Страница 19 из 111
С каждым днем работы меня все более поражал парадокс соседства красоты и жестокости. Смертоносное оружие, танки, грузовики, омываемые струйками морских течений, оказывались навеки как бы замороженными, укутанными розово-белыми растениями, морскими губками и кораллами. Голубая губка беспечно разместилась на острие артиллерийского снаряда диаметром в 18 дюймов, лишь одного из кучи беспорядочно разбросанных боеприпасов в трюме грузового судна «Ямагири Мару».
Восхищенная губкой, я вздрогнула от испуга, прикоснувшись к снарядам, вспомнив, что они предназначались для огромных орудий японских боевых кораблей «Музаши» и «Ямато». Каждый имел зону поражения — 20 миль.
Я поняла, что попала в историю. Это было наше второе погружение, и требовалось часовое снижение давления перед всплытием, чтобы избежать наклонов, вызывающих образование пузырьков азота в крови, очень болезненных, а иногда и губительных.
Ол поднял меня к поверхности, так что мы оказались на глубине примерно в 10 футов, и внимательно следил за тем, чтобы мое состояние после того, как в меня вонзилось ядовитое жало рыбки — морского льва, укусившего меня, не ухудшилось. Когда боль стала ясно чувствоваться в руке, я старалась отвлечься, наблюдая за изящным косяком маленьких красивых рыбешек семейства помоцентровых, кружащихся вокруг кормовой мачты «Фуджикава Мару». Никогда прежде я не уставала любоваться их ярко-голубыми формами, но на этот раз я закрыла глаза через 10 минут, ибо не могла думать ни о чем другом, как об острой, мучительной, все усиливающейся боли в пальце. Только дважды до этого я испытывала нечто подобное: в кресле дантиста и во время родов. Потекли слезы. Мне хотелось кричать, но, имея специальный регулятор во рту и футов 10 воды над головой, мне ничего не оставалось делать, как сдерживать себя.
Через 45 минут палец раздуло так, что он теперь был в 2 раза толще обычного, сама рука и плечо тоже начали болеть. Но в конце концов спустя час ощущение жара стало проходить. Ол помог мне выбраться на берег, худшее было позади.
После «Фуджикава Мару» мы переключили все внимание на «Сан-Франциско Мару», вооруженный транспортный корабль с подрывными боеприпасами на борту. Однажды утром мы с Олом попросили Кимиу провести нас к обломкам судна.
«Сан-Франциско Мару» располагается в 250 футах под водой, на такой значительной глубине, что не всякий ныряльщик рискнет туда погрузиться. 30-минутная экскурсия, которую мы планировали, требовала двойного запаса кислорода, и Ол положил на лодку дополнительные цилиндры с регуляторами и длинными шлангами для подводного снижения давления (декомпрессии).
Корабль не был виден до тех пор, пока мы не приблизились к нему и на глубине 100 футов не появились его грозные очертания — четкие, прямые, абсолютно неповрежденные. Три легких танка и грузовик находились точно на своем месте, на передней палубе, живописно обвитые кружевом морских растений. Полдюжины других грузовиков, подобно металлическим скелетам в катакомбах, находились на платформах под палубой. Мы остановились, чтобы осмотреть передний трюм, забитый сотнями мин, увитых гирляндами коралловых водорослей, затем поплыли в направлении кормы, рассматривая ряд за рядом торпеды и другие боеприпасы, аккуратно сложенные в трюме. Они хорошо сохранились, готовые взорваться, и в то же время медленно разрушались под воздействием морской химии и времени. В конце концов каждый из смертоносных объектов станет безвредным.
Немногим суждено когда-либо увидеть «Сан-Франциско-Мару» и его призрачный груз, ибо он покоится слишком глубоко в воде. Тем не менее, среди затонувших судов этот корабль красноречивее всего символизирует трагическую расточительность войны. Он должен навсегда остаться нетронутым, выполняя по иронии судьбы свою последнюю миссию лаборатории по изучению новых форм подводной жизни.
Исследовав корабли извне, мы с Олом начали изучать их изнутри, чтобы найти организмы, характерные для пещер и обитающие теперь там, где раньше жили люди. Такое путешествие было опасным, ибо при малейшем движении поднимались настоящие облака мелкого ила, уменьшая видимость до нескольких дюймов. Даже мощный фонарь не помогал ориентироваться, а ограниченный запас кислорода на глубине 90 футов не оставлял времени для исправления ошибок.
В одно из таких погружений мы исследовали каюты команды «Шинкоку Мару», танкера с феноменальным количеством кораллов, цветущих на палубах. В дополнение к своему обычному фотографическому оборудованию Ол взял 1000-ваттовый фонарь, подключенный к генератора наверху. Пока мы с Олом заплывали в каюты, Кимиу стоял с фонарем у входа в коридор.
Внутри мы обнаружили, что потолок развалился, открыв провода, трубы и другую арматуру. Слой черной нефти, медленно подрагивающий над моей головой, сверкнул и угрожающе задвигался от пузырьков выпускаемого нами воздуха. Несколько хрупких меловых ракушек устроились на ветхой стене. Красные рыбы-белки, днем обычно прятавшиеся в темных щелях, практически не прореагировали на наше присутствие. Одна из них выглянула из своего «кабинета», набитого чашками, тарелками, мисками, украшенными морскими знаками отличия: восходящим солнцем и якорем.
При входе в соседнюю каюту Ол зажег вспышку, и я заметила три необычайно прозрачных креветки с красными крапинками. Взяв одну в руки, я направилась к люку, Ол мягко дотронулся до моего плеча и показал на человеческие кости в каюте: еще одно напоминание о массовой гибели людей во времени трагедии 1944 года.
Множество вопросов, касающиеся экологии лагуны, остались пока без ответа. Один из самых насущных может повлиять на судьбу подводного корабельного архипелага, и сформулировать его можно так: «Насколько серьезно воздействие утечки топлива и загрязнения на природную среду лагуны?»
Одно из последних погружений разрешило мои сомнения. Оно включало в себя 40-минутное исследование «Амагисан Мару», крупного грузового судна, лежащего на глубине 200 футов и до сих пор выливающего малые порции топлива.
Бросив якорь над ним, мы заметили два вида топлива, поднимающегося к поверхности. Первый — нефть из корабельных баков, которая расходилась в виде радужных кругов, рассеивающихся наверху под воздействием волн.
Второй был похож на летучее авиационное горючее, которое растекалось, мерцая голубыми, красными и золотыми огоньками, затем сжималось и через мгновение исчезало.
Наполнив баллоны кислородом, мы прыгнули за борт и стали погружаться в направлении капитанского мостика «Амагисан Мару».
Там мы обнаружили нисколько не поврежденный компас и великолепный латунный телескоп, которые прекрасно сохранились от ржавчины.
Мое внимание сразу же привлекли какие-то мелкие красные водоросли, растущие в еле освещенной щели, и я не заметила, как Ол исчез в коридоре. Когда я подняла голову, то увидела, что он возвращается с предметом, который можно было бы отнести к личной коллекции произведений искусства Посейдона: абсолютно белая фарфоровая ваза с очертаниями хвойных веток и мягким рельефом гор.
Минуту я держала ее в руке, поворачивая и рассматривая, любуясь ею в сочетании с красотой того места, где она была найдена. Затем я передала вазу Олу, который положил ее туда, откуда взял.
На ровной поверхности корабельного корпуса мы нашли отверстие, откуда выходили золотистые шарики топлива. Я подплыла к краю десятидюймовой трубы и заглянула вовнутрь, в то время как оттуда выплеснулась дюжина пузырьков нефти и, поднявшись вверх, исчезла из вида.
Держась за декомпрессионные шланги нашей лодки, я размышляла о будущем гигантского судна, лежащего на дне. Конечно, лучше всего не трогать его грузы. Постепенно рассеиваясь, топливо с течением лет практически утратило свое разрушительное действие, а изъятие его крупных количеств несомненно нанесло бы ущерб морской жизни.