Спаси меня (ЛП)

- Теперь Рэйнетта Колберт. Я вышла замуж за Джимми Колберта. Помнишь Джимми?

Кто мог забыть Джимми Колберта? Он имел склонность к клею «Элмер» и курил карандашную стружку, завернутую в разлинованную бумагу.

– У вас трое детей?

- И еще парочка на подходе. – Она перехватила малышку, которую держала на руках. – Близнецы родятся в сентябре.

- О, Боже! – Сэйди открыла рот. – О, Боже мой!

- Два «о, Боже», - сказал Винс из-за прилавка. – Ты должна этой женщине сорок центов.

Сэйди сделала вид, что ничего не слышала.

- Мне рассказали о твоем отце. – Рэйнетта снова перехватила малышку. – Как он?

- Лучше. – И это было правдой. Но не всей. – Я перевожу его на реабилитацию в Амарильо.

- Благослови его Господь. – Маленькие мальчики, вошедшие за Рэйнеттой, обежали вокруг матери и направились к прилавку со сладостями. – Только по одной, - крикнула им вслед Рэйнетта. – Дети. – Она покачала головой. – Ты замужем?

Вот оно.

- Нет. – И прежде чем Рэйнетта открыла рот: – И не была, детей тоже нет. – Сэйди взяла пакет поудобней. – Рада была повидаться.

- Да. Нам нужно встретиться и поболтать.

- Я еще пробуду в городе какое-то время. – Она оглянулась через плечо. Винс стоял, положив руки на бедра. Ее взгляд скользнул вверх по мышцам его груди, мимо квадратного подбородка к зеленым глазам. - Пока, Винс.

- Увидимся, Сэйди. – Это было скорее предупреждение, чем прощание.

Она прикусила губу, чтобы не улыбнуться. Сэйди полагала, что должна чувствовать страх или, по крайней мере, тревогу. Винс совершенно точно был большим и подавляющим, но она не чувствовала ни малейшей угрозы, исходившей от него. Если бы он хотел использовать свою силу, чтобы получить «расплату», то бы сделал это еще на свадьбе Талли Линн.

Сэйди вышла в темный техасский вечер и направилась к своему «саабу». Она пробудет в городе всего несколько дней, прежде чем отправится обратно в Ларедо, так что вряд ли снова встретится с Винсом. Особенно если будет держаться подальше от заправки.

Другие женщины могли страстно любить шоколад, но Сэйди обожала «Читос», и за те пятнадцать минут, что ехала до ранчо, открыла пакет и съела все, стараясь не оставлять отпечатков испачканных в сыре пальцев на руле. Она подключила айпод к магнитоле, и машина наполнилась звуками песен «My Chemical Romance». Сэйди была их поклонницей с первого альбома и подпевала “Bulletproof Heart” во весь голос. Пела так, будто ее жизнь не превратилась в полнейшее дерьмо. Пела так, будто у нее нет забот.

Под колесами машины зашуршали камешки, когда Сэйди остановилась на ранчо перед темным домом. Она никому не говорила, что возвращается домой. Не хотела, чтобы кто-нибудь ее ждал. Просто собиралась пораньше лечь спать.

В доме не было ни единого огонька. Сэйди осторожно зашла в гостиную и включила свет. Огромная люстра, сделанная из переплетенных оленьих рогов, осветила покрытую воловьей кожей мебель и большой каменный очаг. Уйму столиков заполонили рамки с фотографиями матери и отца. Те самые фотографии, которые не убирались с тех пор, как мать Сэйди умерла двадцать лет назад. Над очагом висела картина самого большого достижения отца и его величайшей любви: Адмирала, вороно-чалой масти. Он был гордостью и радостью Клайва, но умер от колик всего лишь пяти лет от роду. В тот день, когда умерла лошадь, Сэйди единственный раз видела отца явно расстроенным. Он не показывал слез на людях, но Сэйди представляла, что наедине с собой он плакал как дитя.

Она завернула на кухню, взяла стакан воды и поднялась по лестнице. Прошла мимо портретов предков в свою спальню. Включила лампу, стоявшую на тумбочке рядом с кроватью. Заструился свет, и Сэйди бросила пакет с заправки на бело-желтое покрывало.

Все в ее комнате было знакомым и уютным. Те же самые часы стояли на прикроватной тумбочке рядом с той же самой лампой с тем же самым цветочным абажуром. Та же самая фотография новорожденной Сэйди с матерью все еще украшала комод рядом с жестяной подставкой с пробниками различных духов, которые Сэйди коллекционировала годами. Тот же самый волейбольный мяч и ленты четырехлистника были прикреплены к пробковому щиту рядом с полкой, заставленной призами и коронами вице-мисс, которые выиграла Сэйди.

Все было знакомым, но не было домом. Сейчас ее дом был в таунхаусе в Фениксе. Она купила тот дом в испанском стиле по невозможно низкой цене, когда на рынке был спад. Кредитные платежи были совсем небольшими, а на счету у Сэйди было достаточно денег, чтобы какое-то время продолжать выплачивать кредит.

Сейчас она была лучшим брокером и получала шестьдесят пять процентов от суммы прибыли по сделке. Агентство уверило ее, что у них всегда найдется для нее работа, но Сэйди не хотела отсутствовать так долго, чтобы ее компенсационный пакет опустился до «пятьдесят на пятьдесят». Она очень много трудилась, чтобы добиться этого повышения в пятнадцать процентов.

Проблема была в том, что Сэйди не знала, когда сможет вернуться в Аризону. Через четыре недели? Шесть? Не знала, может, пройдет целых два месяца, прежде чем она сумеет собрать кусочки своей жизни воедино. Единственное, что Сэйди знала, - она сделает все для того, чтобы ее жизнь дождалась ее.

Дождалась неизменившейся. Насколько это возможно.

***

На следующее утро Сэйди встретилась с представителями администрации реабилитационного центра в Амарильо, которые заверили, что в состоянии обеспечить должный уход ее отцу. Они также заверили, что привыкли к трудным пациентам. Даже таким трудным, как Клайв Холлоуэл.

Через неделю после этого разговора Клайва перевезли в Амарильо - пятьдесят миль на юго-восток от Ловетта, а значит до ранчо – шестьдесят миль. Сэйди надеялась, отца порадует этот переезд.

- Что ты здесь делаешь?

Она подняла взгляд от журнала, когда медбрат вкатил кресло, на котором сидел ее отец, в палату. За спинкой кресла висел баллон с кислородом. Клайв провел в центре двадцать четыре часа и выглядел еще более изможденным, чем прежде. И явно не стал счастливей, но был чисто выбрит, а в волосах после душа поблескивали капли воды.

- Где же мне еще быть, папа?

Боже, почему он должен обязательно донимать ее каждый день? Хоть один раз он мог бы обрадоваться ее присутствию? Мог бы просто посмотреть на нее и сказать: «Я рад, что ты здесь, малышка Сэйди». Почему отцу всегда надо вести себя так, будто он дождаться не может, когда она уйдет?

- В том чертовом месте, где ты теперь живешь.

Он знал, где она жила.

- В Фениксе, - все равно напомнила Сэйди. – Я купила тебе носки. - Она подняла пакет из магазина «Target». - Пушистые с особо прочной пяткой.

- Зря потратила деньги. Мне не нравятся пушистые носки. – Медбрат передвинул подножку, и отец поставил на пол длинные костлявые ноги в красных клетчатых носках с нескользящими подошвами, которые Сэйди купила в Ларедо.

Медбрат помог пациенту встать с кресла.

- Сукин сын! – Клайв со свистом втянул воздух и пересел на край кровати. – Проклятье!

Если бы Сэйди была помоложе, такой тон голоса отца заставил бы ее уйти из комнаты. Вместо этого она подошла к кровати.

- Я могу что-то сделать для тебя, папа? Что-то нужно привезти из дома? Почту? Счета? Отчеты?

- Дикки Бриско едет сюда, - ответил Клайв, имея в виду менеджера ранчо. – Снукс тоже с ним.

Сэйди отвергли.

- Я хоть что-то могу сделать для тебя?

Голубые глаза отца уставились на нее.

- Вытащи меня отсюда. Я хочу домой.

Ему все еще требовался слишком серьезный уход, чтобы вернуться домой. И слишком серьезный, чтобы Сэйди могла вернуться в Аризону.

- Это не от меня зависит.

- Тогда ты ничего не можешь сделать для меня. – Он посмотрел ей за спину и улыбнулся. – Черт возьми, Снукс, ты вовремя.

Повернувшись, Сэйди взглянула на управляющего. Она знала его всю жизнь, и Снукс был настоящим ковбоем, как и ее отец. Рабочая рубашка с перламутровыми пуговицами, «Рэнглеры», сапоги, покрытые коровьим навозом и пылью. Седой мужчина, загрубевший от техасского ветра и солнца, и плохих привычек.