Чтиво

Убедившись, что все в целости и сохранности, Пфефферкорн вернул фальшивые днища на место и решил принять освежающий душ. Из обоих кранов шла горячая зловонная вода, а полотенца напоминали наждак. Над унитазом висел еще один портрет Жулка. Премьер-министр хмуро наблюдал за Пфефферкорном, который перед зеркалом просушил рыжеватые накладные усы, весьма похожие на те, что носил в студенческой юности. Позже он их сбрил — усы ему не шли. Вот Биллу с его мужественным подбородком шло волосатое лицо. А ему — нет. Пфефферкорн потрогал плотные колючие усики, одновременно родные и чужие. Мысленно поблагодарил Блублада за сдержанность в их создании.

Все еще истекая потом, он обследовал номер. Имелись лампа, часы на прикроватной тумбочке, поворотный вентилятор и пегая от разноцветной краски отопительная батарея, бесполезная в ближайшие три месяца как минимум. Бог даст, к тому времени его здесь уже не будет. Проверив, что батарейный кран надежно закрыт, Пфефферкорн включил вентилятор. Тот не ожил. На дисковом телефоне Пфефферкорн набрал «ноль». Услышав подобострастный отклик портье, попросил заменить сломанный прибор и получил заверения, что все будет тотчас исполнено.

В стене за изголовьем кровати что-то залязгало. К несчастью, голос водопроводных труб был хорошо знаком по старой квартире, где порой они так грохотали, словно соседи затеяли перестрелку. Непостижимо, кому понадобилась горячая вода в этаком пекле? Потом Пфефферкорн вспомнил, что выбора не имелось — оба крана снабжали только горячей водой. Лязгало громко и ритмично. На стене качался и подпрыгивал портрет Жулка. Дабы заглушить арию труб, Пфефферкорн пультом включил телевизор. На экране возникла суровая девица в неказистой военной форме и пилотке на гладко зачесанных волосах. Втыкая бумажные солнышки в метеокарту, она сообщала пятидневный прогноз погоды. Лающий голос ее был еще противнее лязга, и Пфефферкорн отключил звук, смирившись с грохотом труб.

В верхнем ящике тумбочки лежал экземпляр «Василия Набочки», изданного по госзаказу. Дожидаясь замены вентилятора, Пфефферкорн присел на кровать и полистал книгу. Он знал эту поэму — на время переподготовки она стала неотъемлемой частью его жизни, как и всякого злаба. В ней рассказывалось о подвигах лишенного наследства царевича Василия, отправившегося на поиски волшебного корнеплода, который исцелит его занемогшего батюшку-царя. Шедевр странствующего песнотворца Зтанизлаба Цажкста напоминал «Одиссею», скрещенную с «Королем Лиром», «Гамлетом» и «Царем Эдипом», вдобавок там фигурировали тундра и козы. Первые два тома Хёрвиц посвятил истории создания и символике поэмы, способствовавших пониманию нынешней ситуации, ибо корни кровавой междоусобицы уходили в давний спор о месте упокоения главного героя. Восточные злабы заявляли, что царевич Василий «похоронен» на Востоке. Западные утверждали, что он «погребен» на Западе. Поскольку поэма была не закончена, спор выглядел почти безнадежным. В день памяти царевича каждая сторона устраивала собственный парад. Даже в мирное время через пограничный бордюр частенько летели пули и бутылки с «коктейлем Молотова». А уж в самый раздор брат шел на брата, коза на козу. Согласно Хёрвицу, за все годы конфликт унес примерно сто двадцать одну тысячу жизней — невероятное число, учитывая размер населения в целом.

Пфефферкорн посмотрел на часы. Прошло пятнадцать минут, но вентилятор так и не поменяли. Он вновь позвонил портье. Тот извинился, пообещав, что сию секунду все будет сделано. Пфефферкорн опять полистал книгу. Народ, который настолько предан своему культурному наследию, что из-за вымышленной могилы четыреста лет кряду убивает соплеменников, вызывал восхищение и жалость. В Америке подобное невозможно, ибо американцы не воспринимают собственную историю как объект инвестирования. Вся американская предприимчивость построена на том, чтобы избавиться от прошлого в угоду Новому Буму. Интересно, нельзя ли из этого состряпать роман? — подумал Пфефферкорн. Лязг стих, портрет Жулка скособочился. Пфефферкорн не удосужился его поправить. Скоро одиннадцать — время первой встречи. Он выключил телевизор, оделся и поспешил к выходу.

69

Встречи с государственными чиновниками, с кем непременно повидался бы торговец, желавший закупить удобрения, были составной частью прикрытия. В заплесневелом коридоре Пфефферкорн переминался среди иных просителей, ожидавших знака от коренастой тетки, которая органичнее смотрелась бы стражем пещерного входа. Однорукий славянин в вонючей шинели — пустой рукав зашпилен, грудь украшена иконостасом медалей — посвистывал, улыбаясь в потолок. Мамаша с потухшим взглядом оставалась глуха к мяуканью запеленутого ребеночка, чем вызывала неодобрительное квохтанье бабушек с четками. Пфефферкорн терялся в догадках, что этим людям нужно от второго помощника заместителя младшего министра по животным отходам. Все разъяснилось, когда женщина-тролль поманила его крючковатым пальцем. Пфефферкорн кивнул на ветерана — мол, он первый. Ни улыбчивый свистун, ни другие просители даже не шевельнулись. Пфефферкорн сообразил, что он один ждет аудиенции, а все другие просто скрывались от зноя.

— Товарищ! — Второй помощник заместителя младшего министра по животным отходам облобызал Пфефферкорна, обслюнявив его усы. — Присядьте, это, пожалуйста, присядьте! Подношу сердечность пожеланий на процветание и сотрудничество промежду наших двух народов. Сидите, это, прошу вас! Нет, я настоятельно постою. А то, это, сижу-сижу. Вредность заду. Что? Да, это. Прошу, угощайтесь. Ваше здоровье. Эх, труйничка! Мы говорим: одна бутылка на хворь, другая — на здравь, третья — на упокой, четвертая — на воскрес. А? А? Ага! Будем здоровы. Я шибко рад заявке на вывоз отходов. Ваше здоровье. К несчастью, обязан доложить: заявка не по форме. Мильон, это, извинений, ваше здоровье. Нет оплаты пошлины, есть отсутствие документации спецификации намерений, заверенной справки о незамеченности в нелояльности и другого-всякого. Начинать обратно сверху. Прошу воздержаться от печали. Будем здоровы. Что? Нет. Убыстрить никак, отнюдь. Что? Нет, отнюдь. Что? Советником? Это не отнюдь. — Он положил взятку в карман. — Ваше здоровье, эхма!

Охмелевший Пфефферкорн нетвердо вышел в полуденное пекло и побрел по зловонным улицам, запруженным собаками, кошками, курами, козами, ребятней, мастеровыми, сельчанами, карманниками, солдатами и крестьянками на допотопных велосипедах. Разноликость толпы свидетельствовала о многовековом иге, кабале и смешанных браках. Глаза узкие и круглые, глаза голубые и мутные. Цвет кожи — от седельной коричневости до прозрачной белизны. Костяки — от ладного до топорного, скрытые мясистыми телесами или обтянутые кожей, точно барабан. Так много лиц, но на всех печать неверия и покорности. Так много лиц, но нет того, которое он искал.

Карлотта, думал Пфефферкорн, я пришел за тобой.

В конце квартала толпа наблюдала за тремя мужиками, которые, засучив рукава, починяли охромевшую телегу. Подпор не сорвался, никого не придавило; огорченные зеваки разошлись. Пфефферкорн свернул в немощеный проулок, которым вышел на широкий, источенный рытвинами проспект в кайме плакатов, прославлявших ручной труд. Халупы под соломенными крышами, дощатые загоны для коз и чахлые огороды соседствовали с бетонными блочными чудищами советской эпохи. Пфефферкорн читал вывески: МИНИСТЕРСТВО ФАКТОВ, МИНИСТЕРСТВО МУЗЫКАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ, МИНИСТЕРСТВО БАШМАКОВ, МИНИСТЕРСТВО ДЛИННОЦЕПОЧЕЧНЫХ УГЛЕРОДНЫХ СОЕДИНЕНИЙ. Государственные приоритеты легко угадывались по сияющим внушительным табличкам МИНИСТЕРСТВА БЕЗОПАСНОСТИ и МИНИСТЕРСТВА ПОЭЗИИ. В вестибюле МИНИСТЕРСТВА КОРНЕПЛОДОВ уместился бы огромный фонтан. В треснувшем окне безлюдного МИНИСТЕРСТВА ДОРОЖНОГО КОНТРОЛЯ виднелся плакат с портретом великомученика Жулка и лозунгом РЕВОЛЮЦИЯ ЖИВА!

Было далеко за полдень, но все так же нещадно палило солнце, когда по окончании встречи с внештатным советником и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов Пфефферкорн спотычно выбрался на улицу и, присев на тротуарную бровку, опустил голову меж коленей. В смысле потребления труйнички второй помощник заместителя младшего министра по животным отходам был пацан против внештатного советника и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов. Пфефферкорн не помнил дороги в отель. Он решил вздремнуть на тротуаре. Температура в помещении и на улице была примерно одинаковой. Ничего страшного, подумал он, сворачиваясь калачиком. Не прошло и минуты, как два солдата вздернули его на ноги и потребовали документы. Пфефферкорн предъявил туристическую визу. Патруль приказал вернуться в «Метрополь», но, когда он качко зашагал в противоположную сторону, подхватил его под локотки и приволок в гостиницу. Пфефферкорн ввалился в вестибюль и, распугав компанию пожилых шлюх, с разгону врезался в стойку портье, отчего на стене покосился портрет Жулка.