Страница 8 из 50
Напутал Гарифуллин и с Героем Советского Союза Александром Матросовым. О происхождении воспитанника Ивановского и Мелекесского детских домов Ульяновской области, помощника воспитателя Уфимской трудовой колонии, рядового 2-го отдельного стрелкового батальона 91-й отдельной Сибирской добровольческой бригады, закрывшего своим телом амбразуру вражеского дзота в бою 27 февраля 1943 года у деревни Чернушки, существуют разные версии. По мнению журналиста Рауфа Насырова, настоящее имя Александра Матросова — Шакирьян Мухамедьянов (а не Мухамеджанов), он башкир по национальности и родился в деревне Кунакбаево. Другие исследователи не разделяют позицию Насырова, но о татарском происхождении Матросова не известно ничего, кроме заявлений Гарифуллина.
Сложнее ситуация с первенством в водружении знамени над рейхстагом. Действительно, водрузившие знамя на купол рейхстага 1 мая 1945 года разведчики 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии сержант Михаил Егоров и младший сержант Мелитон Кантария не были первыми. Командир разведывательного взвод;, 674-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии, казах по национальности лейтенант Рахимжан Кошкарбаев установил красное знамя над главным входом рейхстага еще 30 апреля 1945 года в 14 часов 25 минут. Позже, в 22 часа 40 минут, сержант 136-й армейской пушечной артиллерийской бригады татарин Гази Загитов установил знамя в отверстии короны аллегорической скульптуры «Германия».
И все же муфтий где-то недоговаривает, а где-то прямо лжет. Вместе с Кошкарбаевым флаг водружал рядовой Григорий Булатов. Загитов устанавливал знамя вместе со старшими сержантами Алексеем Бобровым, Александром Лисименко и сержантом Михаилом Мининым. Кроме того, нет никаких свидетельств, что Загитов и Кошкарбаев были мусульманами, а значит, никакого права представлять их Гарифуллин не имеет. Наконец, Егоров и Кантария водрузили знамя не «когда всех немцев перестреляли», а задолго до окончания боев в рейхстаге, завершившихся лишь к утру 2 мая. Как видите, муфтий одних участников взятия рейхстага ненавязчиво приписал к мусульманам, о других умолчал, а третьих просто оклеветал.
Михаил Моисеев,
генеральный инспектор Министерства обороны РФ
Немецкие танки рубили не мусульмане, а Ворошилов
Мусульманская конница не могла голыми саблями разрубить танковую армию Германии, так как первое в мире применение танков было только в сентябре 1916 года на реке Сомме в количестве нескольких штук. Можно смело сказать, что это глупость времен, когда Ворошилов пытался кавалерией воевать против танков.
Разоблачая муфтия Фатиха Гарифуллина, бывший начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР сам не удержался от вранья. Возглавляя народный комиссариат обороны СССР с 6 ноября 1925 по 7 мая 1940 года, Ворошилов никогда не пытался воевать кавалерией против танков — хотя бы потому, что не имел такой возможности. Во время конфликтов с китайцами в 1929 году, с японцами в 1938–1939 годах и советско-финляндской войны 1939–1940 годов противник либо не имел танков, либо имел их много меньше, чем Красная армия, и пускать на них советскую кавалерию не приходилось ни разу. Не мог этого делать товарищ Ворошилов и и 1941 году, когда командовал войсками в Прибалтике и под Ленинградом, — в составе Прибалтийского и Ленинградского военных округов конных соединений не имелось. Но еще во времена правления Никиты Хрущева сверху было спущено негласное указание: считать нерасстрелянных сталинских маршалов Климента Ворошилова и Семена Буденного замшелыми ретроградами, которые, в отличие от казненных «передовых» коллег, особенно заместителя народного комиссара обороны Михаила Тухачевского, противились механизации армии. Между тем именно за три года, прошедших между арестом Тухачевского и отставкой Ворошилова, вместо четырех механизированных корпусов с двумя тысячами танков начали формироваться девять куда более мощных мехкорпусов, имевших, согласно штатному расписанию, свыше девяти тысяч танков, и была разработана принятая 21 мая 1940 года программа сокращения кавалерии с 32 до 20 дивизий. Борец с историческими фальсификациями Моисеев должен бы это знать — но вбитые советскими замполитами идеологические установки оказались сильнее.
Геннадий Зюганов,
председатель Центрального комитета Коммунистической партии Российской Федерации
Народы бывшего Союза корчатся по плану Даллеса
Все народы бывшего Союза увидели, что они действительно тонут поодиночке и корчатся в муках, как говорил господин Даллес из Центрального разведывательного управления США, сформулировавший свою концепцию еще в 45-м году.
Наряду с лидером Либерально-демократической партии Владимиром Жириновским, телеведущим Андреем Карауловым, юмористом Михаилом Задорновым и украинским национал-коммунистическим писателем Борисом Олейником товарищ Зюганов входит в секту свидетелей пафосной фальшивки, известной как письмо директора ЦРУ Аллена Даллеса, написанное им еще до назначения на эту должность в 1945 году.
«Кончится война, все как-то утрясется, и мы бросим все, что имеем, — все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей. Посеяв там, в России, хаос, мы незаметно подменим их ценности фальшивыми и заставим их, русских, в эти фальшивые ценности верить. Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. В управлении государством — Россией — мы создадим хаос и неразбериху. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить их отбросами общества».
Зловредность американских спецслужб не подлежит сомнению, но их настоящие документы не пишутся с такими завываниями. Так выражаются только картонные злодеи из скорбных трудов русских писателей-патриотов, один из которых и сочинил текст, приписанный мистеру Даллесу. Только у него их произносит бывший царский жандарм, белогвардеец и гитлеровский прихвостень Арнольд Лахновский, беседуя с бывшим полицейским провокатором и партийным работником Петром Полиповым.
«— Окончится война — все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, чем располагаем… все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей! Человеческий мозг, сознание людей способно к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить! Как, спрашиваешь? Как?!
Лахновский по мере того, как говорил, начал опять, в который уж раз, возбуждаться, бегать по комнате.
— Мы найдем своих единомышленников… своих союзников и помощников в самой России! — срываясь, выкрикнул Лахновский.
Полипов не испытывал теперь беспокойства, да и вообще все это философствование Лахновского как-то не принимал всерьез, не верил в его слова. И, не желая этого, все же сказал:
— Да сколько вы их там найдете?
— Достаточно!
— И все равно это будет капля в море! — из какого-то упрямства возразил Полипов.
— И даже не то слово — найдем… Мы их воспитаем! Мы их наделаем столько, сколько надо! И вот тогда, вот по том… со всех сторон — снаружи и изнутри — мы и приступим к разложению… сейчас, конечно, монолитного, как любят повторять ваши правители, общества. Мы, как черви, разъедим этот монолит, продырявим его. Молчи! — взревел Лахновский, услышав не голос, а скрип стула под Полиповым. — И слушай! Общими силами мы низведем все ваши исторические авторитеты ваших философов, ученых, писателей, художников — всех духовных и нравственных идолов, которыми когда-то гордился народ, которым поклонялся, до примитива, как учил, как это умел делать Троцкий. Льва Толстого он, например, задолго до революции называл в своих статьях замшелой каменной глыбой. Знаешь?
— Не читал… Да мне это и безразлично.
— Вот-вот! — оживился еще больше Лахновский. — И когда таких, кому это безразлично, будет много, дело сделается быстро.
Горло у Лахновского перехватило, он, задыхаясь, начал чернеть и беспомощно, в каком-то последнем отчаянии стал царапать правой рукой морщинистую шею, не выпуская, однако, трости из левой. Потом принялся кашлять часто, беспрерывно, сильно дергая при этом головой, вытягивая шею, словно гусь при ходьбе.
Откашлявшись, как и первый раз, вытер платком глаза.
— Вот так, уважаемый, — произнес он голосом уже не гневным, но каким-то высокопарным. — Я, Петр Петрович, приоткрыл тебе лишь уголочек занавеса, и ты увидел лишь крохотный кусочек сцены, на которой эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, об окончательном, необратимом угасании его самосознания… Конечно, для этого придется много поработать…»