Ричарда, что было вообще-то маловероятно, поскольку, превосходя английского короля в искусстве дипломатии, он явно уступал ему в физической силе и ловкости. В мечтах Филипп покорял неверных и заслуживал отпущение всех своих грехов… Действительность же оказалась намного прозаичнее: пыль, въедливый песок, тучи мух, комаров, полчища тарантулов, нескончаемая изнуряющая жара…

«Я хочу домой! — чуть не заплакал Филипп. — Господи, я все готов отдать, лишь бы попасть домой!»

Проклятая башня так и осталась в руках врагов. Хотя христианам удалось пробить брешь в ее стене, прорваться внутрь они так и не смогли.

Увидев разочарование короля, доблестный маршал Франции, близкий друг Филиппа Обри Клеман воскликнул:

— Не отчаивайтесь, сир! Клянусь, что я или войду сегодня же в Аккру, или умру!

Он приставил к стене лестницу и, держа наготове меч, полез вверх. Другие воины бросились за ним.

Однако Господь в тот день почему-то отвернулся от христиан. Лестница сломалась, и солдаты попадали на землю. Все, кроме Обри, которого мусульмане зацепили железным крюком.

Друг умер на глазах у короля, и его гибель потрясла Филиппа до глубины души.

Уворачиваясь от стрел и «греческого огня», он побежал в свой лагерь. По дороге его начал бить озноб, и Филипп сразу распознал симптомы страшной лихорадки, которая уже не один день мучила Ричарда. * * *

Атака захлебнулась. Оба короля были больны.

Крестоносцы пали духом. Они посылали небу проклятия. Проделав столь длинный путь, они пришли сражаться за святую землю, а Господь отвернулся от них!

Боевой пыл христиан поостыл.

Ричард же, все еще находясь в укрытии, стрелял из арбалета и даже сумел убить сарацина, который появился на стене, размахивая мечом Обри Клемана. Этот меткий выстрел обрадовал Ричарда, которому уже было известно о подвиге храбрецов, пытавшихся взобраться на Проклятую башню.

Солдат же обуревали тревожные предчувствия — зная про болезнь обоих королей, они боялись остаться без предводителей.

Ричард понял, что он недооценивал врагов и особенно их вождя, великого султана Саладдина. Судя по рассказам, которые ходили о Саладдине, он был выдающейся личностью. Раньше Ричард вообще не считал мусульман людьми, но Саладдин явно был человеком культурным и даже утонченным. Его солдаты сражались фанатично. Стойкость мусульман уже давно начала вызывать у Ричарда уважение. Он не мог отделаться от мысли, что эти люди тоже сражаются за идею. И они так же преданы ей, как христиане — своей.

Мусульмане явно благоговели перед Саладдином, его имя произносилось с придыханием…

Лежа на носилках и проклиная злой рок, который приковал его к постели, Ричард все чаще задумывался о том, что хорошо было бы встретиться с Саладдином лицом к лицу…

Саладдин тоже много думал о Ричарде. Он был прекрасно осведомлен о том, что происходит в лагере христиан: лазутчики доносили о каждом их шаге. Стоя на вершине холма, Саладдин видел корабли Ричарда, когда они прибыли в бухту. Он слышал о том, как Ричард завоевал Сицилию и Кипр, и очень хотел познакомиться с человеком, слух о котором разнесся по всему мусульманскому миру.

Саладдин заговорил о Ричарде со своим братом Малек-Абдулом. Тот возрадовался, узнав о болезни Ричарда.

— Это перст судьбы, — заявил Малек-Абдул. — Помнишь, мы с тобой опасались, что жители Аккры не выдержат осады? А вышло все наоборот: слабину дали не они, а Ричард. Аллах услышал наши молитвы!

— Но Ричард поправится. Может быть, он уже здоров!

— Жители Аккры ликуют, — вмешался в разговор Дагер, сын Саладдина. — Говорят, великий король не может ходить, он лежит на носилках и держит в руках арбалет. Вот бы поймать его! Христиане совсем падут духом, лишившись своего предводителя.