Зеленая брама

Город горел. Шершову выделили полуторку, он помчался в парк Софиевка. Дежурный по штабу принял пакет и вскоре вынес другой — на имя маршала Буденного.

Вылетев из пылающей Умани, самолет взял курс на юг.

Вновь маршрут проходил над скоплением войск. Пыль на дорогах не позволяла различить, свои внизу или про­тивник.

Вдруг мотор стал давать перебои. Шершов почувство­вал резкую боль в ноге. Мотор замер. Самолет скапотиро­вал на нескошенную ниву. Пули пронизывали брезенто­вую камуфлированную обшивку самолета.

Пилот, как ему казалось, быстро пришел в себя, вы­брался из-под обломков, окликнул механика. Но Михаи­ла Г. не было возле машины, следы, врезавшиеся в высо­кую траву, показывали лишь направление его бегства.

Отстреливаясь, Шершов уничтожал пакет. Это ему удалось.

Раненый пилот гражданской авиации был схвачен мо­тоциклистами, когда от пакета ничего не осталось.

Он хлебнул лиха, а все-таки бежал из-под охраны и направился на восток. Слово «бежал» употреблено мною условно — Шершов ковылял на костылях до самой линии фронта, нашел свой полк и узнал, что механик Михаил Г., бросивший своего пилота, значительно раньше выбрался и явился в часть с рассказом, как погиб его командир.

На основании показаний механика имя Виктора Шершова занесли в потери полка, семье послали «похоронку».

...Виктор Васильевич Шершов и поныне служит в граж­данской авиации, учит орлят летать над просторами Сибири. Его самоотверженный труд отмечен орденом Октябрьской Революции.

Ну, а как сложилась судьба механика Михаила Г. и почему я не публикую его фамилии?

Шершов ни в чем не стал обвинять Михаила Г., но само возвращение пилота стало приговором трусу, бросившему раненого командира и товарища. Может быть, хорошо во­евал потом человек, проявивший малодушие, но не подни­мается у меня рука написать его фамилию в повествовании о героях сорок первого года...

Вероятно, Шершов доставлял очень важное донесение.

Враг не узнал, а теперь уж никто никогда не узнает, что докладывал штаб окруженных войск маршалу Буден­ному...

Я листаю не труды профессиональных военных истори­ков, а материалы, собранные юными следопытами. Они за­писали: «В междуречье Большая Виска — Синюха — Ятрань попали в окружение 65 тысяч советских воинов».

Я не встречал этой цифры в печати. Как очевидцу и человеку не совсем военному, мне трудно судить, насколько она точна. Одно могу утверждать, опираясь на вполне досто­верные документы: в окружении оказалось более десяти госпиталей, переполненных ранеными. А это уже многие тысячи человек. Вспоминаю: в группе бойцов, которых я и незнакомый мне дотоле старший батальонный комиссар по­вели в атаку, чтобы вырваться из кольца, раненые состав­ляли подавляющее большинство; они ковыляли в нижнем белье, иные опираясь на розданные им винтовки, как на костыли.

Ну, а что представлял из себя противник?

На этот вопрос ответил следопытам-пионерам генерал- лейтенант Баграт Исакович Арушанян. Вот его письмо, написанное мелким, но твердым почерком. Очень объеми­стое письмо, и в основе его — большая статья, опубликован­ная генералом в «Военно-историческом журнале».

Генерал Арушанян с группой бойцов вырвался из ок­ружения.

Я встретился и познакомился с бывшим начальником штаба 12-й армии, начальником штаба группы Понедели­на через много лет после событий.

В Подвысоком мы не встречались — хотя две армии слились, я все же принадлежал 6-й армии, а Арушанян был из 12-й.

Но я знал о нем, читал потом в годы нашего наступления его фамилию в победных приказах Верховного Главно­командующего, был уверен, что упоминается тот самый Арушанян.

Приехав из Подвысокого, я перелистал московскую телефонную книгу и сразу нашел его телефон.

Оказалось, что мы живем по соседству — из окна моего кабинета можно увидеть его окна.

И невозможно самому себе объяснить, и непонятно, как и почему мы не нашли друг друга, не встретились раньше. Ведь так просто было это сделать и так нужно!

Старый воин встретил меня так, будто мы виделись только вчера.

   — На чем мы остановились?

И я понял, почему так потянулись душой к Арушаняну пионеры Подвысокого, Каменечья, Копенковатого и других сел, стоящих на берегах Синюхи и Ятрани.

Есть люди, вокруг которых сразу возникает магнитное поле доверия. У него удивительно ясный взгляд и лицо сохраняет несколько удивленное выражение. А улыбка вообще почти детская.

Генерал-лейтенант развернул карты и схемы, показал мне лекторской указкой положение на первое августа, на все другие числа.

Я увидел в его кабинете шкафы с плотно выстроивши­мися на полках материалами. Он сосредоточил свою иссле­довательскую деятельность на сорок первом годе, хотя и после занимал высокие командные и штабные посты и участвовал во многих победных сражениях.

Я почувствовал, что наши трудные две недели он пола­гает важнейшим периодом своей жизни.

Показал он мне и папки с письмами. Ветераны обра­щаются к нему, как к старшему начальнику, оставшемуся за командующего, за всех в группе Понеделина.

На основании изучения наших, к сожалению, скуд­ных оперативных документов, а также трофейных карт и вышедших на Западе книг Баграт Исакович соста­вил достаточно подробную схему окружения у Подвысо­кого.

К северу и востоку от Новоархангельска наши войска отражали натиск 16, 11 и 9-й танковых дивизий, а также двух механизированных (одна из них тоже значилась под номером 16, другая называлась «Адольф Гитлер»). С запа­да надвигались 297, 24, 125 и 97-я пехотные дивизии. На юге и юго-западе (а мы-то рассчитывали пробиться на юг!) против нас были выставлены 1-я и 4-я немецкие гор­нострелковые, 257-я и 96-я пехотные, 110-я и 101-я легко­пехотные дивизии, да еще венгерский и румынский корпу­са. Здесь же находилась итальянская дивизия, впоследствии оккупировавшая Первомайск.

Может быть, сегодняшнему читателю мало что говорит этот перечень номеров вражеских дивизий. В таком случае Добавлю, что за каждым номером — до 12 тысяч солдат, десятки танков, сотни стволов артиллерии и минометов. И воинственный раскат по дорогам Европы...

По немецким данным, наши 6-я и 12-я армии сковали двадцать две (да, двадцать две!) полнокровные дивизии противника с приданными им всевозможными средствами усиления (отдельные артиллерийские дивизионы, отдель­ные понтонные батальоны, «пионерные», то есть саперные, части, наконец, батальоны фельджандармерии и зондеркоманды). А в воздухе против нас действовали наиболее от­личившиеся на европейском театре эскадрильи бомбар­дировщиков и истребителей общей численностью более 700 самолетов...

Для чего я вслед за генералом повторяю номера немец­ких дивизий? Уж не затем ли, чтобы показать, в каком безвыходном положении мы находились, чтобы вызвать запоздалое сочувствие?

Нет, речь о другом.

Отчаянные бои, которые вели 6-я и 12-я армии сначала в оперативном, а потом и в тактическом окружении с кон­ца июля почти по середину августа, оказались в историче­ском плане вкладом в разгром гитлеровского блицкрига!

Вспомним: Гитлером и его фельдмаршалами было за­планировано к началу июля захватить Киев, Днепропет­ровск, Запорожье, растоптать юг Украины, пройти Дон­басс. Но «график» был сорван уже у границы погранични­ками и войсками прикрытия. А затем в районе Умани, вокруг таинственной дубравы Зеленая брама, на полмесяца застряли двадцать две немецкие дивизии и почти все войска сателлитов. Без этих дивизий вермахту не под силу было развивать успех на Украине. 6-я и 12-я армии грудью прикрыли Днепропетровск — крупнейший район сосредо­точения нашей промышленности, которую необходимо было эвакуировать, а пока она работала на оборону! Заслоненные этими же двумя армиями, героически трудились граждане Запорожья, до последней возможности не останавливали турбин Днепрогэса.

Мы говорим о заводах, о прокатных станах, о вывезен­ных складах и ценностях. Непреклонность защитников Зе­леной брамы дала возможность на юге страны планомерно эвакуировать промышленность, запасы продовольствия, сокровища музеев и многое другое.