Добровольцы

Глава вторая

МОСКОВСКИЕ ШАХТЕРЫ

Отчаянный первый набор комсомольский — Пока за душою одна лишь отвага. Спускаясь под землю по лестнице скользкой, Акишин чуть-чуть не сорвался, бедняга. Мгновенье одно — непременно бы рухнул! Он вскрикнул, и голос рассыпался звонко. Но вдруг он почувствовал жесткую руку, Его подхватившую, словно котенка. Никто из товарищей виду не подал, Что крик его слышал иль робость заметил. Вступив сапогами в подземную воду, Мы начали шлепать по лужам, как дети. Нас Коля Кайтанов повел за собою Как будто с рожденья знакомой дорогой. Когда мы уже подходили к забою, Столкнулся он с девушкой важной и строгой. Постой, не она ли над нами смеялась На шахтном дворе в окруженьи подружек? Отчаянно из под платка выбивались Кудряшки ее наподобие стружек. Кто мог бы подумать: она звеньевая И мы у нее в подчинении будем! Спокойно, как будто бы не узнавая, Как будто впервые увиденным людям, Она нам сказала: «Беритесь ребятки, Довольно гуляли, пора и за дело. Сначала используем вас на откатке». И нас это слово обидой задело: Ведь мы добровольцы, бойцы пятилетки! Нам горы ворочать — и этого мало! А тут полюбуйтесь — толкать вагонетки Насмешница эта нам всем приказала. Как будто уже изготовившись к драке, Уфимцев пошел ей навстречу по-бычьи. Но Коля Кайтанов в мерцающем мраке Стоял неподвижно — само безразличье, Начальнице бросив ехидное слово: «Мы, детка, на всякое дело готовы!» В ответ звеньевая, горда своей властью, Прикрикнула весело: «Хлопцы, дружнее!» На чье-нибудь горе, на чье-нибудь счастье На узкой дорожке мы встретились с нею. Всю смену мы так вагонетки катали Уфимцев со мною, Кайтанов с Алешей И легким нам труд показался вначале, И тяжесть породы — пуховою ношей. Где шахта расширена, около клети, Нас встретил один человек низкорослый. Держался он так, будто в шахте лишь дети, А он здесь, представьте, единственный взрослый. Приветливо щуря горячие глазки, Он буркнул: — «Орлы!» — и проследовал дальше. Но юность в такой не нуждается ласке, Легко отличая душевность от фальши. В ту ночь заместитель начальника шахты Запомнился новым шахтерам едва ли. По доскам настеленным, мокрым и шатким, Мы так до утра вагонетки катали — Туда и обратно, к стволу и забою. Кто первым нагрузит? Кто первым вернется? Не знал я, что небо видать голубое Со звездами ночью и днем из колодца. Там возле ствола, как при вечном рассвете, Наверх подавая звонки то и дело, Сидела сигнальщица в красном берете, Принцесса подземного царства сидела. В тяжелом резиновом комбинезоне, Она оставалась и тонкой и хрупкой И гладила, словно собаку, ладонью Большой телефон с неуклюжею трубкой. Таинственны эти наивные брови, Опасны ресниц осторожные взлеты… Напарник мой Слава стал сразу суровей, Как будто от новой внезапной заботы. И мы по причинам особого рода, Друг другу о них не промолвив ни слова, Спешили катить вагонетку с породой, Чтоб с этою девушкой встретиться снова. И смена у нас не прошла — пролетела. Но, выйдя опять вчетвером на поверхность, Мы все ощутили, как бродит по телу Усталость. Но так и должно быть, наверно. Однако она, как прибой, нарастала И шумом глухим наливалась нам в уши, И так нам тепло, так уютно нам стало В пропахшем сосновою свежестью душе! Мы в струи воды погружались, как в дрему, На миг удивившись потерянной силе, И, словно ко дну опускаясь морскому, В потоках вились, колыхались и плыли. На цыпочках, боком вошли в раздевалку. Где в шкафчиках нас ожидала одежда, И вышли на площадь, шагая вразвалку: Рабочие люди — народа надежда! Стоял у подъезда гостиницы старой И вслед нам смотрел сквозь очки роговые В квадратных штанах иностранец с сигарой, Москву посетивший, должно быть, впервые. Платком он протер окуляры от пыли. «Зачем при невежестве и бедноте их Весь город строительством разворотили? Что выйдет из их большевистской затеи?» А мы улыбались спокойно и гордо. Неся по Москве свое званье «рабочий» Не после победы, не после рекорда — Лишь после одной метростроевской ночи. Казалось нам, встречный любой и прохожий Узнает строителей с первого взгляда: Наверное, мы на героев похожи — Не просто четыре юнца, а бригада. Конечно, нам только мерещилось это, Однако прищуренным глазом за нами Следил из окна своего кабинета Тот карлик, что в шахте назвал нас орлами, Товарищ Оглотков. Еще и теперь я Понять не могу — говорю вам по чести, — Откуда в нем столько взялось недоверья, Прикрытого тонкою пленкою лести. Он думал: «Какие счастливые лица! А может они из враждебного класса? Хотят в пролетарском котле провариться? Но нет! Их не скроет рабочая масса». А мы уходили по улицам узким, Усталые, сонные, тихо шагали. Нам встретилась девушка в ситцевой блузке, И мы ее даже сперва не узнали. Такая прозрачность в чертах ее тонких — Огнем опалит или вьюгой закружит? И женщины строгость и робость девчонки, И что-то мальчишеское к тому же! Принцесса подземного царства! И Слава Зашел осторожным движением справа. «Куда вы спешите?» — «Иду за подружкой, Ее вы, наверное, знаете, Лелю?» «Позвольте, пожалуйста, взять вас под ручку!» «Какие вы быстрые! Ой, не позволю!» Сказала она, что зовут ее Машей И скучно одной ей в компании нашей. Конечно, гурьбою за Лелей зашли мы, Жила она рядом — на старой Волхонке. И долго бродили мы, смехом счастливым Звеня в нашей милой арбатской сторонке.